Опыт одной фиксации: как смотреть «Фотоувеличение» Антониони 50 лет спустя
«Когда рядом красавицы, смотришь на них и ничего не чувствуешь», — делится главный герой «Фотоувеличения» ощущениями от своей жизни и работы. Он востребованный фотограф в Лондоне — самом модном городе мира. Ежедневно он расставляет моделей в студии, как неживые предметы, брезгливо отшивает старлеток, мечтающих о модельной обложке, набрасывает женщин слоями перед камерой, двигая их, как манекены. Его главный профессиональный навык — видеть живое неживым, помещать дышащее в рамку смерти и направлять движение в статику.
Даже снимая не в студии, Томас выхватывает лобовые образы с четкими и спекулятивными чертами и позами: свингующий Лондон в его исполнении превращается в кладбище великолепия уличных типажей. Именно для этого он приходит в ночлежку — застать врасплох маргинальных лондонцев, которых никто не будет рад видеть в прилизанной фотостудии с модной мебелью. Не терпя в работе ничего непонятного и ускользающего, сам Томас — максимально скользкий и мутный тип, которого сложно описать. Он один из тысяч агентов альтернативной тусовки, которая снует из бара в бар, из района в район, из студии в студию и своим шумом и суетой разбавляет хмурость каменистых улиц, пыльных антикварных салонов и аккуратных парков, живущих в логике другого времени.
Одна из спонтанных прогулок Томаса по парку превращается в пленку спонтанных документальных кадров: мужчина и женщина на свидании обнимаются и целуются и в тревоге одергивают себя, когда видят направленный на них объектив. «Здесь общественное место, каждый имеет право, чтобы его здесь не беспокоили», — догоняет фотографа молодая женщина и просит отдать ей пленку. Фотографии ее свидания явно создадут ей проблемы, но Томаса не смущает неэтичность его поступка: к реальности вокруг он относится как жадный наблюдатель, утверждающий свое право сохранять свой взгляд на вещи, независимо от желания других.
Изучая пленку в лаборатории несколько часов спустя, Томас обращает внимание на позу и мимику пары: замечает испуг на лице догонявшей его женщины, призрак человека с пистолетом в кустах и размытый холм с очертаниями человеческого тела. Кажется, впервые за долгое время что-то по-настоящему завладевает его вниманием и роняет зерно сомнения в том, что он видел на самом деле. С камерой Томас ведет себя как человек цифрового мира: снимает жадно и все подряд — и по контактному листу из парка он восстанавливает целый рассказ из жизни пары, где каждая доля секунды застывает в статичном образе.
В «О фотографии» и «Смотрим на чужие страдания» того же времени культуролог Сьюзен Зонтаг сравнивает камеру с оружием и пишет о том, что фотографирование куда больше связано не с восхищением, а с присвоением реальности и объективацией людей и явлений, а значит, с насильственным поведением по отношению к чужой свободе. Томас пренебрежителен к тем, от кого ему ничего не надо: сцена со старлетками-моделями показывает, насколько дико человек с камерой и доступом в мир глянца мог изгаляться над заискивающими перед ним «маленькими» людьми. И его столкновение с размытым убийцей и трупом на фотографии — взгляд в зеркало на худшую версию себя: в стреляющем и трупе он впервые узнает доведенную до предела собственную жизненную практику. Томас переходит от блуждающего взгляда по жизни в медитацию о природе жизни и смерти.
«Фотоувеличение» — кино повышенной концентрации, требующее от зрителя напряженного слежения. Саспенс не получит разрешения, финал не снимет тревогу. Этим «Фотоувеличение» заколдовало зрителей и режиссеров на многие годы. Двое великих режиссеров Нового Голливуда — Коппола и Де Пальма — сняли оммажи «Фотоувеличению», тоже сделав главными героями мужчин со странными работами в состоянии предельной концентрации. Шпион прослушки в «Разговоре» — такой же человек без свойств, как Томас (единственная одержимость спецагента в исполнении Джина Хэкмена — джаз), — слышит заказное убийство и не может выкинуть его из головы. Звукорежиссер «Прокола», которого играет Джон Траволта, случайно записывает звук заказного политического убийства во время съемок на природе и сопоставляет его с фотопленкой журналиста: так получается задокументированный фильм покушения. Многодневное залипание на образы и звуки насилия, повторение одних и тех же отрывков хлопков, криков и выстрелов — общий метод Антониони, Копполы и Де Пальмы: все три главных героя рано или поздно пытаются понять, как выглядит и звучит смерть, собирая в голове несуществующий кинофильм по реальным свидетельствам.
Ключ к обсессии главного героя «Фотоувеличения» находится в его диалоге с другом, художником-абстракционистом. Тот делится фрустрацией о том, что уже пять лет работает над одной картиной и уже не знает, что пишет. Чем дольше мы вязнем в одном и том же действии или образе, тем сильнее размываются границы наших целей. Регистрируя и собирая образы и предметы, мы теряем личные свойства. Коллекционируя визуальный и звуковой шум, впитывая события вокруг и выдавая его в свидетельствах, мы становимся призраками и утрачиваем связь с миром, плавая в лимбе повторений.
Наблюдение и подражание не эквивалентно проживанию: так, в финальной сцене «Фотоувеличения» с мимами, имитирующими игру в теннис, воссоздаются только движения, но не хватает самой игры. После многих дней в воспоминаниях об убийстве Томас с камерой растворится на огромном зеленом газоне в десятки раз больше него самого и неминуемо превратится в точку. Как растворились в истории образа его снимки. Как растворятся в истории наши маленькие фотосвидетельства и сторис, в которых мы пытаемся запечатлеть утраченное время, но всегда опаздываем на долю секунды.