Тягучий «Дом Gucci». Почему у Ридли Скотта получился вульгарный и, возможно, женоненавистнический фильм?
Сюжет второго за год фильма 84-летнего Ридли Скотта хорошо известен из газет. Молодой Маурицио Гуччи (Адам Драйвер), юноша слишком тонкокожий, чтобы делать из него дорогие сумки, ослушался воли отца (Джереми Айронс) и женился на девушке из простой семьи Патриции Реджани (Леди Гага). Наследника изгнали из семейного бизнеса, но за него заступился дядя Альдо (Аль Пачино), которому не нравился управленческий стиль брата и который разочаровался в собственном сыне Паоло (Джаред Лето). Выскочке Реджани очень понравилось хозяйничать в доме Gucci, и когда отношения с Маурицио разладились, она заказала его убийство.
События разворачиваются между 1970 и 1995 годами. Звучат золотые хиты, демонстрируются немыслимой красоты наряды, кипит сладкая жизнь, герои перемещаются между виллами в Италии, пентхаусами в Америке и шале в Швейцарии. Параллельно разыгрывается трагедия в духе «Паразитов», в которой эффективные менеджеры грабят дворянское гнездо. Как известно, в компании Gucci сегодня нет ни одного представителя рода Гуччи, так что фильм — эдакая хроника падения дома ящеров. Здесь не жалко никого и жалко всех сразу. Ридли Скотт, уже разбиравшийся с капитализмом вообще и с мутациями семейного бизнеса в частности в «Гангстере» и «Всех деньгах мира», в этот раз избирает новую тактику. Вместо того чтобы снять эпос или трагедию, режиссер, которого последние полвека трудно было заподозрить в чувстве юмора (хотя оно в некоторых количествах обнаруживалось у него на планете Марс), вдруг решает смеяться.
Поэтому выдающиеся актеры здесь разыгрывают уличное представление итальянского театра. У Джареда Лето чудовищный грим, у Джереми Айронса карикатурные усики из «Семейки Аддамс», а у Адама Драйвера нелепейшие очки. Для фильма непонятно зачем придуман чудовищный итальяно-английский говор — так что перед нами редкий случай, когда авторское кино в России лучше смотреть в дубляже, а не с субтитрами. Острый юмор, как известно по сериалу «Наследники», вовсе не помеха высоким трагедиям, но «Дом Gucci» предпочитает быть анекдотичным все 153 минуты. И здесь действительно есть над чем смеяться — причем в самом хорошем смысле. Это все еще легкий, страстный и внятный фильм, про режиссера которого никогда не подумаешь, что ему 84 года и он только что вернулся из изматывающего крестового похода («Последней дуэли»).
Проблема в том, что «Дом Gucci» пытается быть не только богатой сатирой на мир моды (которую мог бы снять не только Райан Мерфи, но и Александр Гудков), но и монументальным архитектурным сооружением вроде «Крестного отца». Со своим консильери Томом (прекрасный актер Джек Хьюстон из «Подпольной империи»), со своим слабовольным Фредо (огорчающий Джаред Лето) и с по-прежнему намагниченным Аль Пачино.
Но это просто несовместимые задачи, а Ридли Скотту, что хуже всего, нет особого дела до самого феномена Gucci. Он не исследует особенности модной индустрии (в фильме даже толком нет дефиле), мало интересуется дизайнерским процессом (Том Форд появляется в кадре минут на пять), не умеет отличать безвкусицу от стиля (впрочем, а кто умеет?) и, кажется, попросту не любит одежду. Иначе как объяснить, что один из лучших рекламщиков планеты за 153 минуты не изобразил ни один аксессуар Gucci так, что его захотелось бы купить?
Но самое удивительное в этой истории — то, какая пропасть лежит между «Последней дуэлью» и «Домом Gucci». Дело, разумеется, не во взглядах Скотта, а в сценариях, но одна картина — едва ли не самая профеминистская в этом году, а вторую недолго обвинить в мизогинии. В «Последней дуэли» женщина обретает голос в повествовании, которому никогда не было дела до женщин, — и разрушает миф о рыцарстве, галантности и куртуазной любви. С доспехов сходит позолота, романтизм превращается либо в слепоту (в случае с героем Мэтта Дэймона), либо в малодушие (в случае Адама Драйвера). Насилие называют насилием. Женщина наводит порядок (но не как Золушка, а как леди Макбет) в самом мужественном из всех жанров — рыцарской легенде.
