«На место единообразия пришло самовыражение»: Сергей Чобан — о тенденциях в архитектуре, новом центре «Зотов» и «слоистости» современных городов

Есть целый ряд проектов, которые мне важно довести до конца. Это выдающиеся по своей функции культурно-музейные пространства, которые появились у меня в пакете заказов где-то в середине 2010-х. Работа над ними длится долго, сопряжена с бесконечным количеством сложностей и противодействий с разных сторон. Но, естественно, есть и поддержка, без нее было бы невозможно. «Зотов» — один из таких проектов, очень долгий и важный, с огромным количеством переживаний, получится или нет.

К таким же важным для себя проектам я отношу, например, новое здание Пермской художественной галереи, театр балета Бориса Эйфмана, филиал Государственного Эрмитажа на территории бывшего завода ЗИЛ и культурный кластер в Нижнем Новгороде (имеются в виду галерея и концертный зал в старинных пакгаузах, открывшиеся к 800-летию города. — ПЖ), который был с успехом реализован в этом году и уже удостоен нескольких профессиональных наград.

В Москве довольно много примеров ревитализации старых зданий — можно вспомнить, например, «Гараж» Рэма Колхаса. Но «Зотов» необычен тем, что в нем сохранились разные исторические слои — не только основа 1930-х годов, но и, например, росписи брежневского времени или покрытие из плитки, которую вы не стали восстанавливать или менять, а законсервировали в полусбитом виде. Насколько я понимаю, это первый подобный объект в Москве?

У «Гаража» всего два слоя: тогда и сейчас. Архитекторы «Гаража» решили сохранить части исходной постройки — кафе 1970-х годов. В случае «Зотова» сохранение исходной архитектуры подразумевалось само собой, поскольку здание является объектом культурного наследия. Вопрос заключался в другом: что делать с тем, что успело наслоиться на охраняемый слой? Например, с усилением колонн, которое выглядит довольно своеобразно, — надо ли убирать эти металлические стяжки и делать новое усиление, которого не будет видно? Мы могли пойти и таким путем, но тогда реставрация фактически означала бы новое строительство — иначе невозможно сделать колонну, которая выглядит как историческая, но несет в два раза большую нагрузку.

Если и сравнивать «Зотов» с другими проектами, то самой близкой аналогией мне видится павильон «Дворец Токио» в Париже, реконструированный по проекту бюро Lacaton & Vassal Architectes, где через наполовину содранную облицовку проглядывает и постмодернистский слой, и то, что было изначально, — и все это прекрасно работает вместе. Я впервые попал туда этой весной, и это было важное для меня переживание. Оно не стало для меня путеводным, поскольку все решения по «Зотову» уже были приняты, но я получил подтверждение, что поступил правильно.

Мне кажется, архитектура продуманности — это что-то из XIX или даже XVIII века, может быть, первой половины XX: генеральный план Петербурга, например, или османовский Париж, или сталинская Тверская. Сегодняшняя архитектура совсем другая. Ведь чем интересно наше время — люди стали очень разными и культивируют эту разность. Архитектура отражает то, что мы делаем и о чем думаем, поэтому она тоже стала разной — в ней потерялось понимание подобия, единообразия. На место единообразия пришло самовыражение.

В современном городе действуют разные начала, а когда есть много разного, то появляется и много случайного. Надо научиться это любить, ценить и понимать. Это ключ к пониманию современной культуры. Сегодня художественный мир состоит из столкновений разных мнений, которые почти никогда не согласуются друг с другом.

Мы пытаемся на архитектурных и градостроительных советах причесать город под одну гребенку. Но нужно ли это делать вообще, если все зависит от степени талантливости отдельных высказываний? Это и есть слои города, слои его развития, и эти слои меняются быстро. Плюс мы все чаще сталкиваемся с понятием временности — срок жизни современных зданий далеко не всегда соответствует категориям вечной архитектуры. И это тоже создает фактор случайности, слоистости.

Объем сегодняшнего строительства несоизмерим ни с одной другой эпохой. Да, многое из этого исчезнет, но многое и сохранится как слой, и с этим слоем стоит обращаться так же уважительно, как и со всеми предыдущими.

