«Вавилон», который не рухнет. Почему новый фильм Дэмьена Шазелла имеет все шансы стать культовым?
Настоящее искусство не может быть однозначным. Об этом говорили всегда — и на примере живописи, вспоминая улыбку Моны Лизы, и в литературе, когда речь заходила о работах Сэлинджера или Дэвида Фостера Уоллеса. А что насчет кинематографа, новейшего из искусств? У многих выдающихся режиссеров в фильмографии есть своя загадочная «темная лошадка», выбивающаяся из ряда работа и не поддающаяся разгадке с первого просмотра. Картина, которую легко возненавидеть или полюбить всем сердцем. Сложное кинополотно, в котором запросто можно потеряться или, наоборот, найти нового себя. У Кубрика это «С широко закрытыми глазами». У Линча — «Малхолланд Драйв». У Скотта — «Советник». У Дэвида Роберта Митчелла — «Под Сильвер-Лэйк». И у Дэмьена Шазелла теперь тоже есть такой фильм — великий и ужасный «Вавилон», непонятый шедевр для одних и полный провал для других.
Голливудскому вундеркинду Дэмьену Шазеллу нет и сорока, а он уже самый молодой лауреат «Оскара» за режиссуру и автор сразу нескольких фильмов, ставших моментальной классикой. Мюзиклы о любви, байопики о космонавтах, инди-драмы о музыкантах — все это удается ему с одинаковой легкостью. Фильмы Шазелла, как правило, посвящены романтикам и мечтателям, людям, страстно желающим оставить после себя след. Эти картины полны джазовой музыки и чистой любви к кинематографу, отчего говорят со зрителем из любого уголка планеты на универсальном языке кино. А как вообще у кинематографа прорезался голос? Именно об этом и рассказывает его пятый фильм, «Вавилон».
City of Stars
Голливуд, конец 1920-х. Студии развернули масштабные производства немых фильмов, звезды экрана сравнялись с небожителями, каждый мечтает сниматься в кино, будь то простой лакей из Мексики, как Мэнни (Диего Калва), или целеустремленная девчонка из бедной семьи, как Нелли (Марго Робби). Эти двое, оба мечтатели с горящими глазами, знакомятся на шумной и безудержной загородной вечеринке, которой бы позавидовал сам Гэтсби. Туда же приезжает и Джек Конрад (Брэд Питт), герой-любовник, легенда светских хроник и мировая звезда мелодрам, который, как пишут издания, превратил актерство в акт искусства. На следующее утро после грандиозной вечеринки с дикими танцами, оргиями, наркотиками и слонами все трое окажутся на одной съемочной площадке.
В первой половине фильма мы застаем весь этот голливудский Вавилон на пике своего возведения и проникаем в его варящийся котел глазами Нэлли и Мэнни. Она делает первые шаги на экране, он познает производственные круги ада, начиная с выполнения мелких поручений эксцентричного немецкого режиссера (незабываемое камео Спайка Джонса) и заканчивая постановкой собственного фильма. Но потом происходит переломный момент — выходит «Певец джаза», первый звуковой фильм в истории. Как по щелчку меняется целая индустрия, вчерашние кумиры уже никому не нужны.
Агония старого Голливуда
«Вавилон» — необъятный, многофактурный и попросту монументальный портрет эпохи. Признаться, случайного или неподготовленного зрителя такое кино встретит жестко: пережует и выплюнет. «Вавилон» — словно злой двойник «Однажды в Голливуде» Тарантино, в нем Шазелл показывает процесс перехода от немого к звуковому кино как головокружительную фантасмагорию, как агонию старого Голливуда, напоминающую краткий экскурс по семи кругам ада «Божественной комедии». При этом парадоксально: «Вавилон» не лишен магии кино, искренней любви и оптимистического взгляда в будущее.
Трёхчасовое полотно Шазелла хочется рассматривать кадр за кадром, ставя на паузу и выискивая одну синефильскую отсылку за другой. Сюжет фильма полностью вымышленный, но многие события и герои имеют под собой реальные прототипы. Персонаж Питта основан на иконе немого кино Джоне Гилберте; вначале Питт предстает перед нами в своем фирменном героическом амплуа, заставляя снова вспомнить фильм Тарантино, но вскоре Джек Конрад становится поистине трагическим персонажем. И здесь лучшим образом раскрывается поразительный эмоциональный спектр Питта как актера, способного пробить на слезу одной лишь фразой, после тяжелого разговора брошенной в воздух спиной к зрителю.
В основе Нелли ДеРой — собирательный образ, но в частности нелегкая судьба Клары Боу: детство в нищете, душевнобольная мать. Для Марго Робби эта роль наиболее физически сложная и эмоционально затратная, да и, наверное, попросту лучшая в ее карьере. Как обидно, что академия упустила шанс отметить такое достижение одной из самых талантливых актрис своего поколения номинацией на «Оскар». Новичок Диего Калва, чей персонаж — это компиляция нескольких мексиканских режиссеров того времени, ничуть не затерялся на фоне именитых коллег. У них отличная химия с Робби (в фильмах Шазелла актеры, как правило, всегда предельно органичны), да и финальная сцена — это во многом заслуга Калвы.
Кино вне времени
При всем радикализме и непоследовательной тональности «Вавилон» однозначно впечатляет уровнем технического перфекционизма. Дизайн костюмов, какие-то невероятные в своем количестве и качестве проработки киношные декорации, выразительные прически и грим, неудержимая операторская работа Линуса Сандгрена — все это при энергичной и нетривиальной режиссуре Шазелла превращается в праздник авторского кино. Вишенка на торте — это, конечно же, саундтрек Джастина Гурвица. Им буквально с первой сцены задается весь ритм фильма: как только мы попадаем на вечеринку (эпизод сам по себе является оммажем на фильм «С широко закрытыми глазами», в котором уровень безумия и веселья выкрутили на максимум), все оставшееся время наш пульс прямо зависит от барабанов и саксофонов Гурвица.
В какой-то момент начинает казаться, что «Вавилон» вот-вот упадет под своей же тяжестью — в нем есть здоровая претенциозность, свойственная всем по-настоящему талантливым авторам (Шазелл определенно один из них), — но потом кино делает точечный впрыск сладкой сентиментальности. И вот ты сидишь и думаешь, как же сильно человек может любить свое ремесло. Да, оно бывает сложным и эмоционально выматывающим, однако Шазелл, как и в случае с «Ла-Ла Лендом», не перестает признаваться в любви к миру кинематографа и всем мечтателям, его населяющим.
Как бы часто здесь ни перемешивались комедия с драмой, эпизоды чистого веселья с поистине жуткими сценами (появление Тоби Магуайра на какое-то время превращает «Вавилон» в тревожный фильм Дэвида Линча), Шазелл последователен в одном. Буквально в каждом кадре он восхищен способностью кинематографа адаптироваться под новые времена и дарить людям бессмертие. Мы все когда-нибудь умрем, зрители, критики, но только не актеры. Они будут жить на экране до тех пор, пока новые поколения заинтересованы их выдающимися ролями, их персонажами, ставшими символом той или иной эпохи.
«Вавилон», ровно как и его герои, метит в вечность: он снят одним любителем кино для других точно таких же любителей кино. Произведение, созданное вне времени и не поддающееся категоричной оценке. Именно такие фильмы, как показывает история, впоследствии обретают культовый статус.