Эмоции мешают думать: чему можно научиться у Майкла Корлеоне

Я люблю каждый фут и кадр этого фильма. Я ценю его повторяемость и воспроизводимость. Я одинаково дорожу уроком итальянской кухни, преподанным Питером Клеменцей, и тирадой Джека Вольца против Джонни Фонтейна, погубившего одну из самых ценных протеже его студии, девушку с лучшей задницей, которую он когда-либо видел.

Доскональное знание фильма нисколько не портит мне удовольствие от чудесных вздернутых грудей Аполлонии; от обреченности на лице Тессио, когда он понимает, что ему конец; от того, как Сонни вышибает из Карло все дерьмо под брызгами пожарного гидранта в жаркий день в городе; от радостного визга Конни, когда на свадьбу является Джонни Фонтейн; от тишины в ресторане Луи в Бронксе (попробуйте телятину); от великолепной Дайан Китон во всех ее драматических сценах; от вздоха Брандо, когда он узнает, как разобрались с Вольцем; от крови, вытекающей из простреленного глаза Мо Грина; и наконец, от того, как вежливо и виновато Аль Нери закрывает дверь перед Кей, чтобы мужчины могли поговорить с глазу на глаз.

Видели ли вы когда-нибудь, чтобы каждая мелочь была настолько продумана и своевременна? Существует ли фильм, который бы воздавал должное результативности с более размеренной и праведной серьезностью? Обязаны ли мы этой картиной прежде всего режиссерскому таланту Фрэнсиса Форда Копполы? Разумеется, и подчас ему удавалось вознести ее над довольно низкопробным первоисточником. 11 марта 1997 года этой грандиозной драме исполнится двадцать пять лет. По всей вероятности, большая часть киносемьи соберется, чтобы отпраздновать эту дату, вместе посмеяться за бокалом вина, которое нынче производит Фрэнсис, и вспомнить о том, как изменились их жизни. Фильм поднял столь многих актеров к вершинам успеха, что последующее падение некоторых из них вряд ли имеет какое-либо значение. В конце концов, бизнес не может стоять на месте; ты либо движешься вперед, либо вылетаешь в трубу. Но ничто неспособно поколебать бесподобный командный дух, семейную сплоченность, оправдывающую преступления, убийства и предательства во имя порядка. Забудьте приевшиеся разговоры о том, что «Крестный отец» — это гангстерский фильм и эпическое изображение иммигрантской Америки. Это кино о счастье и хорошем настроении. И мужчины это понимают. Всегда понимали. Особенно те мужчины, которые посвятили себя черному делу кинематографии.

Многие голливудские киношники живут по заветам «Крестного отца». Они цитируют и свято соблюдают постулаты фильма: «Мы сделаем ему предложение, от которого он не сможет отказаться»; «Ничего личного, просто бизнес»; «Кто придет, чтобы договориться, тот и предатель»; и наконец, из второй части: «Если история нас чему-то и учит, то только тому, что убить можно любого». Эти корпоративные шишки и не подумают ликвидировать проект или отправиться на отравленный ланч, не напустив на себя дерзкую невозмутимость Аль Пачино. Их пример для подражания — проницательный, бесполый, опрятный, ловкий, практичный, бессердечный Майкл Корлеоне. Они одеваются так же, как во второй части научится одеваться он, — стильно, элегантно, но безлико. Они восхищаются его презрением к любым слабостям и недостаткам и тем, как во имя семьи он никогда не проводит время с женой и детьми. Майкл никогда не замечает женщин, никогда не тратит деньги. Он сосредоточен на работе, порядке и принятии решений. Он настаивает на первостепенной важности семьи даже тогда, когда во имя стабильности и политики вынужденно избавляется от непутевых родственников. Так, милый слабый Фредо получает пулю и находит вечный покой в холодных водах озера Тахо, известного тем, что его трупы никогда не всплывают на поверхность.

Майклу важно оставаться чистым лишь перед самим собой, в чем также состоит и основа неуязвимости голливудского правящего класса. «Крестный отец» представляет собой оду власти в качестве альтернативы всем надвигающимся угрозам хаотичной Америки. Пожалуй, здесь следует упомянуть о том, что смысловой посыл фильма противоречит всем убеждениям режиссера. В начале семидесятых, как и сегодня, Фрэнсис Коппола был образцовым северокалифорнийским либералом. Он щедр, гуманен, отзывчив, близок к народу и похож на Клинтона в своем сумбурном, но искреннем желании творить добро и нравиться людям. При этом «Крестный отец» — высказывание в поддержку консервативного угнетения, власти и порядка и сохранения этих ценностей за счет уничтожения оппозиции.