Нет, потому что то, что кажется удачным сегодня, завтра может стать обыденным и банальным. А то, что сегодня воспринимается на грани провала, окажется свидетельством истории. Сегодня мы много говорим о лужковской архитектуре. Не хочу проходить по конкретным примерам, но вы и сами можете увидеть, что многие из этих зданий сегодня воспринимаются со знаком плюс — в лучах того, что это уже перевернутая страница истории.

Я уже не говорю о советском модернизме — еще недавно мы относились к нему со скепсисом, а сегодня понимаем, что его надо беречь и сохранять. Многие здания, которые раньше считались неудачными, сейчас кажутся более уместными — ты можешь не попасть в тенденции во время строительства, но эта тенденция тебя нагонит.

Ковид, долгие прогулки по Берлину. Это был один из толчков к пониманию того, что не тот мир красив, который считается красивым. Когда ты видишь, как здания 1970-х годов, которые сами по себе даже могут казаться негармоничными, стоят рядом со зданиями начала XX и конца XIX века, и понимаешь, что вместе это интереснейший натюрморт.

Со старой архитектурой понятно, но как этот подход приложим к современным зданиям? Например, к ЖК «Пресня Сити», который тоже построен по вашему проекту, — в чем там инаковость и случайность?

В современном городе, в том числе в Москве, случайность проявляется, например, в количестве квадратных метров, которые появляются на том или ином участке. Очевидно, что плотность «Пресня Сити» продиктована не архитектурной идеей, а желанием девелопера. Когда мы пришли на этот объект, у его прошлой версии уже было разрешение на строительство и не стояло вопроса, можно ли уменьшить количество площадей вдвое. Мы вместе с Игорем Членовым сделали очень яркий ансамбль. Он будет хорошо стареть, обрастать смыслами, говорить о той эпохе, в которую был построен. Это не случайное нагромождение каких-то башен, как это часто бывает в Москве, а интересный пример того, как большое может не быть главным.

Как вообще вышло, что огромные башни воспринимаются фоном для относительно небольшой постройки?

По-другому и быть не могло: круглая форма в центре градостроительного узла не может быть придатком, только центром. Это ясный по своей идее драматичный ансамбль.

Вы активно работаете в Берлине — там тоже девелопер главный?

Берлин более зарегулирован, но это никому особо не нравится. Когда в ноябре прошлого года в Берлине проходила выставка Unfinished Metropolis, посвященная будущему Берлина как метрополии, Москва, наряду с Лондоном, Парижем и Веной, была названа одним из четырех европейских городов, на которые стоит обратить внимание как на положительные примеры развития. А в каталоге к этой выставке «Пресня Сити» был назван как позитивный пример градостроительного развития метрополии.

Тем не менее о том же «Пресня Сити» много спорят: уместна ли такая этажность в центре. Как вы считаете, Москве и другим историческим городам нужна охранная зона, где нельзя, например, строить выше какого-то количества этажей?

Регуляции сегодня никому не на пользу. Попытка планировать на дальний период сегодня неудачна, жизнь неожиданнее, чем мы о ней думаем.

А есть ли города, которые живут без всякой регуляции и выглядят хорошо?

Оговорюсь, для меня регуляция — это османовский Париж или центр Петербурга. Такой регуляции сегодня в мире больше нет. Достаточно посмотреть на Нью-Йорк, например, чтобы понять, что регуляция там отсутствует и что именно такие города сегодня развиваются наиболее активно и успешно. Лондон, Нью-Йорк, Сингапур, частично Милан, Вена — вот настоящие очаги современной архитектуры.

Но если мы полностью отменяем регулирование, то отдаем город в руки стихийного капитализма, который будет уничтожать слои, которые вам так близки.

