«Суспирия»: о чем новый фильм режиссера «Зови меня своим именем» Луки Гуаданьино
Впрочем, это и не ремейк. Завязки похожи: юная балерина из Америки (в этот раз — Дакота Джонсон; потрясающая и разом заставляющая забыть про 150 оттенков серого в своей карьере) приезжает танцевать в немецкой труппе и то ли сталкивается с древним злом, то ли сходит с ума. Но Гуаданьино почти не повторяет сценографию Ардженто. Старый фильм (1977 года) терроризировал зрителя с первых секунд. Автоматические двери аэропорта в нем схлопывались, как гильотина или челюсти аллигатора. Таксист и поездка по ночному лесу напоминали о «Красной шапочке» и, кажется, стали источником вдохновения для «Дракулы» Копполы. А вписанный в брутальную немецкую архитектуру готический особняк пугал, как до сих пор не может напугать ни одна «Американская история ужасов». В новом фильме всех этих беспроигрышных сцен нет. Действие переносится из Фрайбурга в разделенный Берлин, причем стена располагается прямо за окнами танцевальной школы, и за ней не разглядеть ничего, кроме белого, как у Стивена Кинга, тумана. Поначалу кажется, что это просто напоминание, что герои живут на грани известного, нормального и объяснимого. Но Гуаданьино, судя по интервью, хочет использовать сказочный ужастик как повод для разговора о Второй мировой и фашизме. Такое уже было в «Приюте» другого любимца Венеции Гильермо дель Торо, но почему бы не повториться — тем более, итальянскому режиссеру и на фестивале, придуманном Муссолини и берегущем архитектурный облик Италии 30-ых.
Ради этих новых идей Гуаданьино решительно перекраивает старый сюжет. Эпизодический психотерапевт из первого фильма превращается из немца в еврея и становится едва ли не главным после героини персонажем. Играющий его 82-летний актер Латц Эбердорф до этого не снимался в кино, так что многие решили, что он — это псевдоним Тильды Суинтон в гриме. Но режиссер говорит, что просто хотел найти свежее лицо, воплощающее бы в себе трагедию 20-го века. Так что даже кастинг для него стал манифестом.
Но это по-прежнему «Суспирия» — и это прекрасно. Дарио Ардженто обожал (впрочем, он и сейчас жив-здоров) эстетизировать ужасное и искать сложные художественные решения для сугубо развлекательных задач. Например, он заказывал двери с огромными ручками, висящими на уровне глаз героини, чтобы подчеркнуть, насколько она мала и беззащитна перед своими врагами. В новой «Суспирии» таких находок еще больше — и в силу хронометража, и в силу огромного уважения Гуаданьино к мельчайшим деталям. Каждый из танцев здесь — вполне себе танец Саломеи, от которого нетрудно потерять голову. Хореография и операторская работа в этих сценах ничуть не уступают «Черному лебедю» Аронофски, хотя из-за некоторых сердечных дел фильм будут сравнивать скорее с «мамой!». Нестрашные эпизоды из жизни воспитанниц танцевальной школы так же нежны, как детские воспоминания «Зови меня своим именем», вечеринки из «Прерванной жизни» и даже хулиганские выходки на каникулах из «Гарри Поттера». Хоррор-сцены (за исключением одного танца на костях) не впечатляют: даже у сериала «Американская история ужасов» был пыточный арсенал побогаче. Для Дакоты Джонсон роль балерины в беде — огромный прорыв, а ее движения, маски и наряды явно прибавят просмотров эротической трилогии «50 оттенков серого». Но в сценарии нет динамики развития характера, как в «Тельме», «Ребенке Розмари» или «маме!», так что зрителям придется довольствоваться тем, как всхлипывающий подросток превращается в женщину, осознающую свою сексуальность и власть. Впрочем, в оригинальной «Суспирии», надо признать, не было и этого. А теперь у нас есть Хлоя Грейс Морец с коротким, но мощным выходом, задающим тон всему фильму, и Тильда Суинтон в роли то ли демона, то ли ангела под прикрытием — чего-то среднего между ее персонажами в «Константине» и «Выживут только любовники».
