Страсти вокруг «Аннетт»: почему всех очаровал (и разозлил) фильм Леоса Каракса с Адамом Драйвером и Марийон Котийяр

Спустя полтора месяца, когда премьерная эйфория осталась в истории, фильм был представлен публике. Так всегда бывает: когда кончается бал и гаснут свечи, предполагаемый шедевр выходит в прокат в маленьком кинотеатре в окраинном торговом центре – и остается со зрителем один на один. Чем же он нас удивит, ошеломит и заворожит? Для начала он нас эпатирует: на вступительных титрах звучит голос автора, призывающий зрителей заткнуться и внимать: «Если вам во время просмотра захочется вздохнуть, зевнуть или бзднуть – оставьте эти проявления при себе. Если зрелище вам не понравится – пожалуйте на выход! А пока сделайте последний вдох перед началом сеанса и во время просмотра не дышите». Окей, но кажется, это отповедь неуверенного и сомневающегося в себе автора – неужели Каракс нынче боится своей публики? Дальше следует второе вступление. Поскольку по жанру «Аннетт» это мюзикл или даже рок-опера, музыку и либретто которой написали братья Мэлы из группы Sparks, действие предваряет увертюра. Исполняющие главные роли Адам Драйвер, Марион Котийар и сами спарксы входят в кадр и движутся навстречу зрителю с песней So May We Start. Она сразу сообщает зрелищу взрывную энергию и в то же время посылает недвусмысленный сигнал: всё тут ненастоящее, мы всего лишь персонажи, а будущее действие – условность.

Сюжет таков: эпатажный стендап-комик Генри МакГенри (Драйвер) и оперная дива Энн Дефрану (Котийар) полюбили друг друга. We love each other so much — эту фразу они пропоют с экрана раз пятьдесят, чтобы убедить нас в ее истинности, поскольку ни предыстории, ни пресловутой «химии» у героев нет. Зато нам сразу предъявят яркую индивидуальность смурного стендапера: Генри выходит на сцену в халате со своим эпатажным шоу «Обезьяна Бога» и предъявляет публике драгоценного себя в духе желчного Ленни Брюса или нахального «антикомика» Энди Кауфмана. «Почему я стал комиком? Я не знаю, как иначе говорить правду, чтобы тебя за это не убили». Публика, обожающая когда ей хамят, весело рукоплещет — и, поскольку это мюзикл, подпевает. За всем этим мерещится прорывная искренность великого мюзикла «Весь этот джаз», герой которого глотал по утрам алкозельцер и вещал с больничной койки. Но дальше история сворачивает в сторону другого легендарного голливудского стандарта «Звезда родилась» про любовную пару, которая мерилась артистическими карьерами, пока не умерла любовь (всего в Голливуде было снято четыре фильма на этот сюжет). «Моя невеста Энн — великое оперное сопрано, а я помойный таракан», — констатирует Генри. Похоже, его не на шутку бесит условность оперного жанра: Энн каждый вечер умирает на сцене в ролях Кармен, Виолетты, Дездемоны, а потом как ни в чем не бывало встает, отряхивается и принимает овации и букеты. Когда его собственная карьера идет на спад, Генри становится желчным и нетерпимым к успеху жены. Но, как бы то ни было, у пары рождается очаровательная деревянная дочь Аннет — буквально: в кадре в роли младенца выступает кукла. Но какое еще дитя, кроме куклы, могло родиться у манекенов?

Фильм мучительно долго разгоняется, демонстрируя нам искусственную страсть героев. Эта искусственность достигает апогея в знаменитой сцене, когда Генри и Энн поют во время куннилингуса — сцене довольно вымороченной и безжизненной. Но, кажется, автор призывал нас быть снисходительными. Поэтому будет честно сообщить также, что сцена родов Энн (акушер, анестезиолог — все поют!), танец героев на корабле во время шторма (Энн поет очень жалобно, Генри пьян), и сцена допроса Генри в полиции после гибели Энн (полицейские поют звонко, Генри мычит в ответ) — все они остроумно придуманы и превосходно сняты. Жаль только, что цеплять фильм начинает примерно на втором часу. Здесь лучше опустить причину гибели Энн и перейти к контексту, без которого не обходится ни одна критическая статья о фильме, подчеркивая тем самым его слабость (если фильм не работает в полную силу без разъяснения деталей биографии автора, значит, ему чего-то недостает).

