Солистка группы «Моя Мишель» Таня Ткачук — о консервативных слушателях, творческом пике и темной стороне филологии

Я была на темной филологической стороне и долго не хотела его читать — считала это чем-то попсовым. Но очень ошибалась. Книга оказалась хороша не только как захватывающая история, но и художественно — аллегориями, отсылками к куче классических произведений, старых сказок разных народов и даже к Библии. Это не ширпотреб.

А в чем заключается темная филологическая сторона?

В том, что ты ко всему придираешься: все анализируешь, не можешь песню нормально послушать — только через какое-то время доходит смысл текста и вайб. Не можешь сразу получить удовольствие.

В собственном творчестве так же работает?

Да, у меня довольно суровая цензура, иногда это зарезает песню. Может быть, время от времени стоило бы легче к этому относиться. Это то, к чему я стремлюсь в поп-музыке — к простоте, ясности, точности. Чтобы было понятно каждому. И сделало больно каждому. (Смеется.)

То есть ты хочешь задеть слушателя за живое?

Да, в этом смысле я как татуировщики. (Все смеются.) Выбрала профессию, которая причиняет боль!

Но в то же время эта боль помогает. Есть даже исследования о том, что грустная музыка дарит людям больше положительных эмоций, чем веселая. Как ты к этому относишься?

Прежде всего ты пытаешься решить какие-то свои проблемы через музыку: есть опция сходить к психологу, а есть опция написать песню. И я для начала разделываюсь со своей болью, но мне хочется верить, что через прослушивание человек тоже освобождается от своей. Как через крик: вышел в поле поорал — вроде стало полегче.

В твоих песнях так много сердечной боли и грусти. Из чего они собраны: больше из новых переживаний или, может, фантомных болей от прошлых переживаний?

И то и другое. Песни как лирические герои. В них есть часть тебя, есть часть наблюдений. Есть старая боль, есть новая. Это не значит, что все ненастоящее: моя задача — все это объединить.

И как, получается?

Не всегда. Иногда получается, как мне кажется. (Смеется.)

Ты говорила, что хочешь найти формулу простоты и при этом не скатиться в примитивность. Где грань между одним и другим?

Мне бы не хотелось негативно оценивать ничей труд, поэтому лучше приведу положительный пример: Ева Польна и большинство песен «Гостей из будущего». Они точные, пронзительные, образные, но филологически несложные.

Получается, ты суровый критик?

Не то чтобы: просто мне мало что нравится, если быть совсем честной.

Если говорить о поп-музыке сейчас, мне нравится, как пишет Наташа Гришковец. Она автор нескольких песен для DJ Smash типа «Беги, дорогая, беги...» и, если не ошибаюсь, для новых Artik & Asti — CO2. Сразу видно, что у нее рифмы не в духе «тебя — меня». Мне это очень интересно. Я не знаю, насколько это усиливает или отрезает прежнюю аудиторию дуэта, но это правда тексты уже другого уровня.

Давай так: можешь назвать безоговорочный топ-3 сонграйтеров на русском?

Конечно! ЛСП, Хаски, Скриптонит — сразу почему-то не поп-музыка приходит в голову. Интересно: почему? (Смеется.) Если говорить о 1990-х, вот Павел Есенин писал для Hi-Fi и Шуры — очень крутые песни. Ева Польна.

Можешь объяснить вкратце, чем крут сонграйтинг Хаски, ЛСП и Скриптонита?

«Выйду ночью в поле с вином под огромной луной... Мы пойдем по полю втроем» (ЛСП — «Вспоминай». — Прим. ред.)...

Великая строчка!

Очень люблю эту песню тоже. Мне нравится и в ЛСП, и в Скриптоните, и в Хаски (это, получается, бывшая новая школа), что, в отличие от нынешнего рэпа, у них не только хвастливые панчи и биты. Это большие поэтические фигуры. Каждая по-своему маяк.