Как расшифровать фильм? Не вдаваясь в спойлеры, предположим, что Гуаданьино хотел поговорить о четырех вещах. Первая — агония красоты. Даже ведьмам не суждено жить вечно, и неумение распорядиться быстро портящимися молодостью, сексуальностью и талантом может быть причиной разных психозов. Вторая вероятная трактовка: автор испытывает ужас по поводу того, что искусство склонно не только к приумножению добра, но и к выбросам зла. Фильм не случайно вспоминает Саломею: героини завораживающе красиво танцуют, но их школа — тот еще Рейх в балетках, а их выступления — та еще кровавая жатва. Третий лейтмотив фильма — разговоры о массовых заблуждениях и о том, как красиво рассказанные истории помогают нам укрепиться в этих заблуждениях. От Гуаданьино достается и церкви, и фашистам, но особенно итальянца, судя по финалу, беспокоит живучесть нацистской эстетики. Причем частью этой эстетики вполне может стать и то чувство вины, которое постоянно испытывает европейский кинематограф. Не согрешишь — не покаешься, но чем дольше каешься, тем больше грешишь. В каком-то смысле Гуаданьино — новый фон Триер, а его эксплуатация «Суспирии» — диковатый мэшап «Антихриста» и «Нимфоманки». В-четвертых, это откровенный и вплоть до финала суровый фильм о материнстве, образующий дилогию с «Зови меня своим именем» — фильмом об отношениях с отцом.
В конце фильма Гуаданьино подшучивает и над собой, и над нами. И за это ему многое можно простить. Мастер ужасов Дарио Ардженто, как и Джон Карпентер, думал о честных развлечениях, а не о вечности. Искать второе дно и третьи подбородки в их фильмах — работа критиков, но режиссеры заботились совсем о другом. Когда Карпентер снял «Вампиров», ему просто хотелось рассказать историю о ковбоях с арбалетами, убивающих нежить, но специалисты тут же объяснили нам, что этот фильм — насмешка над католической церковью в частности и над привычкой господствующих режимов мифологизировать свои победы вообще. Когда Ардженто снимал «Суспирию», его (судя по остальной фильмографии) больше всего беспокоило, сработают ли саспенс, подсмотренная у Диснея цветокоррекция и звукорежиссура, а на философские глубины пускай ныряет коллега Полански. Гуаданьино же изначально снимает кино того же порядка, что и «Тельма», «Убийство священного оленя» и «мама!» — то есть философский триллер, использующий жанр исключительно как мощный энергоноситель для своих идей. Его 152-минутная «Суспирия» — это сборник комментариев к чужому 98-минутному фильму. В одной из сцен герои, как водится в ужастиках, натыкаются на старый блокнот с кучей зловещих имен, схем, пентаграмм и проклятий. Примерно так же выглядит и сценарий нового фильма, превращающий маленькую страшную сказку в большое высказывание о переплетениях фашизма и искусства.
Причем автор этих комментариев — не сам Гуаданьино, а его сценарист Дэйв Кайганич. В интервью он повторял, что оригинальная «Суспирия» ему не понравилась как история — только как визуальный ряд. Повествование в ней, по словам сценариста, не имело никакого смысла. В новой «Суспирии» смыслов, возможно, стало чересчур много. Настолько, что Гуаданьино в самом конце добавляет очень смешную сцену с Тильдой Суинтон, как бы призывающую зрителей мыслить попроще: мол, спасибо, что ломали голову два с половиной часа, но на самом деле я пошутил. Эта ювелирная самоирония перед титрами многого стоит — может быть, даже больше, чем все мухи «Зови меня своим именем» вместе взятые.
Что до Кайганича, то впереди у него ремейк «Кладбища домашних животных», а в резюме — в целом хороший, но тоже не очень-то уважительный по отношению к литературному первоисточнику сериал «Террор». Так что теперь нужно переживать уже за Стивена Кинга.
Так удачное это кино или нет? Журналисты в Венеции уважают эмбарго, так что все рецензии появляются одновременно (сразу после светской премьеры), и измерить температуру по больнице до этого момента трудно. Но кажется, что фильм скорее очаровал публику, чем разочаровал. Здесь есть актрисы, от которых не оторвать глаз; танцы, действующие на зрителя, как шаманские ритуалы; режиссерские ходы, вызывающие восторг, и простор для интерпретаций сюжета, по которому еще долго будет гулять ветер. А музыка Тома Йорка достойна музыки самого Ардженто, который, по словам Гуаданьино, картину одобрил. Главное теперь — не лезть в голову самого режиссеру до выхода фильма: может оказаться, что его видение истории будет чуточку скучнее, чем ваше.