Погружение в серость: как зумерские «старые деньги» не стали «новой романтикой»

На момент написания этой статьи видео с хештегом #oldmoney в TikTok суммарно насчитывают свыше 9,4 млрд просмотров. Половина подобных публикаций представляет собой слайд-шоу из пленочных фотографий кампусов университетов Лиги плюща, теннисных кортов, ретро-автомобилей и принцессы Дианы (обязательно под песни Ланы Дель Рей), а другая половина — компиляцию снимков девушек и парней, одетых по описанному выше канону (под то же музыкальное сопровождение).

Назвать old money субкультурой или каким-то концептуально новым, сугубо зумерским трендом нельзя. Cоциологическое понятие «cтарые деньги», связанное с наследованием богатства, относится в основном к выходцам из аристократических европейских семей: Спенсеров, Ротшильдов и, если хотите, Романовых. Причислять к old money Пэрис Хилтон, Иванку Трамп и прочих непо-бебиc неверно — они относятся к new money, потому что несметные богатства, которые свалились на них по факту рождения, достались их предкам тяжелым трудом.

Зумеры же переняли у представителей old money стиль и эстетику, и то по верхам и топорно. Дальше речь пойдет именно об этом мимикрическом тренде.

У западных журналистов возникло много вопросов к представлению молодого поколения о «старых деньгах». Кто-то разглядел в консервативном тренде своего рода симптом постковидной инфляции и общего подорожания жизни, вопреки которому зумеры все равно жаждут, что называется, to put on the Ritz и хотя бы стилистически прикоснуться к недосягаемому миру особняков и горнолыжных курортов в Колорадо. Кто-то же предсказуемо обвиняет пытающихся мимикрировать под молодого ДиКаприо подростков в продвижении идей классового неравенства и расизма.

Интересна точка зрения колумниста Vox Ребекки Дженнингс, чей умеренный оптимизм относительно old money связан с неизбежным вступлением этой эстетики в конфликт с символами «новых денег» — стандартами премиального потребления и вкуса, которые диктует элита новой волны (преимущественно из Кремниевой долины). Представители IT-сферы демонстративно пренебрегают стилем и каким-либо имиджевым очарованием. Чего стоит, например, Илон Маск, регулярно появляющийся на публике в футболках с китчевыми принтами, или tech bros из Сан-Франциско в превратившихся, как выразилась Ванесса Фридман из The New York Times, в символ «неукротимой корпоративной власти» жилетах Patagonia.

Несмотря на имевшийся у old money контркультурный потенциал, он так и остался мимолетным медиатрендом. Если бы у культурных феноменов были надгробия, на «староденежном» камне появилась бы эпитафия: «2021-2023. Они фотографировались в яхт-клубах и смотрели "Наследников"». Это, наверное, пока что самое бесплодное коллективное заигрывание с преппи-эстетикой, не оставившее после себя каких-либо музыкальных, литературных или субкультурных тенденций.

Однако история знает прецедент, когда молодежь пожелала переосмыслить high-brow-эстетику и у нее это получилось. Дело было 40 лет назад, и называлась эта субкультура «новая романтика».

Лондон, ночь, 1979 год. Мика Джаггера, икону «Британского вторжения», разворачивают на входе в клуб Blitz — 19-летний клубный промоутер объясняет это тем, что на вечеринку попадают только «ярко, чудесно и удивительно одетые» персонажи. Наглого юнца в длинном плаще зовут Стив Стрендж, и он основатель группы Visage, сооснователь Blitz и одна из наиболее влиятельных фигур «новой романтики».

Уже в 1978 году восемнадцатилетний Стрендж заработал репутацию законодателя трендов лондонской ночной жизни, превратив захудалый клуб Billy’s под борделем в место притяжения экстравагантной молодежи: андрогинных парней в балетных туфлях с вампирским гримом, экспериментировавших с прическами девушек в доломанах и прочих особ, стиль которых задокументирован в фотоархивах The Guardian и в этой видеохронике. Позднее, когда все они перекочуют в клуб Blitz, британская пресса окрестит модников «блиц-кидами».