Например, ЛСП — интеллектуал. Вернее, балансирующий между интеллектуалом и простым парнем. Между цинизмом и ранимостью. Он меня очень сильно ранит своими текстами, конечно. Знаешь, есть строчка «в сердце бахнули стрелы» — это про ЛСП, хотя и не его строчка.

Как вы познакомились и записали совместную песню с ЛСП? Она очень крутая!

Спасибо, мне тоже очень нравится. С ЛСП в 2020 году познакомился сперва Паша Шевчук, мой соавтор и саундпродюсер. Тогда же я впервые для себя открыла творчество ЛСП — прикинь, какой я отсталый человек, вообще ужас! (Смеется.)

Они решили попробовать записать друг с другом несколько песен. Это переросло в запись альбома. Естественно, Олег начал часто появляться у нас на студии, мы стали пересекаться — и что-то слово за слово... Начали ходить вместе есть, Олег учил нас играть в карточки и открыл для меня Dose. Разболтались, подружились. Это не просто фит, не просто деловое знакомство. Олег стал частью нашей жизни, мы дружим.

А что за карточки?

Magic the Gathering (смеется) — большая любовь Олега. Меня, правда, хватило на пару раз, а пацаны еще играли.

Ты говорила, что после «Зимы в сердце» у тебя что-то вроде «синдрома второго альбома». Его удалось преодолеть?

Это касалось видео, а не музыки. «Зима в сердце» стала нашей первой большой и успешной видеоработой, с большим количеством откликов — фанфиками, историями, предысториями, постисториями. Меня, кстати, удивило, что она так задела людей. Я очень боялась после этого снимать клипы. Настолько, что мы до сих пор ничего не сняли. У нас все еще нет клипа на «Пташку» (хотя она стала бóльшим хитом, чем «Зима в сердце») — из-за страха не найти сценарий, хотя бы близкий по уровню к «Зиме». Я перечитала двадцать сценариев, хороших, но меня ничего не задевало так, как с ней.

Когда я впервые прочитала «Зиму в сердце», сказала: господи, это надо снять! Пусть даже на последние деньги, даже если мне будет негде жить!

Ты довольна тем, что получилось?

Да, очень. Не рассчитывала на такой результат! Я бедную Нину (Гусеву. — «Правила жизни»), нашего режиссера, задолбала с этими отсылками к сказке «Снежная королева»: чтобы красные розы обязательно были, чтобы у Снежной королевы была корона, чтобы татуировки «Кай» и «Герда». Я хотела наполнить ее прекрасный сценарий отсылками, которые будут людей триггерить.

Как бы ты сама себе ответила на вопрос, почему именно «Зима в сердце» стала настолько популярной — и песня, и клип?

Песня сама по себе работала: она такая, на разрыв души, — мне кажется, мы ее не испортили. А клип... Я до сих пор не понимаю, как это вышло: тема очень неоднозначная. То, что зрители увидели в этом прежде всего отношения между людьми, страх непринятия, страх открыться, изгойство, а не только фасад Drag Queens, — для меня неожиданность. Мы были готовы к огромной волне хейта.

Но не столкнулись с ней?

Нет. По сравнению с количеством хороших отзывов — нет. Мне до сих пор в личку присылают истории своих расставаний. Клип настолько триггернул и тронул чувства людей — меня это удивило.

Как вы набрались смелости сделать такой клип, держа в уме, что он может вызвать хейт?

Мы понимали, что это риск. И ни на что не рассчитывали. Думали, что клип недолго продержится в YouTube. Но в итоге 95% отклика — не просто смайлики или «вау», а истории, которые всколыхнулись в этом поле разбитых сердец.

Заметил, что последние песни — больше такой уход в поп. И ты сама говорила, что новый альбом будет с поп-звучанием. Это ответ на вызовы времени или больше персональное желание записать поп-альбом?

Мне всегда нравилась поп-музыка, и я хотела записать поп-альбом для «Моя Мишель», но при этом найти нужный баланс, чтобы это не был поп, знаешь, в плохом российском смысле. Делать действительно популярную музыку, но при этом не зашкварную по аранжировкам и текстам. Чтобы было интересно, образно и музыкально разнообразно. Ну и не уходить в примитивность, о которой мы уже говорили.