Сохранение слоев и регуляция — это два разных явления. Сохранение слоев может означать и рост этажности. Важно сохранить то, что уже построено (например, в 1970-е), а рядом можно создать современный слой — в виде тех же небоскребов. Мне кажется, это здоровая стратегия развития города. Но по такому сценарию города идут далеко не всегда. Например, в Берлине было знаменитое модернистское здание кафе Ahornblatt (в переводе «Кленовый лист»). Я предлагал это здание сохранить, а рядом построить высотку в духе окружающих его высоких домов. Но город предпочел его снести ради того, чтобы сохранить в этом месте невысокую этажность, и в итоге на месте кафе сделали маловыразительный квартал. Это пример, когда регулирование есть, но оно не дает интересного, живого результата.

Я имела в виду регулирование в плане постановки зданий на охрану.

Это совершенно другое — на охрану ставятся наиболее выдающиеся здания, и это задача государства. А сохранение слоев — архитектурная философия, которая не связана с регулированием. Сохранение слоев делает город интересным. Можно реконструировать старую фабрику, сохраняя там не только слои XIX века, но и здания 1970-х годов, а рядом построить какие-то сложные и контрастные объемы. А можно оставить только два дома, которые являются памятниками, а остальное снести, построив на их месте новое здание, сопоставимое по высоте с памятниками. Для меня интереснее первое.

Давайте вернемся к «Зотову». Вы изначально знали, что это будет именно центр конструктивизма, а не просто некое выставочное пространство?

Эта идея возникла на стадии реализации проекта, и я очень благодарен банку ВТБ за то, что она встретила абсолютную поддержку и титаническими усилиями в том числе и Дарьи Филипповой, директора центра «Зотов», была воплощена в жизнь.

Мы все знаем про авангард — это всеобъемлющее явление, которое захватило мир или по крайней мере Европу в 1920-е годы. А конструктивизм был придуман здесь, в России, — для меня это важно. С точки зрения мирового развития авангарда российский вклад — это конструктивизм.

Когда я впервые оказалась в этом пространстве, то задалась вопросом: насколько круглое в плане здание подходит для вставок?

Во время реконструкции мы спрятали все коммуникации в пол. Пропорции здания изменились, и в этом огромный плюс — окна стали ближе к полу и, если они открыты (например, в случае экспонирования живописи или скульптуры), посетители могут смотреть из них, даже присесть на подоконник. При этом для выставки графики окна могут полностью закрываться. Для этих пространств мы разработали систему модульных стендов, которые можно собирать в любые экспозиционные комбинации и, соответственно, использовать для реализации самых разных выставочных проектов. Основной материал этих конструкций — просечной металл, своего рода сетка в раме, что позволяет видеть сквозь стенды пространство. В тех же случаях, когда картина или графика нуждаются в непрозрачном фоне, сетка может быть закрыта специальной тканью. Уверен, на примере первой выставки «1922. Конструктивизм. Начало», которая откроется уже 23 ноября, все убедятся в том, насколько это прекрасное место для экспонирования.

Учитывая, что конструктивизм — период яркий, но недолгий, хватит ли новому центру материала, чтобы регулярно обновлять экспозицию и показывать что-то новое?

Конечно, да, ведь один только Музей архитектуры обладает неисчерпаемым ресурсом. Мы даже представить себе не можем, насколько это великий музей, в том числе по объемам хранения. Есть и много других музеев, где большая часть художественного (речь идет, конечно, не только об архитектуре) наследия конструктивизма хранится в запасниках, а должна быть представлена широкой публике. И теперь, когда создана специальная экспозиционная площадка для представления именно конструктивизма, материалы по истории этого направления наконец-то смогут быть обнародованы. Кстати, в моем берлинском Музее архитектурного рисунка концепция была такая же: работать с разными музеями и показывать архитектурную графику из их фондов, потому что других шансов увидеть эти работы у нас нет. К примеру, в Альбертине столько шедевров, что до архитектурной графики у них просто руки не доходили. Они обратили на нее внимание только после того, как такие выставки стал делать наш музей.

То же самое происходит и в российском искусстве — у нас пока конструктивизм освещается нечасто. И в то же время очень многие люди приезжают в Москву специально для того, чтобы увидеть конструктивизм. Теперь они будут знать, куда пойти.