А название «новые романтики» они получат не в последнюю очередь благодаря Дэвиду Боуи. В 1980-м Боуи забрал четырех «блиц-кидов» для съемок в клипе Ashes to Ashes. Одним из счастливчиков оказался, конечно, сам Стрендж. После выхода клипа пресса перестала называть подростков с белым макияжем «безымянным культом» и «блиц-кидами» и присвоила субкультуре претенциозное «новые романтики».

В том же году Visage выпустил сингл Fade to Grey, который стал международным хитом и дал колоссальный импульс «новоромантической сцене». Успех, в частности, обрели проекты других постояльцев Blitz: Spandau Ballet и Culture Club, чей фронтмен Бой Джордж трудился в клубе гардеробщиком. Как опишет те годы знаменитый британский модист Стивен Джонс, «Blitz управлял жизнями людей... Он пользовался такой сильной преданностью аудитории, на которую ранее могли рассчитывать разве что поп-идолы. В Blitz я находил людей, которые были возможны лишь в моем воображении, — но они были реальны».

У этого костюмированного торжества были вполне конкретные социокультурные предпосылки, которые роднят «новую романтику» с old money. Их главное сходство — появление в весьма депрессивный период истории.

Великобритания конца 1970-х, переживавшая тяжелейший экономический кризис и всплеск безработицы, считалась «больным человеком Европы». Страна была охвачена забастовками, росло влияние британских ультраправых, а Лондон, по выражению писателя Роберта Элмса, напоминал скорее «Болгарию в плохую ночь», город-призрак без клубов и веселья. Британская молодежь повально увлекалась панк-роком, что солист Pet Shop Boys Нил Теннант в книге Literally объяснял довольно просто: панк предлагал слушателям не только развлечение, но и понятную идеологию, апеллировавшую к бунтарским настроениям аудитории.

«А нью-ромэнтик же просто стал его продолжением: они взяли определенные панк-позиции и сделали его более веселым и гламурным. Такие группы, как Duran Duran, Spandau Ballet и Culture Club, не существовали бы, если бы их популярности не предшествовала панк-эра».

Заявление Теннанта может выглядеть даже абсурдно, учитывая, что тех же Duran Duran и Spandau Ballet многие критики считали тэтчеристами и «продажными бунтовщиками». На The Guardian есть статья, автор которой признается в ненависти к Spandau Ballet, поскольку те никогда не стремились делать нечто большее, чем просто хорошо выглядеть, — о какой преемственности с панком может идти речь? Однако все не столь примитивно.

С одной стороны, «новая романтика» возникла как полная противоположность панк-року, к концу 1970-х изрядно радикализовавшемуся и более не отражавшему настроения молодых британцев. Как признавался сам Стив Стрендж, панк-рок наскучил ему в 1977 году, поскольку стал чрезвычайно жестоким и начал резонировать со скинхедами, с футбольными хулиганами и со сторонниками ультранационалистического «Национального фронта».

Соратник Стренджа сооснователь Visage Расти Иган вспоминал, что «новыми романтиками становились бывшие панки, которым нравились Лу Рид, Игги Поп и Дэвид Боуи. "Это было паршивое время рецессии. Ковент-Гарден был изолирован и плохо освещен. Но потом ты заходил в клуб, и это было как "Та-да!". Все пили и принимали наркотики. Атмосфера была будто в Studio 54".

В этой цитате как раз и описан ключевой элемент «новоромантической идеологии» — юношеский эскапизм. Нарциссизм, наглость и карнавал стали для «блиц-кидов» факелом, который помог поколению пройти через темные времена. Подростки, пытавшиеся максимально эксцентрично одеться для прохода в Blitz, были первым в Соединенном Королевстве поколением, выросшим в телевизионную эпоху и воспитанным на красочном мифе о мерсибите и свингующем Лондоне. И этот образ не сочетался с мрачным, неубранным городом, погруженным в депрессию и «зиму недовольства».

1980-й год, разруха, разгул национализма, консервативный кабинет Тэтчер только пришел к власти, а газета The Daily Telegraph называет дискотеки «бесчеловечной угрозой цивилизации». И на этом фоне появляются десятки коллективов, через свой имидж и лирику продвигающих идеи сексуального раскрепощения, смешения «мужского и женского», как, например, Culture Club, гедонизма и гламура. Это ли не та самая борьба с мейнстримом, которой в предшествовавшее десятилетие столь усердно занимались панки?