К слову о твоем внутреннем цензоре: он стал чаще проявлять себя, когда вы решили сделать поп-альбом?

Я сейчас стараюсь себя, наоборот, подотпустить. Никто не отменял божественное: многие мои ранние песни — «Дура» или «Химия» — писались не от головы. То же самое с песней «Пташка» — мне вообще первый куплет полностью приснился! У меня даже есть в диктофоне запись моего сонного голоса, которым я напеваю.

Надо ли это жестко цензить? Думаю, нет. В этом есть что-то бессознательное — и это хорошо, ценно.

Многие артисты не любят свои первые хиты. Каково тебе сейчас исполнять на концертах песню «Дура», например?

Обожаю. Мне супер. Я понимаю, о чем ты спрашиваешь. У меня есть песни, за которые мне стыдно, но это не «Дура» и не «Химия». Они до сих пор топ в моем сердце: очень люблю и вижу, что народу они заходят, как и прежде.

Есть песни, которые мы уже давно убрали из плейлиста: где-то чересчур наивно, где-то чересчур сопливо, и петь их уже не хочется. Не буду говорить, какие это песни, но мы их больше не играем. 15 октября в клубе «1930» можно будет услышать и старые, и новые песни, и даже премьеру «Курточки».

Сталкиваешься ли ты с сожалением публики о том, что эти песни больше не исполняются?

Знаешь, с чем я сталкиваюсь (и другие артисты, кстати, тоже)? С обвинением, что ты не такой, как прежде. Твоя музыка не такая, как прежде. Подстригись как раньше. Оденься как раньше. Накрасься как раньше. Напиши песни как раньше. Почему-то это какая-то тенденция: люди обожают на это обращать внимание и говорят: «Ну, это не то, что было в 2015 году». В общем, консервативная часть публики постоянно требует: верните все как было!

Мне кажется, это большая проблема для артистов c длинным и волнистым творческим путем. Уверен, что Тому Йорку пишут: «Хотим звук как на альбоме OK Computer!» Или Крису Мартину: «Мы хотим песни как The Scientist!»

Мне кажется, Coldplay тяжело упрекать в этом. (Смеется.) В том смысле, что Том Йорк ушел в совсем артовое творчество, и я понимаю, почему люди негодуют, а с Крисом Мартином другая история, он в обратную сторону пошел — и хитов у него стало с тех пор в несколько раз больше.

С другой стороны, и у вас сейчас пошли хиты — «Зима в сердце», «Пташка», «Курточку» тот же успех ждет, уверен. Думаю, у вас получится понаблюдать за старой публикой и новой публикой, которая наверняка привалила.

Надеюсь, мы пойдем по пути Coldplay. (Смеется.) Скажу честно: чем старше ты становишься, тем тяжелее писать искренне, от сердца, а не от головы. Поэтому я — фанатка Набокова: он стал большим и известным по всему миру уже после пятидесяти. Его ранние произведения мне нравятся меньше, чем последние.

И это скорее исключение. Обычно, когда ты молод, дерзок, безумен, когда тебе все кажется возможным, писать гораздо легче и продуктивнее. Когда ты взрослый, уже знаешь, что тебя ждет, у тебя есть опыт, а опыт — это рамки, а в рамках работать сложнее. Поэтому я всем музыкантам за тридцать очень респектую: делать искренние, большие песни не в юном возрасте — это почти чудо.

У тебя есть перед глазами классные примеры музыкантов, которые вышли на безусловный творческий пик после тридцати?

Ну я. (Смеется.) Конечно, звучит нескромно, но «Главная сцена» случилась, когда мне было уже двадцать девять. Тот же Крис Мартин, если говорить о пике популярности... Шнур... Тяжелый вопрос оказался. (Смеется.)

Тогда задам другой: не ощущаешь ли ты, что переживаешь творческий пик сейчас?

