«Лето» навсегда. В Каннах показали новый фильм Кирилла Серебренникова
«Лето» Кирилла Серебренникова открывается тревожным прологом. Молодой Виктор Цой (Тео Ю) идет на пляжную вечеринку к Майку Науменко (Рома Зверь) и по пути натыкается на дряблых, массивных и подчеркнуто отталкивающих женщин и их пьющего кавалера в плавках. Тут же становится страшно, что свою эстетическую позицию фильм продекларирует в лоб — как «Донбасс» Сергея Лозницы, населенный исключительно уродами, монстрами и нелюдьми.
Но герои доходят до места встречи, и угроза отступает. На уме у всех собравшихся — только любовь, исключающая всякий яд, кроме шекспировского. А жизнерадостная языческая пляска голышом вокруг костра обещает, что «Лето» будет гимном юности, — а та слишком коротка, чтобы посвящать ее политической сатире.
Но уже в электричке, которая уносит героев в Ленинград 1980-х, вновь происходит неуклюжий клинч несовместимых эстетик и ожиданий. К размалеванным панкам начинает лезть герой Александра Баширова — грубовато врезанный двухмерный гость из «Ассы» в сопровождении свиты гротескных советских держиморд. Это лобовое столкновение с тоталитарной пошлостью не сулит зрителю ничего хорошего: тяжелая публицистика в нашем кино уже поднадоела. Но внезапно стычка гопников и битников превращается в уморительный музыкальный номер в духе «Скотта Пилигрима против всех». Цой показывает приемы каратэ, вокруг героев пляшут нарисованные мелком молнии, а экран захватывают хулиганские граффити. А затем появляется лирический герой и объясняет, что ничего этого не было. Почти все музыкальные вспышки «Лета» — это фантазии персонажей. Эти игры воображения открывают в фильме новое измерение: если зрителям вдруг захочется каких-то обобщающих высказываний о судьбах родины или портрета эпохи, то им будет куда нырнуть, но на поверхности здесь — история совсем другой любви. Кстати, половина песенных номеров — на английском языке, поэтому караоке-эйфории вокруг «Лета», в отличие от уже ставших классикой «Стиляг», не будет. Формально это мюзикл, но на деле — экспериментальный театр, в котором советский человек может петь Дэвида Боуи, пока Цой карабкается по усам троллейбуса, как по лесам на сцене, а женщина из телефонной будки, опустошив бутылку портвейна, исполняет арию Blondie.
Главный сюрприз «Лета» в том, что это абсолютно зрительское, общечеловеческое, симпатичное и легкое кино. Ни тяжелой яростной поступи «Ученика», ни холодных упражнений в прекрасном времен «Измены», ни сознательной нереалистичности «Изображая жертву» в нем нет. «Лето» — это, вообще говоря, crowd-pleaser, красивая лавстори без глобальных задач. Западных критиков такая игривая простота наверняка оттолкнет: год назад та же участь ждала сладкоголосый «Мир, полный чудес», а пару месяцев назад в Берлине досталось воздушным «3 дням в Кибероне». Зато российскую молодежь «Лето» непременно очарует — и не только изобретательным монтажом, неожиданным эффектом дополненной реальности и ловкой камерой Влада Опельянца, но и манерой рассказывания истории.
«Лето» — сентиментальная кавер-версия западных музыкальных фильмов. Песни в нем нанизываются друг на друга, как в «Сквозь вселенную»: каждая закрывает свою главу очень интимных дневников. Воображаемый лирический герой-бунтарь — такой же монстр, как и голова из папье-маше в фильме «Генсбур: Любовь хулигана». Энергичный и проворный стиль Опельянца напоминает о британских «Круглосуточных тусовщиках» Майкла Уинтерботтома: добро пожаловать в ночь! А Майк Науменко, когда ему приходится принести себя в жертву, вдруг переодевается в черную рубашку — совсем как герой Райана Гослинга в «Ла-Ла Ленде» перед тем как забыть про свою мечту и выйти на ненавистную работу.
Сравнений с «Ла-Ла Лендом», кажется, будет особенно много. Острые грани обещанного любовного треугольника «Науменко — Наташа — Цой» напоминают мечи, лежащие между возлюбленными на средневековых картинах. Все чувства — платонические и возвышенные; «Лето» — рок-опера без похоти и секса. Освободившись от всего плотского, сценарий фильма, написанный Михаилом и Лили Идовыми, поднимается очень и очень высоко. Любовь героев складывается из невыносимых жертв, их диалоги похожи на ночные трели за окном, а выборы, которые они совершают, напоминают скорее о все том же «Ла-Ла Ленде», чем о «Довлатове». Меньше всего про «Лето» хочется говорить как про фильм о России или СССР — скорее уж это кино про творческий поиск.
Поэтому в нем уверенно находят себя актеры, за которых все так боялись.
Удивительно органичный Тео Ю действует на зрителя, как ртуть: его всегда мало в кадре, но весь воздух здесь принадлежит только ему. А сравнение со ртутью приходит на ум, потому что экранный Цой своим природным талантом медленно отравляет рефлексирующего Науменко. Симпатизировать в «Лете», как ни странно, хочется основателю «Зоопарка», а не «Кино». Рома Зверь — не только голос фильма, но и его лицо, и это лицо неожиданно напоминает о молодом Константине Хабенском.
Ефремов-младший в роли молодого Бориса Гребенщикова — воплощение рассудительной юности с на удивление искрящимися для начинающего мудреца глазами; их блеск ловко подчеркивается летними питерскими ночами, снятыми на черно-белую пленку.
А Ирина Старшенбаум превосходит любые ожидания, заданные «Притяжением». Ее героине в «Лете» позволено больше, чем почти любой женщине в современном российском кино и даже музам из западных байопиков о гениальных мужчинах. Именно сильная героиня мешает воспринимать фильм Серебренникова как драму о союзе мнительного интеллигента, придумавшего себе доспех из западных пластинок, и рукастого самородка, который делает игрушки из дерева и поет о простых вещах. При всей своей внешней легкости, «Лето» — сложное исследование таланта и любовных вибраций вокруг любого таланта.
Когда в финале на экране рядом с героями появятся цифры с годами жизни, они будто смахнут их с плеча. Лето — короткая штука, но иногда за ней следует вечность.