Как и предыдущий фильм Каракса «Святые моторы» (2012), «Аннетт» посвящена памяти его жены Кати Голубевой, безвременно погибшей в 2011 году при загадочных обстоятельствах — ее нашли мертвой на станции метро, официальной версией смерти считается самоубийство. Хоть сценарий фильма и написали братья Мэл, «Аннетт» была однозначно воспринята критикой как мучительная исповедь Каракса, который очевидно до сих пор винит себя в гибели жены. Его дочь Настя Голубева Каракс, которой сейчас шестнадцать, необычайно похожа на мать. Она появляется в первых кадрах фильма вместе с отцом, давая нам понять, что это их история. В фильме крошка Аннетт наследует волшебный голос своей матери, Генри терпит сокрушительное поражение в попытке эксплуатировать ее чудесный талант, и Адам Драйвер появляется в финале фильма, загримированный под самого Каракса.

Итак, перед нами исповедь художника, посвященная его умершей музе, отношения с которой у него, по-видимому, складывались мучительно. Как и со всеми предыдущими — практически все героини Каракса, сыгранные его возлюбленными, были девушками в беде. Так складывался романтический канон того времени, когда его карьера пребывала в расцвете. Ее апогей пришелся на конец 1980-х, когда на французских экранах царило «трио ВВС» — эта аббревиатура собрана из первых букв фамилий Жан-Жака Бенекса, Люка Бессона и самого Каракса. Их стиль критики окрестили словечком «необарокко», имея в виду сумбурный, экспрессивный метод повествования, избыточные, вздернутые до предела страсти и отход от классической ясности формы. Героями троицы режиссеров становились юные отщепенцы и маргиналы, слишком хрупкие, чтобы жить с миром в согласии. И достаточно безумные, чтобы первыми повернуться к нему спиной. Их персонажи мчались сквозь ночь на мотоцикле, уплывали за горизонт на барже, бесновались в подземке. «Когда у тебя полный бак, ты можешь позволить себе немного безумств», — говорил мотоциклист у Бенекса, выступая будто от имени их всех. Нынче же герой Драйвера раскаивается в том, что когда-то «заглянул в бездну», а от пышного и страстного необарокко у Каракса остался схематичный сюжет, персонажи — функции и чужое либретто.

«ПрОклятый поэт и его муза» — Каракс навсегда застрял в этой позавчерашней романтической парадигме. Но главное противоречие «Аннетт» в том, что фильм, посвященный женщине-музе, низводит эту самую музу до уровня печки, от которой танцует поэт. Героиня Марион Котийар практически лишена индивидуальности. Даже коронная ария, которую она поет, сидя на унитазе и затягиваясь сигареткой, не делает ее менее картонной и схематичной. Муза Каракса — это объект, который можно достать из-за кулис, предъявить почтенной публике и снова туда задвинуть. А в центре повествования, в свете рампы, возвышается он сам, демонстрируя нам свои искренние сожаления и драгоценные страдания. Женщина это причина, побуждающая мужчину петь. Что она поет при этом сама — дело десятое, — так выглядит расстановка сил в «Аннетт».

Какой же критический консенсус сложился в итоге вокруг фильма? Восторженный и порицающий одновременно. Даже после пышной необарочной премьеры на фестивале нашлись критики, не проникшиеся его посылом, вроде Энтони Лейна из New Yorker, написавшего, что фильм лишь имитирует свойственное безумию величие, но при этом лишен подлинного величия. На то, что король местами голый, у нас обратил внимание бдительный феминистский портал kimkibabaduk, направив на него свою беспощадную фем-оптику. Но совсем не обязательно быть феминисткой, чтобы увидеть, что священное чудовище Каракс вытягивает далеко не все ноты — ты можешь позволить себе немного безумств, только когда у тебя полный бак. И все же хочется снова вернуться к слову «барокко», которое изначально обозначало жемчужину неправильной и несовершенной формы. Пусть этот фильм нельзя назвать совершенством, но в его слабости его притягательность: бензина у Каракса еще хватает на то, чтобы удивить и разозлить — но и на то, чтобы растрогать.