Надеюсь, что он все-таки впереди. А сейчас, если честно, я вообще не поняла, что происходит. В июле, на десятом концерте, я осознала, что, кажется, количество внимания к нам изменилось.

Как ты к этому относишься?

Я бы сказала, что это закономерно, но, конечно, мы это не прогнозировали. Не могу сказать, что, написав «Пташку», подумала: «Ну все, больше могу ничего не делать». Я верю в каждую нашу песню, но по-прежнему не являюсь классным маркетологом, поэтому тут нет никакого расчета. Как я к этому отношусь? Хочется это продолжить и умножить.

То есть существует какая-то задача по умножению?

Масштабированию? В моей голове однозначно.

Условно говоря, вышла одна песня, она оказалась успешной — делаем следующую с расчетом на успех?

Повторюсь: не делаю ничего с расчетом, но с ожиданием успеха — конечно.

Ты призналась, что не являешься большим маркетологом по отношению к своей музыке. Как считаешь, в 2022 году музыканту необходимо быть успешным маркетологом?

Это один из возможных путей. Например, Моргенштерн — успешнейший маркетолог, успешный проект.

Но не единственный же путь?

Конечно. Всегда остаются художники, которым везет или не везет. Если тебе не повезло, это не значит, что у тебя плохая музыка или ты неталантливый.

Многие говорят: если человек сильно талантлив и у него нет каких-то критических моментов в плане характера, то его музыка по-любому рано или поздно достучится до слушателя.

Не могу согласиться: часто талант и означает проблемы с характером или социальностью. Талант чаще всего вообще сложный, поэтому не все таланты пробиваются. С другой стороны, не будем забывать об элементе случайности — даже социофобу с тяжелым характером может повезти.

Моя любимая ваша песня — «Ок», обожаю ее за сторителлинг. Она основана на реальных событиях?

Да. Моя одноклассница Ольга была самой красивой девочкой в классе, и все остальные девчонки реально страдали, что на них никто не смотрит. Это первый факт. Второе: мой одноклассник Антон влюбился в девочку и рассказывал, как специально шел впереди нее в школу и делал вид, что у него развязались шнурки, дожидался, когда она с ним сравняется, и шел рядом, провожая таким образом в школу. Третье: у нас был одноклассник, новенький, который проучился ровно один день, потому что родители забрали его и увезли — мы напоили его после первого же дня учебы. Не сломал ногу, но почти. Так что это реальные истории, собранные в одну.

Круто, что тебе удается вызывать у слушателя такие романтические школьные воспоминания.

Сколько тебе лет?

31.

Ну вот. А мелким она не зашла. Наверное, у них сейчас другие переживания.

Даже обидно, что не зашла.

Ну, знаешь, сейчас все непредсказуемо. Возможно, завтра под нее снимут какой-то вирусный ролик — и она зайдет. Песня может выстрелить через два, три года. Или даже через тридцать, как у Кейт Буш (трек Running Up The Hill 1985 года завирусился в соцсетях из-за четвертого сезона «Очень странных дел». — «Правила жизни»).

Мне еще нравится песня «На билет». Она тоже основана на реальных событиях?

Да, она про мой город Благовещенск. Как мне было там тоскливо, как я оттуда уехала — и ты тоже можешь уехать из своего города, ничего страшного, не бойся. Такой посыл в этой песне.

Ты сейчас с кем-то оттуда поддерживаешь связь?

Конечно, у меня там родители, родственники, друзья. У меня там крестники живут, племянники.

С какими чувствами ты возвращаешься туда?

Я возвращаюсь к людям, а не к месту. Хотя... Недавно зашла за свой дом, увидела качели, на которых качалась в детстве, — и мне стало так грустно, я поняла, что такое ностальгия. Такие сентиментальные чувства!

Но привязки к месту у меня все-таки нет. Сейчас я стараюсь туда летать в период новогодних каникул и к маме на день рождения.

Концерты в Благовещенске для тебя особенные?

