Париж в американце: какой получилась «Великая ирония» Вуди Аллена

Пятидесятый — подумать только — фильм Вуди Аллена в России обещает быть событием куда большего масштаба, чем в Америке. Режиссер, делавший первые шаги в кинематографе еще в шестидесятых годах, пал жертвой не творческого выгорания или старческого маразма, а культуры отмены — по этой причине у франкоязычной «Великой иронии» до сих пор нет даты выпуска в США.

Видно, что Алену очень не хватает переполоха родного города: подобно москвичу, приехавшему в Питер, он лихорадочно мечется по Парижу, не зная, как приспособиться к темпу европейской столицы. Со светского приема — на загородную охоту, из парка — в офис, с набережной — в бассейн. Славившийся своим умением превращать фильмы в подобия путеводителей по культурным центрам, Аллен здесь непривычно скромен: ни Эйфелевой башни, ни Лувра, ни Триумфальной арки в «Великой иронии» нет, интересуют его в первую очередь богемные мансарды, скромные бары, крошечные цветочные и книжные магазины. В последних Ален покупает сборники французской поэзии, один другого печальнее, и представляет Фанни Стефана Малларме и Жака Превера (те, кто знаком со стихотворениями «Лебедь» и «Мертвые листья», могут поупражняться в предсказании сюжета).

В «Великой иронии» алленовское альтер эго делится между двумя героями: Аленом и Фанни. Первому достались пиджачок и взбалмошно-философское отношение к миру, второй — расшатанные нервы и склонность к самоанализу. Их диалоги кажутся внутренним спором самого режиссера: пока приехавший в Париж ради работы над книгой Ален восхищается городом и оплачивает жилье наперед, Фанни заметно тяготится французской столицей. Она живет прошлым, прямо заявляя: «Нью-Йорк был самым счастливым периодом в жизни». Но шансов успешно туда вернуться у жены преуспевающего бизнесмена не больше, чем у опального режиссера.

Чувствуется, что Аллену одинаково любопытны (и одинаково фиолетовы) все персонажи фильма: и Ален с его бесценной рукописью романа, и Жан с его лелеемым макетом железной дороги. С высоты прожитых лет для Вуди они не более чем марионетки, которые даже карикатурнее его собственных персонажей из «Любви и смерти» или «Бананов». Как некогда пародируемого им Льва Толстого, Вуди скорее интересует, подчинены ли людские судьбы случайности или же любая неожиданность закономерна. Однако, несмотря на вдохновенный и совсем не мрачный тон картины, она не о том, что верить в случай правильно или неправильно, а о том, что в принципе никакой разницы нет — конец всех ждет одинаковый.

Так изящно прятать экзистенциальные проблемы за трепливой историей об абсурдных буднях обычных людей могли только представители французской «новой волны» — Трюффо и Годара Аллен всегда ценил — или же сам Вуди в своих предыдущих фильмах (скажем, в «Преступлениях и проступках», где человек начинает верить в Бога по самой невероятной причине из возможных). Кажется, сам режиссер пока не уверен, что делать дальше, но очевидно, что Париж — место не менее благотворное, чем Нью-Йорк; можно наснимать еще несколько идентичных фильмов, которые будут столь же хороши, как и «Великая ирония». Вслед за персонажем своего «Голливудского финала» режиссер мог бы сказать: «Здесь я говнюк, а там гений. Спасибо, Боже, что на свете есть Франция».

Раскрашенная ностальгическим джазовым саундтреком (одна из композиций взята с альбома 1979 года с характерным названием A Little New York Midtown Music), чудесно снятая (кто бы мог подумать, что в дуэте Аллена и оператора Витторио Стораро кроются пейзажисты, в загородных сценах достигающие красот картин рококо) и замечательно написанная (Сименон бы оценил), «Великая ирония» по праву может считаться одним из наиболее ярких алленовских фильмов за последнее время. Режиссер, ляпнувший однажды, что мозг — второй его любимый орган, при создании «Великой иронии» руководствовался велением первого — в разговоре о столь чувственном и нежном фильме, очевидно, имеется в виду сердце.