Как мог описанный мною человек создать подобный фильм? Очень важный ответ состоит в том, что об этом всегда мечтали все, кто снимает кино в Америке. Фильмы являются порождениями системы и творческого формата. Таким образом, можно сказать, что за созданием «Крестного отца» стояли студия «Парамаунт» и операторское искусство. Иными словами, этот фильм представляет собой тайный сговор между огромной корпорацией, намеренной вести бизнес в Америке, и полчищем сидящих в темноте вуайеристов и фантазеров, то есть нами самими. Вот почему я настоятельно подчеркиваю торжество фантазии в «Крестном отце». В колоссальном финале этого фильма, в котором расправа над врагами перемежается с крещением ребенка Конни, чьим крестным отцом становится Майкл, нет ни следа иронии, сатиры или морализаторства (что, возможно, вдвое снизило бы кассовые сборы!). Праведная бесчувственность Майкла передается всему фильму: жуткое чередование религиозной церемонии и силовой политики показано с беспристрастностью или даже одобрением. Зрители не испытывают отвращения к Майклу и его лицемерию, а только проникаются еще большим уважением к его холодности, властности, прозорливости и чувству долга. По крайней мере, так кажется нам — мужчинам, которые регулярно пересматривают «Крестного отца», чтобы поддерживать себя в форме, и питают пристрастие к его холодным черным водам.

Не стоит забывать, что первые два «Крестных отца» вышли на экраны в начале семидесятых — неспокойное и тревожное время, когда Америка переживала вьетнамский кризис, расизм, Уотергейтский скандал, отголоски убийства Кеннеди и сумбурную реакцию на весь этот социальный радикализм, который мы называем «шестидесятыми». Как бы там ни было, эти фильмы исповедуют твердую веру в то, что один человек может и должен управлять своей семьей, своим делом и Америкой. И если это потребует от него убийства собственных братьев и попрания американских законов, так тому и быть. Все жертвы оправдываются именем порядка. Ответственность ложится на плечи все более одинокой фигуры Майкла, святого и демона, в конце второй части живущего в тени. Как было известно Никсону, именно для этого и нужны лидеры. Жаль лишь, что злосчастный «Крестный отец 3» не обошелся без ватиканской интриги и не показал нам, как Майкл покоряет Америку своей убийственной добротой.

Однако в первом «Крестном отце», двадцатипятилетие которого мы отмечаем в этом году, Майкл предстает почти безупречным героем, который оказывается достойным власти и влияния и завоевывает наши сердца. В начале трилогии Майкл показан «белой овцой» семейства: он воевал и заслужил медали; учился в Дартмуте; сошелся в Нью-Хэмпшире с неитальянской девушкой Кей. Майкл приходит на свадьбу своей сестры, но, как он объясняет Кей, «это моя семья, а не я».

Затем Майкл меняется под воздействием обстоятельств, перед которыми мало кто из нас смог бы устоять, и сила фантазии превосходит моральные суждения. Он поневоле встает на защиту чести семьи. Когда в Вито стреляют, именно Майкл начинает распоряжаться в больнице и предотвращает повторное покушение. В одной из самых тревожных сцен фильма он прибегает к помощи робкого кондитера Энцо, пришедшего навестить его отца, и вместе с ним охраняет вход в больницу. Им удается спугнуть убийц, заметивших их из машины. Струсивший Энцо хочет закурить, но его так трясет, что он едва не роняет сигарету, в то время как Майкл, уверенно полагающийся на собственные силы, подносит ему зажигалку недрогнувшей рукой. Это, возможно, самое удачное изображение мужской натуры в американском кинематографе.

Потом Майкл убивает в ресторане врагов своего отца Маккласки и Солоццо, и мы с одобрением видим, как кровь брызжет из головы и горла злодеев. Никогда еще наше желание убивать не подпитывали настолько незаметно. Эти гангстерские разборки, ставшие для Майкла ритуалом взросления, и своевременная смерть его слишком упертого, недостаточно мудрого и наблюдательного брата Сонни позволяют Майклу стать главой семьи.

Власть и положение приобретают для него исключительную важность, но благодаря тайной свободе, даруемой просмотром фильма, мы становимся его семьей. Мы ни за что не отвечаем и можем опосредованно потакать своим фантазиям. Под масками зрителей нам не приходится ни признавать, ни тем более противостоять ночному расцвету зла в собственных душах. Согласно принципу Корлеоне, мы можем получить все, что захотим, если хотим этого достаточно сильно.

Вот почему «Крестный отец» так много значит для киноиндустрии, будь его представители итальянцами, евреями или кем бы то ни было еще. В Голливуде действует один принцип: «Я против всех остальных». Другой — всегда враг, всегда угроза, и в конечном счете все «другие» низводятся до уровня отбросов.

И еще одно. «Крестный отец» — действительно единственный в своем роде фильм, воспевающий суровый контроль, однако можно не без оснований утверждать, что фантазия торжествует над реальностью, разумом, моралью и обыденностью во всех значительных американских картинах. Та же жажда великой славы лежит в основе таких фильмов, как «Гражданин Кейн», «Рождение нации», «Эта прекрасная жизнь», «Дикая банда», «Красотка», «Бонни и Клайд», «Искатели», «Психо», «Таксист» и «Роковое влечение», — картин, которые заставляют нас почувствовать себя наедине с нашими тайными желаниями.