Думаю, что да. (Смеется.) У меня очень двоякие чувства по отношению к ним. С одной стороны, я в Благовещенске так и не стала признанным музыкантом — меня хейтили, сравнивали с кем попало и не любили. И ты такой думаешь: ну, чо, теперь-то вы пришли на мой концерт! С другой стороны, эти чувства очень волнительные — приходят твой директор школы, классный руководитель, весь твой класс, все твои родственники. Люди, которых ты знаешь, любишь, их много, они на тебя смотрят.

Короче, с одной стороны, это приятное волнение, больше, чем обычно. С другой стороны, во мне играет подросток: ну, чо, съели?

Было такое, когда вполне конкретные люди, которые не любили тебя и твою музыку, переобулись сразу же после твоего успеха и пришли на концерт с добрыми словами?

Дело в том, что я перестала за ними следить. Когда-то мне было важно, что обо мне скажут эти люди. Потом я перестала думать такими категориями.

Но вот, кстати, когда вышла «Дура», мне написали все. Просто все. Люди, с которыми мы были в ссоре, с кем не в ссоре, мои бывшие, люди, которые должны мне денег, с которыми мы не общались лет десять.

А деньги-то отдали?

(Смеется.) Нет!

Можем к ним сейчас обратиться и попросить вернуть!

Да не-е-ет. Ребята, я вам все прощаю! Пусть они вам пригодятся больше, чем мне были нужны в тот момент.

Ты часто прощаешь что-то людям?

У меня такой характер — могу очень многое прощать, мое терпение может длиться годами, но до определенного момента — после больше не общаюсь с этими людьми. То есть они перестают существовать в моей жизни. Было такое, что я с сестрой не общалась полтора года.

Но потом вы помирились?

Думаю, только потому, что мы родственники и мама попросила. Есть друзья, с которыми я не общаюсь до сих пор, и бывшие, которых не существует для меня. Просто их нет. Понимаю, что это не лучшая черта: наверное, нужно прощать и отпускать любые ситуации, но я так и не научилась. В общем, никакой хари-кришны.

Жалеешь ли ты о чем-то?

Пока нет. Потому что никто из них не умер. (Все смеются.)

Ваш первый альбом «Химия», который познакомил массового слушателя с «Моей Мишель», вышел семь лет назад. Как вообще изменилась музыка в России за это время, на твой взгляд?

Мне кажется, стало меньше ярких личностей. Думаю, что музыка ускорилась. Срок ее жизни стал короче: не потому, что песни стали хуже, а потому, что «все проехали, давайте новое». Если еще в 2010-х рэп я бы могла назвать главной музыкой в России, то сейчас даже не знаю, что ею назвать. Короткие песенки из тиктока? Не знаю.

Но точно не рэп. Он изменился, стал похож друг на друга, как и все остальное.

С точки зрения индустрии мне нравится, что больше не нужны посредники. Если в 2015 году требовался лейбл, печатать диски, развозить их на радио, договариваться, продавать, то теперь все решает стриминг. Сейчас он, к сожалению, уменьшился на несколько площадок, но это не значит, что люди стали меньше слушать музыку.

Мне нравится, что больше не нужен продюсер: мы сами можем общаться с радио и теликом. Самое главное — со слушателем: он может написать мне в соцсетях, я ему могу ответить.

В остальном есть ощущение некоторого кризиса, если честно. Во всех направлениях музыки. Будто музыка топчется на месте. Наверное, такое всегда бывает перед прорывами и новой волной.

Когда сложнее начинать: в первой половине 2010-х или сейчас?

Понимаешь, если у тебя нет песен, то и тебя нет. Все равно должны быть песни, которые уйдут в народ — неважно, через телик, радио или интернет. Просто сейчас появился еще один путь — тикток, поэтому стало, думаю, легче. Но эту быструю популярность и сложнее удержать.

Кем ты себя видишь через десять лет?

Наверное, я буду все еще заниматься музыкой. Не знаю, буду ли выступать, но писать песни — точно.