«Завод» Юрия Быкова — радикальный и страшный фильм про классовую борьбу
В прокат вышел «Завод» Юрия Быкова — новый фильм автора «Дурака» и «Майора», который не смог получить финансирование от Минкульта, но нашел поддержку за рубежом. Правила жизни посмотрел фильм на кинофестивале в Торонто и пришел к выводу,, что третий «Брат» у режиссера не получился — зато ему удалось напомнить о посмертной мечте Василия Шукшина: снять кино о народном герое, который придет дать всем волю.
С чего начинается фильм?
«Завод» открывается удивительно радостной и даже нежной одой труду: начало рабочего дня, гул машин, сонные механики и инженеры в грязных робах вдруг превращаются в слаженный оркестр, а их пыльные станки — в благородные музыкальные инструменты. Но спустя минуту эта мелодия обрывается и начинается то, что и должно начаться в фильме Юрия Быкова. Волевой мужчина с волчьими скулами, упакованный в пуленепробиваемый дорогой костюм (Андрей Смоляков), без наслаждения, но и без сочувствия объявляет работягам, что завод скоро закроют. Народ, совсем как в «Борисе Годунове», безмолвствует. Кто-то один выкрикивает из толпы: «А не страшно тебе?» В следующей сцене выяснится, что этот смельчак — одноглазый ветеран чеченской войны по прозвищу Седой (Денис Шведов). Через считанные минуты вместе с парой товарищей он разработает план: подловить начальника на трассе, привезти на завод и потребовать выкуп. Ни у кого из заговорщиков нет имен, но их клички — Седой, Рябой и Казак — это не отсылка к «Бешеным псам» и не желание угодить международному зрителю. Скорее это признак общества, где человек человеку или зверь, или тварь — первый из многих вердиктов, которые всем нам вынесет этот фильм. Само собой, похищение пойдет не по плану: вместо переговорщиков приедут братки из ЧОПа, кто-то вызовет спецназ, а заговорщики не раз поссорятся между собой.
Это боевик или драма?
Главная новость из Торонто заключается в том, что «Завод» — не только гражданское высказывание, но и абсолютно зрительское кино: вполне себе гонконгский боевик, только в российской глубинке. Придуманный — а точнее, зафиксированный — Быковым серый мир принадлежит исключительно мужчинам, жестоким и немногословным. Его брутальная архитектура не подразумевает никаких удобств и радостей жизни: если ты здесь родился, то просто вкалывай в огромной бетонной коробке, а плодись в бетонной коробке поменьше. Галерея характеров написана жирными мазками: подлый трикстер-уголовник; сын, выхаживающий умирающую мать; мужик, жену которого сношает за стенкой сосед; мудрый дед; одноглазый ветеран; цепной пес на поводке у олигарха. Чаще всего эти герои не разговаривают друг с другом, а лают — как в сценариях Алексей Мизгирева или коротких рассказах Захара Прилепина. В этих перебранках так много психологической точности, что зрителю становится неуютно: никто из нас не продержался бы на этом заводе и минуты.
Когда дело доходит до стрельбы, фильм становится менее напряженным (потому что слова в нем куда страшнее пуль), но более динамичным. Индустриальная постройка — идеальный полигон для зрелищной ночной бойни. Приехавший на помощь непонятно кому — то ли браткам, то ли бунтарям — спецназ полиции выглядит убедительнее, чем в большинстве американских фильмов. Вдобавок, в сюжете есть детективная интрига (кто, черт возьми, вызвал СОБР?), так что когда начнется обратный отсчет жизней, зрителя будет не оторвать от экрана.
Но при чем здесь Шукшин?
Герой Дениса Шведова — народный мститель, которого неизбежно будут сравнивать и с настоящими приморскими партизанами, и с вымышленным Данилой Багровым из фильмов Алексея Балабанова, но «Завод» невольно напоминает и о другой важной странице нашей истории. Советский классик Василий Шукшин перед смертью написал сценарий биографической драмы о Степане Разине. Черновик фильма назывался «Я пришел дать вам волю». Писатель, актер и режиссер, оставивший в культуре образ «чудика» — обреченного на вечные страдания человека с абсолютным иммунитетом ко злу — хотел исследовать и другую сторону русской души. Ту, в которой зарождается воля к борьбе за справедливость и за свободу. Увы, жизнь так и не позволила этому эпическому герою родиться — Шукшин при трагических (и, как многим кажется, загадочных) обстоятельствах умер. Но успел превратить сценарий в роман.
Из всех персонажей новейшего русского кино ближе всех к образу Разина приблизились «Брат» Балабанова и «Дурак» Быкова, но ни один из них не соответствовал важному требованию к лидеру народного подъема и триггеру нравственного пробуждения. Это требование, если разобраться, звучит достаточно просто: ответственность нужно делить с другими, спасать мир в одиночку — как минимум контрпродуктивно. Но эпические герои, так уж повелось, никогда не соглашаются на такой компромисс. И Брат, и Дурак запрограммированы на то, чтобы оставаться один на один с судьбой и жертвовать собой, не прося героизма от других. Степан Разин — лидер другого типа: с армией, с волей распоряжаться чужими судьбами и с артикулированной идеей, за которую готовы умереть сподвижники; не обреченный герой античной трагедии, но вполне античный Спартак.
«Завод» в первую очередь интересен попыткой представить, как такой герой мог бы выглядеть в современной России. Седой не выступает против произвола в одиночку — он находит способ вдохновить (а когда надо — и обмануть, и запугать) других русских мужчин. Седой умеет отдавать приказы и следить за их исполнением. Седой оказывается не только опытным воином, но и хитрым тактиком. Тогда почему его бунт — простите за очевидный спойлер или не читайте дальше — обречен на провал? Потому ли, что Юрий Быков, как и Андрей Звягинцев, не считает, что зритель заслуживает утешительный эскапистский хэппиэнд? Или все же потому, что герой, который лучше, чем кто-либо другой в фильме, подготовлен к кровопролитию, все же не желает становиться убийцей? И кстати, почему у него шрам на лице? Это намек на одноглазое лихо, которое лучше бы не будить, или констатация факта, что идеалисту ни за что не увидеть всю картину мира?
То есть это мощное социальное кино?
И да, и нет: несмотря на свою отважную позицию, фильм вслед за «Дураком» и «Майором» повторяет страшную и парализующую правду о том, что ничей пример и ничья трагедия не способны никого и ни к чему побудить. «Заводу» не удается призвать зрителя к нулевой терпимости к несправедливости. Ведь фильм сам сто минут подряд подрывает веру в любую справедливость. Все персонажи, кроме главного героя, подчиняются законам социального дарвинизма — и зритель прекрасно знает, что и сам живет точно так же.
Оставляет ли фильм хоть какую-то надежду? Опять же, и да, и нет. «Завод» начинается с того, что Седой приходит на работу пешком, хотя идти ему шесть километров, вместо дорог у нас известно что, а солнца в этих краях не бывает. Но герою важно ощущение вольного простора, свежего воздуха и внутренней свободы. В финале фильма точно так же пешком с завода уйдет уже другой персонаж, успевший за эту жуткую ночь преобразиться внутренне и поседеть снаружи. То есть конечная мораль здесь вроде бы в том, что революционный героизм — это вирус, передающийся с кровью. Но кольцевая композиция подразумевает, что и следующий Степан Разин не сможет дать нам волю — и сложит голову почем зря.