Раба Москвы: каким получился фильм «Продукты-24» Михаила Бородина, прогремевший на Берлинале

В круглосуточном продуктовом магазине в спальном районе Москвы — тусклый неестественный свет, узкие коридоры, запах которых чувствуешь даже в кинозале, и полное тождество людей и товаров. Картонные коробки набиты консервами, а грязная подсобка — спящими рабочими и продавцами. Это граждане Узбекистана, которым сперва пообещали хорошие по меркам их страны деньги, а потом отобрали документы и запретили выходить из магазина. Хозяйка по имени Жанна (героиня профессиональной актрисы Людмилы Васильевой тоже узбечка, но иностранные журналисты в Берлине приняли ее за русскую) называет работников своими детьми. И после открывающей сцены может показаться, что она и правда их любит. В этой сцене продавщица по имени Мухаббат (поразительный дебют Зухары Сансызбай) выходит замуж за разнорабочего. Мусульманский свадебный обряд завершается тем, что молодожены по очереди надламывают обыкновенный сникерс, а потом беременная Мухаббат (ее красивое имя означает «любовь» и «милость») возвращается за прилавок. Тут девушку толкнет пьяный покупатель — и зритель поймет три вещи.

Во-первых, в фильме будет очень много насилия — того самого боди-хоррора, который в прошлом году (после побед «Титана» и «События» и отчасти «Безумного кино для взрослых», которое тоже начинается с желания общества подчинить тело героини) стал одним из основных киноязыков международных фестивалей. В «Продуктах 24» найдутся и полицейские изнасилования, и ритуальные избиения, и вбивание гвоздя в ногу.

Во-вторых, в этот раз Михаил Бородин, в отличие от своей шокирующей короткометражки «Регистрация», где молодую мать насиловали в полиции, пока дома ее ждал больной ребенок, использует новую художественную систему изображения боли — отчуждение, оптика конформиста. В каждой из сцен жестокости вина ложится не только на автора насилия, но и на зрителя. И это обвинение нам выносит субъективная камера, согласно которой в любой сцене есть наблюдатель. Когда Мухаббат толкнут, это покажут через монитор охраны — мы почувствуем себя чоповцем, который не защитил женщину. Когда полицейские, один из которых приходится Жанне то ли кузеном, то ли родным братом, будут насиловать совсем юную продавщицу (такова плата за «крышу»), зритель вместе с покупателями будет слышать шум, плач и крики. Какой-то мужчина попытается вмешаться, но получит отпор, сдастся и просто пойдет домой. А когда Жанна заставит своих рабов избить девушку, попытавшуюся сбежать, каждый зритель вспомнит, что и сам хоть раз становился частью этой страшной и эффективной культуры коллективного приговора. Съемка через дверной проем — прием, ставший базовым после «Крестного отца», — раз за разом позволяет дистанцироваться от кошмаров фильма. Оператор Екатерина Смолина выстраивает каждый кадр так, чтобы зритель сам выбирал, видеть зло или нет. И чтобы подчеркнуть, что отношение к человеку как к товару устраивает не только Жанну, но и тех, кто приходит в ее магазин. Камера скользит по полкам с чипсами и по матрасам с подушками с одинаковым безразличием. Жанна заставляет своих рабов спариваться в подсобке — и там же, видимо, и рожать. И детей растить тут же — в комнатах с фотообоями вместо окон и тусклыми лампами вместо солнца.

И, наконец, третье: долго это torture porn продолжаться не может. Первая треть фильма с ее беспросветной клаустрофобией, постоянной эскалацией насилия и пассивностью всех, кроме ведьмы-начальницы и ее палачей, оказывается подготовкой к побегу героини. Но если в «Айке» Сергея Дворцевого пространство вокруг нее не менялось на протяжении всей картины, то у каждого из трех актов «Продуктов 24» — новый визуальный код.

Во втором акте Мухаббат вырывается на улицу — ее и камеру начинает трясти от свежего воздуха и надежды. Появляются правозащитники, завязывается борьба, возвращается вера в людей. Обыгрывается троп с «белым спасителем»: практичная русская девушка Света (Люся Королькова — не только актриса, но и сценарист и режиссер) везет Мухаббат в посольство, по пути решая рабочие проблемы. Кажется, она и сама управляет магазином, только в интернете и с «продуктами первой духовной необходимости». Вряд ли Света в них верит. Но знает, что они продаются. Впрочем, настоящей правозащитницей в фильме оказывается не либеральная русская молодежь, а усталая, но решительная Залина (Наргис Абдуллаева) — девушка, которая и сама могла столкнуться с национализмом. А людьми, которые вытащат рабов из магазина, окажутся короткостриженые мужчины с татуировками на массивных руках.

Наконец, в третьем акте героиня оказывается в Узбекистане — и здесь, на хлопковых полях (на которых работал и сам Бородин, причем еще в школе), внешнее спокойствие, чистое небо и свободный горизонт сообща подготовят зрителя к самому главному кошмару. Единственный шанс справиться с ним — принять его за ночной и ждать пробуждения. Кажется, именно поэтому Мухаббат несколько раз видит очень странные сны в духе то ли Дэвида Линча, то ли Апичатпонга Вирасетакула. Других механизмов взаимодействия с реальностью у нее нет. У зрителя — есть.