В «Доме Gucci» тоже как следует достается лордам XX века — мужчинам-предпринимателям, которые сравнивают свои дела с Римской империей, называют бизнес семьей, воюют за рынки и носят костюмы вместо доспехов. Но среди этих мужчин попадаются трагические фигуры, некоторые из них в финале получат шанс покаяться и совершить благородные поступки, а самый противоречивый герой в конечном счете оказывается жертвой — и уже поэтому берет приз зрительских симпатий (да и как его не взять, если ты Адам Драйвер). И совсем иначе в этой истории выглядят женские персонажи.
Французская актриса Камиль Коттон играет Паолу Франки — и сценарий даже не удосужится сообщить зрителю, что это не только последняя возлюбленная Маурицио Гуччи, но и дизайнер и модель. Фильм просто представит ее как хищницу иного порядка, нежели Патриция Реджани — менее напористую, более терпеливую и способную поддерживать в своей жертве жизнь, а не высасывать из нее всю кровь залпом.
Сальма Хайек играет гадалку из телевизора, которая будет угрожать мужчинам сглазом, внушать Патриции Реджани, что у той есть внутренняя богиня, принимать от покровительницы щедрые подарки и подзуживать ее захватить уже этот чертов дом Gucci. Это лучшая актерская работа в фильме, но не самый глубокий образ. Гадалка и хабалка. Лучшая подруга, которая желает тебе добра. И наконец, Леди Гага. Перед ней, как и перед всеми актерами в труппе, судя по всему, ставилась задача дать оперетту, превратить реальную историю в балаганный театр и тем самым сбить зрителя с толку. Ведь если фильм о высокой моде кажется то вульгарной фальшивкой, то чем-то кристально подлинным, то сатира удалась, режиссер смог навязать зрителю свой вкус, желанный скандал случился. Чтобы добиться этой цели, все актеры сознательно переигрывают и уходят в гротеск (причем дальше всех идет Джаред Лето, которому всегда только дай повод). А вот все актрисы выполняют эту задачу то ли с меньшим рвением, то ли с большей осторожностью. Они играют достойно и аккуратно. Их героини похожи на людей. Да только вот человеком Патриция Реджани оказывается неприятным и примитивным. Она олицетворяет все страхи мужчин перед женщинами: впивается когтями, шепчет на ухо, навязчиво помогает «раскрыть потенциал», выходит замуж не за неуклюжего Маурицио, а за могущественного Гуччи. Как сказал бы классик, эта героиня — звенящая пошлость. Да, Патриция Реджани — реальная убийца, а новая этика не запрещает показывать женщин на экране жалкими и злыми. Это, наоборот, очень полезно и всеми приветствуется — ведь иначе можно очнуться в мире, где все киногероини — Эллен Рипли. Но проблема «Дома Gucci» в том, что фильм практически начинается с фразы параноика-женоненавистника Рудольфо Гуччи (Джереми Айронс): «Все женщины такие». А затем все три женщины в фильме действительно оказываются такими.
Впрочем, не исключено, что если бы не революционная «Последняя дуэль», то непроработанность женских персонажей в «Доме Gucci» была бы не такой заметной — и мы бы сравнивали героиню Леди Гаги с другой леди (Макбет), а персонажем Сальмы Хайек восхищались бы как комическим сайдкиком-оруженосцем. Но контраст между двумя картинами слишком очевиден.
И все-таки это Ридли Скотт.
Проколы в его фильмографии случались и раньше («Гангстер», «Все деньги мира», «Совокупность лжи»), и в них нет ничего страшного. С такой продуктивностью и жаждой экспериментировать невозможно не ошибаться, да и плохими ни один из этих фильмов не назвать — просто они не были новыми «Гладиаторами», «Чужими» и «Тельмами и Луизами». На том уровне, на котором находится Скотт, повышать планку уже невозможно. Режиссер стал заложником собственного олимпа. Недавно на Netflix вышел документальный фильм об альпинизме под названием «14 вершин» — именно столько в мире гор высотой больше 8000 метров. Побывав на каждой из них, восходители просто не знают, чем им еще заняться. Так вот, Ридли Скотт тоже уже давно покорил свои 14 вершин. И теперь ему просто не прыгнуть выше — но и перестать двигаться для него было бы поражением. Поэтому он не останавливается и продолжает штурмовать знакомые горы, выбирая новые маршруты. Как и положено человеку, который носит фамилию Скотт — символ британской стойкости, воли к победе и жажды борьбы. И как и положено старшему брату, похоронившему младшего — не менее творческого, но более хрупкого. Тони Скотта больше нет, и теперь Ридли снимает за двоих. Более благородной и трагической истории в режиссерских династиях, пожалуй, не найти (хотя кто-то в России, наверное, бы поспорил). Поэтому сколько ни ворчи, а любой фильм Скотта — даже такой, как этот, — хочется встречать, словно выход солдата Джейн на плац или гладиатора Максимуса на арену. Салютуя.