Признания вежливых людей: «Садоводы» — история любви в декорациях тру-крайм
«Уважаемый инспектор Кольер, благодарю вас за столь учтивое письмо. Я и моя жена Сьюзен с радостью окажем вам всевозможное содействие, чтобы раз и навсегда оставить эту историю в прошлом. Боюсь, однако, что наше возвращение в Англию состоится не так скоро, как Вам бы хотелось. Будем поддерживать связь» — так звучит в пересказе электронное письмо, пожалуй, самого вежливого подозреваемого в двойном убийстве.
Англичане Кристофер (Дэвид Тьюлис) и Сьюзен Эдвардс (Оливия Колман) живут во Франции на скромные сбережения, с почти влажными глазами смотрят романтические фильмы с Жераром Депардье и вестерны с Гэри Купером и с той же ностальгической эйфорией смотрят друг на друга. Почти двадцать лет едят при свечах — кажется, так выглядят поседевшие герои романов их соотечественника (и тоже большого франкофила) Джулиана Барнса, вопреки мнениям коллег доказавшего, что можно написать увлекательный роман о счастливых людях, чей брак остается молодым. Даже спустя четверть века.
Они живут во Франции не только потому, что галломаны. Пятнадцать лет назад пара была вынуждена уехать из-за того, что Кристофер закопал на заднем дворе родителей Сьюзен — о чем по абсурдной случайности узнала полиция. Здесь начинается подчеркнуто вежливая переписка — со всеми «искренне ваш», «будем признательны» и «премного благодарен» — инспектора и Кристофера, который утверждает, что они знали об убийстве, но не совершали его. Собственно, уже на этом этапе эпистолярия между (возможным) убийцей и его палачом понятно, что вся чудовищность темы смягчается нервным, черным юморком. Пара в мимимишных свитерах, которой осталось лет пять до статуса «пенсионеры», добровольно приезжает на Кингс-Кросс, где ее встречает почти боевой отряд из 30 полицейских и двух лошадей; допросы с пристрастием, завершающиеся фразами «мы продолжим через час» и «с превеликим удовольствием!»; девчачья улыбка Сьюзен, когда она вспоминает о любимом муже, пока полицейская спрашивает, как та убила своих родителей.
Тьюлис и Колман — техничные, точные, обладающие нужной пластикой артисты — уже показали, каждый на свой лад, как играть парадоксально мило-странных чудаков со своими экивоками в голове (Тьюлис в «Я думаю все это закончить», Колман — в «Флауэрсах»). Во многом герои «Садоводов» получились именно такими благодаря Уиллу Шарпу — японско-британскому сценаристу и режиссеру, снявшему упомянутых «Флауэрсов», «Черный пруд» и недавние «Кошачьи миры Луиса Уэйна». Шарп — очень узкоспециальный, постоянно исследующий примерно одно и то же состояние легкой сумасшедшенки режиссер — умудряется снимать о темных темах так, что они вдруг становятся уютными. Вероятно, вы видели гуляющие в интернете иллюстрации маленькой Смерти с мультяшно преувеличенной черепушкой и милым черным балахончиком — выходит не страшно, а, вопреки костям, мило. Так же и с работами Шарпа.
Во «Флауэрсах» всемирно известный иллюстратор детских книг, страдающий от депрессии, пару сезонов пытается повеситься (тщетно, зато выходит у его матери); Луис Уэйн, художник, рисующий картины хорошеньких дисперсионных психоделических котов, соскальзывает в галлюциноз. Словом, его герои — эксцентрики, которые ходят к психиатру, но их еще рано ставить на учет и звонить в специальные службы. Суицид, инаковость, нейроотличность, убийства в его кино будто бы делаются не пугающими, а заслуживающими добросердечного подшучивания и, наконец, понимания. Между этими авторами большущая стилистическая пропасть, и все же, сугубо в отношении связки юмора и предмета этого юмора, Шарп может напомнить ирландского драматурга Мартина Макдону, в пьесах которого героиню обрызгивают кипящим маслом, но публика не может перестать хихикать (не спрашивайте).
«Садоводов» сложно подвязать к художественному тру-крайм, хотя это явная попытка деконструкции жанра. История Кольеров — реальная и ставшая долгоиграющим инфоповодом в Британии — отличается от тру-крайма тем, что, как правило, это жанр одной стороны — потерпевших. Здесь происходит акцентная рокировка: потерпевшими становятся подозреваемые, а главный вопрос «кто виноват?» оказывается второстепенным; Шарпу куда важнее не сами преступники (и преступники ли?), а то, как ведут себя в подобных обстоятельствах два неразлучника, разделенных решеткой. В сущности, «Садоводы», если смотреть через нужные фильтры, сериал вовсе не об убийстве, а о двух влюбленных друг в друга чудаках, вляпавшихся в нехорошую историю, о знакомом только двоим коде, о заветном «тук-тук-тук, это я, твой чудак через три камеры от тебя».
Чудачества не заканчиваются. Вот ведущий дела инспектор смотрит прямо на зрителя, зачитывая отправленное Кристоферу письмо, будто бы это декларация или стендап. Здесь допрашивающие Сьюзен в полицейском департаменте следователи переносятся с ней в ярко красный бар, когда женщина рассказывает о своем знакомстве в этом месте с будущим мужем. Тут Кристофер телепортируется из комнаты допросов в другое помещение, словно это театральные декорации. Затем Сьюзен, смотрящая на супруга, как на героя любимого вестерна, материализуется с ним в воображаемом поселенье на Диком Западе, и они становятся персонажами любимых фильмов. Тут еще что-то подобное и каждым своим появлением сообщающее этой криминальной рутине атмосферу сказки. Байка, нелепица, странная идея, разлом четвертой стены, обращающиеся к зрителю герои, уводящие от процедуральной волокиты, чтобы больше к ней не возвращаться.
Мастер краткой формы, автор одних из лучших рассказов, написанных в Америке (да и всем мире), Рэймонд Карвер спрашивал в одном произведении: «О чем мы думаем, когда говорим о любви?» Там женщина, рассказывающая за бутылкой джина о бывшем парне, который таскал ее за волосы, избивал, а затем застрелился после их расставания, считала, что так и выглядит настоящая любовь. В сериале, наверное, так же: вот она, настоящая любовь, оставившая позади английский садик, закопанные в нем трупы, судебные разбирательства и каменные матрасы камер.