С нынешними old money ситуация идентичная. Детство зумеров пришлось на глобальный экономический бум, рассвет новых медиа, индустрии развлечений и доступного потребления. Они воспитаны на иллюзии роста ВВП, беспрецедентной вседозволенности и мультикультурализме, однако встретили совершеннолетие в мире, охваченном социальными катаклизмами.

«Культурная самобытность — отличный выход для человеческого разочарования. Дети всегда тратили то немногое, что у них было, на пластинки и стрижки. Они никогда не тратили деньги на книги Карла Маркса», — когда-то проницательно отметил Гэри Кэмп из Spandau Ballet.

Эскапистская феерия «новой романтики» породила два родственных, но при этом отличающихся друг от друга эстетических течения. Во-первых — прямых наследников традиций Дэвида Боуи, его театральности, андрогинности и космизма: Visage, Classix Nouveaux, A Flock of Seagulls и Culture Club. Во-вторых — «новых дендистов», которые скорее испытали влияние Roxy Music и эксплуатировали гиперстилизованные highbrow-образы из «ревущих двадцатых» и «века джаза»: ABC, Spandau Ballet, Ultravox, The Human League и отчасти Wham! и Duran Duran.

Этот прекрасный дуализм заложил стилистическую основу для дальнейшего развития нью-вэйва, определил приоритеты сверхуспешного продюсерского трио Стока, Эйткена и Уотермана, подаривших миру хит Рика Эстли Never Gonna Give You Up и You Spin Me Round группы Dead or Alive, во многом сформулировал тот самый поп-культурный образ 1980-х, впоследствии транслировавшийся через такие фильмы и видеоигры, как Better Off Dead и GTA: Vice City, предоставил Брету Истону Эллису и другим поп-литераторам персонажей, «обеспокоенных вопросом, есть ли жизнь после Wham!», полностью переформатировал моду того времени и, конечно, напрямую повлиял на эстетические категории уже из 1990-х вроде того же eurotrash.

К началу 1990-х от новоромантической сказки практически ничего не осталось — на смену гламурно-театральному эскапизму пришла постмодернистская ирония, техно и эйсид хаус. Контркультура в Великобритании вышла из подполья, начался экономический подъем, период Cool Britannia и бритпопа. Одна из первых блиц-кидов, участница Bananarama Шивон Фэйхи скажет, что «изобилие и сумасшедший маркетинг 1990-х убили творческий потенциал людей. Тогда была одна философия: "Заполучи это — или ты никто"».

Это, впрочем, не помешало в девяностые достичь феноменального коммерческого успеха британскому дуэту Pet Shop Boys — синти-поп-интеллектуалам, остающимся актуальными по сей день и в постмодернистской манере успешно эксплуатирующим практически любой эстетический паттерн, от панинеро до кэмпа. Они называли себя «последними новыми романтиками», и это, конечно, чрезвычайно символично.

«Новая романтика» была обречена на то, чтобы остаться феноменом сугубо «восьмидесятническим». В нем было все: и театральность, и гедонизм, и гламур, помноженный на очень качественное музыкальное сопровождение, однако «новые романтики» были слишком серьезными и надменными для охваченных постмодернистским угаром 1990-х. Pet Shop Boys поняли это раньше всех, и на их дебютном альбоме Please 1986 года уже можно найти признаки освобождения эталонного «новоромантического» звучания от заносчивых образов и лирики. PSB одними из первых начали смешивать песни про любовь с психологическими пассажами вроде хита West End Girls или Violence и иронией над капиталистическим образом жизни — в эпоху Blur и Oasis подобная поп-культурная осознанность оказалась куда более востребована, чем, например, сказочно-пафосный Spandau Ballet.

Возможно, время покажет, что old money — вовсе не бессодержательный модный тренд из TikTok, а первый предвестник консервативной смены культурных парадигм и скрытое оружие «новой искренности», «первые из новых неоромантиков». Как бы кому ни хотелось в это верить, пока что куда более вероятным кажется исход, что через несколько лет над old money вовсю будут так же иронизировать те самые постмодернисты-интеллектуалы, как в начале 2000-х британский ситком «Книжный магазин Блэка» издевался над имиджем Spandau Ballet. И тогда у этих феноменов появится хоть одна общая характеристика.