Вигго Мортенсен — о «Преступлениях будущего», Кроненберге и пророческих фильмах

Работать с Дэвидом всегда удовольствие. Как режиссер, он всегда открыт к предложениям и идеям, дает членам команды по-настоящему поучаствовать в сторителлинге, поэтому для него я готов идти на эксперименты, на которые, возможно, не согласился бы ради других режиссеров. У Кроненберга за идеями всегда стоит что-то большее, поэтому, когда пересматриваешь его фильмы — по крайней мере, с моей точки зрения, — они становятся лучше и лучше, что не всегда скажешь даже о хороших картинах. Бывает, пересмотришь чей-то фильм и думаешь: «Ну, не так уж он и хорош, как мне казалось, может, меня захлестнул хайп или новизна увиденного, но теперь мне видны недостатки». Но фильмы Дэвида по прошествии времени кажутся еще более уместными, более актуальными, причем так происходит всегда.

«Преступления будущего» — это не только нуар с провокационным сюжетом, но и, помимо прочего, необычная история любви. Сол и Каприс (героиня Сейду) — команда: он перформансист, она антрепренер. Их перформансы провокационны и, возможно, в некотором смысле революционны, в нас видят угрозу усилиям правительства взять под контроль общественные нормы и общественно доступную информацию о человеческой эволюции. Сол и Каприс — художники, они адаптируются к меняющимся телам, к меняющемуся окружающему миру, который изменяет тела людей, к тому, что мы сами делаем с собой, тем или иным образом влияя на окружающий мир.

В общем, этот фильм не так-то просто объяснить. Да, пожалуй, и не надо. Но... По сути, все меняется, хотите вы этого или нет. Существует противоречие между стремлением к технологическому прогрессу и боязнью прогресса. Это противоречие часто приводит к подавлению, к репрессиям со стороны властей, причем во всех обществах, даже в якобы демократических. Несмотря на подавление, бунт со стороны художников не прекращается, и из этого непрерывного конфликта порой и рождается неожиданный прогресс, идущий в непредвиденных направлениях. Все меняется, причем не всегда к лучшему, — что-то уничтожается, что-то переосмысливается. Таковы результаты этого противоречия, и эти два художника, Каприс и Тенсер, видят их лучше, чем кто-либо другой, я бы даже сказал, что они участвуют в прогрессе и способствуют ему.

Дэвид написал часть сценария более двадцати лет назад — и он не менял его, не адаптировал его к современной реальности. И там действительно есть пророческие вещи — например, недавно ученые обнаружили, что микрочастицы пластика проникли в нашу кровеносную систему, в нашу плоть. А ведь об этом он и писал, именно об этом отчасти и повествует его история... Впечатляет, что он много лет назад уже писал на темы, которые сейчас на слуху у всех, не только у ученых. Дэвид всегда опережал свое время. Когда вышла «Автокатастрофа», она вызвала у зрителей очень противоречивую, иногда даже агрессивную реакцию. Фильм также опередил свое время, большинство людей не были к ней готовы. Думаю, недавние события — пандемия, это открытие про пластик, климатические изменения и прочее — более-менее подготовили людей к тому, чтобы они посмотрели «Преступления будущего» непредвзято и с открытым сердцем.

Физическая составляющая была одной из главных и интересных сложностей во время работы над ролью — например, моему персонажу по сюжету сложно глотать пищу. Каждый раз во время приема пищи ему приходится сидеть на стуле из костей, помогающем пищеварению, пользоваться всякими техническими приспособлениями. Часть декораций была создана под площадку, некоторые дорисовывались на компьютере. Благодаря сочетанию «органики» и постпродакшена фильм воспринимается более реально, более непосредственно. Дэвид всегда затрагивает в своих фильмах телесность, смертность, вещественность тела, его эволюцию и исчезновение. Но, в отличие от других режиссеров, он не работает на поверхностном уровне, не эпатирует ради эпатажа.

Что касается непосредственно съемок, то нам всем приходилось работать в очень сложных условиях. В первую неделю было градусов 45, а мы находились в этих старых домах без кондиционеров. Смотрелось все это отлично, но нам было ужасно жарко, сам воздух был спертым — в то время в Греции как раз бушевали лесные пожары, так что в воздухе постоянно висела мгла. Закаты были прекрасными, очень яркими, алыми, но жара сильно повлияла на съемки, и, пожалуй, к лучшему. Она заставила нас замедлиться, сосредоточиться, вся эта гнетущая тяжесть заставляла нас концентрироваться на каждой реплике, на каждом жесте. В этом есть нечто уникальное. Если бы съемки проходили в кондиционированной студии, в иных условиях, получилось бы совсем другое кино. Думаю, в конечном счете все эти обстоятельства оказались на руку Дэвиду.