«История одного назначения»: фильм Дуни Смирновой, который нельзя пропустить

Подлинная суть названия картины Дуни Смирновой стала понятна еще до показа, когда режиссер со сцены обратилась к судьям, которым предстоит вынести приговор Кириллу Серебренникову. Предназначение ленты — напомнить о том, что милосердие может быть выше правосудия, и сложно представить другого русского писателя, который столь же успешно справился бы с адвокатурой этой идеи. Но Лев Толстой (на диво убедительный Евгений Харитонов) — не главный герой фильма; более того, в описанный период он еще даже не кажется моральным авторитетом — скорее таким же несовершенным человеком, как и все мы. Просвещенный поручик Григорий Колокольцев (блестящий дебютант Алексей Смирнов), полфильма выдающий себя за главного героя, тоже в какой-то момент отходит на второй план. А на первом появляется маленький человек — полковой писарь Шабунин (выпускник ВТУ им. Щепкина Филипп Гуревич), которого вот-вот казнят, но не за систематическое проявление малодушия (писарь помогает офицерам воровать), а за разовую вспышку достоинства и благородства.

Сюжет такой: устав прожигать жизнь в столице и напоследок напоив слона в цирке шампанским (отчего тот издох; первая за фильм метафора отношений между просветителями и народом в России), юный поручик Колокольцев решает спрятаться от отца-генерала в Тульской губернии. По пути к новой воинской части он встречает Льва Толстого, заканчивающего работу над «Войной и миром». Прибыв в полк, Колокольцев пытается открыть школу для солдат и что-то сделать с бессмысленной муштрой. Офицеры над его потугами смеются, а мудрый Толстой их и не останавливает, и не поощряет. Он и сам в разгаре реформ: развивает в Ясной Поляне крестьянскую школу; покупает свиней в Японии, а удобрение — в Латинской Америке.

Тем временем в полку проворовавшиеся офицеры готовятся к ревизии и решают повесить всех собак на забитого писаря Шабунина. Тот дает пощечину оскорбившему его командиру, проявляя мужество в первый и, возможно, последний раз в жизни. Офицер, несмотря на обесчещивающее его событие, остается верен уставу и составляет рапорт. Готовится суд. Адвокатом писаря на трибунале вызывается стать Лев Толстой. А судить несчастного будут трое — то ли либеральный, то ли консервативный генерал; близкий к солдатам прапорщик и сам Колокольцев. Защитники не верят в успех предприятия и на всякий случай пишут письмо императору. Но любой, кто смотрит новости, может предугадать, что самоуспокоения в таких письмах больше, чем толку.

Несмотря на ощущение, что на кону судьба не одного человека, а всех и каждого, герои-аристократы отчего-то красуются. Поручик все время смотрит вдаль, как будто рядом есть художник, который пишет его портрет. А Лев Толстой отправляет государю письмо со столь жесткой (но художественно неотразимой) формулировкой, что посыльный долго не решается его передать. Это лишь одно из наблюдений, делающих «Историю одного назначения» самой многослойной картиной фестиваля — при том, что ее главное послание очевидно. Фильм кричит о том, что на несправедливость нужно отвечать без промедления, и талант Авдотьи Смирновой как сценариста как раз в том и состоит, что она не тратит ни секунды экранного времени даром. В каждой сцене есть приглашение к диалогу. Злободневная деталь: в кабинетах вместо портретов висят иконы, но и их деловито переворачивают перед тем, как приступить к коррупционным делишкам. Еще более страшное наблюдение: там, где маршируют солдаты, на заднем плане неосознанно начинают маршировать и крестьянские дети, и женщины с коромыслами.

Действие этой реальной истории разворачивается в 1866-м году — ровно на полпути между тем, как Лев Толстой замыслил рассказ «Бог правду видит, да не скоро скажет» (это было в 1862-м году) и написал его (а это случилось лишь в 1872-м). В нем герой, проведя на каторге полжизни за несовершенное убийство, в итоге прощает настоящего преступника, полагая, что его судили не люди, а Бог, который не мог ошибиться. В «Истории одного назначения» милосердие тоже вступает в необратимый конфликт с правосудием: по закону герой должен быть казнен, но истины в таком законе ни капли.

Для тех, кто не был на «Кинотавре», а Смирнову знает не как режиссера, а как педагога из «Школы злословия», фильм наверняка заочно покажется чем-то из области публицистики. Но это не так: главное достоинство ленты состоит ровно в том, что она может успешно существовать и вне политического, исторического и любого другого контекста. Это по-настоящему художественное кино, в котором работает абсолютно каждая деталь. Элементы костюмной драмы смешиваются с современной музыкой, превращая сюжет во вневременное высказывание. Камера Максима Осадчего медленно готовит зрителя к казни: первые две трети фильма — умиротворяющие пасторальные зарисовки, но последний акт заставляет пережить неподдельный ужас. Юмора неожиданно много и он здесь играет ту же роль, что и в «Трех билбордах» — подчеркивает иллюзорность границы между безопасной жизнью и ужасами, от которых не застрахован никто. Персонажей в кадре столько, что из двухчасовой картины мог бы получиться сериал: чего стоят хотя бы совестливый прапорщик в исполнении Сергея Уманова, учительница из Ясной Поляны (Анна Михалкова) и, конечно же, Ирина Горбачева в роли Софьи Андреевны. Однако путешествие каждого из этих героев — редкость для многофигурного русского фильма — завершается по всем законам драматургии. Самый пронзительный финал, пожалуй, у прапорщика: такой развязки солдатских драм в нашем кино не было со времен «Блокпоста» Александра Рогожкина. Подвиг командира-поляка, пожертвовавшего своей честью и карьерой во имя закона, — тоже сюжет, который, как бы ни был неприятен персонаж, очень важно осмыслить. Как и то, что самый ярый либерал по итогам всех событий займет место этого принципиального бедняги — и будет и сам без конца муштровать солдат.

Наверное, «История одного назначения» будет и восприниматься, и награждаться как политический жест. Как что-то вроде «Сибирского цирюльника», но снятого не аристократом-государственником, а просвещенным декабристом. Но фокус фильма в том, что одного верного вывода из него не сделать. Это настолько всеобъемлющий снимок действительности, что каждый найдет в нем свою правду. А кто-то и не станет ничего искать, удовлетворившись очень сильной историей про человеческие поступки. Людей творческих, например, утешит лукавая мысль, что пускай все вокруг и тщетно и ничто не поддается реформам, зато на этом фоне можно взять да и дописать свою «Войну и мир».