Трус, Балбес, Бывалый на дальних берегах: «Большому Лебовски» — 25 лет!
В русской классической литературе полно героев, основное качество которых — полная неопределенность. Каждый из них — этакий человек без свойств: он ни красив ни дурен, ни толст ни тонок, без своего мнения, с невзрачной фамилией, которую остальным никак не запомнить, и в тех летах, когда трудно угадать возраст. В общем, «ни кожи, ни рожи, ни ведения», как ругался обломовский Захар. Джеффри Лебовски, кажется, из их же числа: во вступлении закадровый рассказчик пытается дать ему хоть какое-то определение, но спотыкается и не может подобрать слов: «Иногда попадается такой человек... Не скажу герой... Что это такое вообще, герой?.. Но иногда попадается человек... ну... который создан для своего времени и места... Он занимает именно свое место... Иногда попадается человек... Так, о чем это я?.. А, ну его к черту». Герой Джеффа Бриджеса — словно перекати-поле, покорное ветру судьбы: у него нет семьи, работы, планов на жизнь, какой-то внятной системы взглядов, даже от имени он отказался — он просто Чувак. Или Эль Чувачино, если вы не любитель краткости.
И вдруг этот лодырь, живущий, видимо, на соцпособие, оказывается втянут в криминальный водоворот, включающий в себя похищенную жену пасаденского богача-однофамильца, выкуп в миллион баксов и угон авто. Детально пересказать историю довольно сложно, в первую очередь — из-за ощутимого сюжетного перегруза. Тут много деталей, отклонений и второплановых фигур: от кинки-нигилистов и порно-магнатов до боулеров-педерастов и фем-художниц, рисующих свои манифесты в причудливо навороченной технике дриппинга. Так что упустить фабульную нить тут довольно легко. Разумеется, режиссеры, взявшие за основу «черный» роман «Глубокий сон», так и задумывали: «Мы хотели сделать историю в стиле Чандлера — она движется эпизодически и имеет дело с персонажами, пытающимися разгадать тайну, а также с безнадежно сложным сюжетом, который в конечном итоге не важен».
Любопытно, что другой американский арт-неформал Пол Томас Андерсон, снявший в 2014 году «Врожденный порок» (еще один запутанный детектив о Лос-Анджеле, укурке и хиппи) и державший в уме голливудскую крайм-классику из 1940-х, говорил то же самое про ее сильно запутанную сюжетную структуру, которой он старался подражать. Для нуара (казалось бы, образцово нарративного жанра!) сюжет — дело второстепенное: бесконечно его запутывая, сценаристы превращают его в нечто незначащее, нечто, что зрителю нужно поскорее выбросить из головы. Гораздо важнее — драматургия цвета и тени, чувство гнета и растерянности, ощущение утраты контроля. У Коэнов же в приоритете — гротескная идиотия и матерные баталии главных персонажей.
Пожалуй, один из главных комических тропов «Лебовского» — это разительное несоответствие героя и обстоятельств: если у Чандлера в центре истории об исчезновении и вымогательстве оказался циничный проныра Филип Марлоу, то у Коэнов — бомжеватого вида травокур и бездельник, не обидевший в жизни и мухи (в молодости он, по его же заверениям, был одним из составителей антивоенной декларации Порт-Гурона — его создатели, так называемые «новые левые», как известно, были сторонниками исключительно ненасильственного гражданского неповиновения). Ассистирует Лебовскому польский эмигрант Уолтер Собчак, вечно в своих рыжих «авиаторах» и массивных армейских ботах, упрямый милитарист и ветеран Вьетнама, рьяно убежденный в своей правоте и жаждущий справедливости. Замыкает их компанию робкий простофиля Донни, который путает Ленина и Леннона. Такая вот троица — прямо Трус, Балбес и Бывалый, даром что из Лос-Анджелеса. Впрочем, надо оговориться, что, несмотря на сходство типажей, объект насмешки у режиссеров, очевидно, разный: если Гайдай метил в основные пороки советского быта (тунеядство, алкоголизм, жульничество), то Коэны в первую очередь высмеивали упрямство консервативной общественности, очень агрессивно ко всем настроенной (от Уолтера тут достается всем: немцам, буржуям, власть имущим, геополитическим врагам и даже калекам).
Надо сказать, что «Большой Лебовски» — удивительно анахроничное явление. По телевизору тут выступает Джордж Буш-старший с идеалистическими лозунгами о защите Кувейта, а Чуваку снятся эротические кошмары с журнальными девицами и Саддамом Хусейном — таковы, по версии режиссеров, главные фигуры коллективного бессознательного американских 1990-х. При этом патлатые лодыри в кегельбанах, Creedence и Боб Дилан в магнитолах, экс-хиппи на авансцене — все это очевидные приметы позднего шестидесятничества. Наконец, нуарная образность и сновидческие танцы, которые своими пустыми задниками, внутрикадровой симметрией и барочными костюмами напоминают фантазии великого хореографа Басби Беркли — очевидный кивок в сторону 1930-1940-х. И весь этот слоеный пирог обрамляется закадровыми комментариями таинственного ковбоя в исполнении Сэма Эллиота. Подобный эклектизм, нежное внимание к национальному наследию полностью отвечает художественному методу Коэнов, чья фильмография представляет собой многотомную энциклопедию визуальной культуры Америки.
В финале ковбой-рассказчик, глядя в камеру, заключает: «Чувак не пропадет. Не знаю как вас, а меня это утешает. Приятно знать, что он все же есть. Чувак не нервничает — не то что мы, грешные». В этом коротком словесном эпилоге — мораль всей басни. Какие-то верзилы в безрукавках помочились на ваш ковер? Вы потеряли чужой миллион долларов? Вашу машину угнали, а затем в ней переночевал какой-то бродяга? Вас похитил и напоил снотворным алчный порнограф? Рецепт на все случаи жизни один — f*ck it, ай-да играть в боулинг! Удивительно, как двухчасовая криминальная шутиха вдруг оборачивается ненавязчивым нравоучением: раздолбай как ролевая модель, пофигизм как философия жизни. Пожалуй, для нашей повседневности, полной неврозов и стресса по самым разным поводам, большим и малым, следование таким ориентирам — единственный путь к гармонии.