Пылающий «Лес»: еще один настоящий фильм о настоящей России

Где-то в бескрайнем лесу есть поселение «Озерное» и районный центр. Между поселком и центром выстроены гармоничные феодальные отношения. Районные гопники приезжают в деревню за школьницами. Родители гопников приезжают отбирать бизнес – и пока что суверенитет от них сохраняет одна единственная пилорама. Народное ополчение пытается давать феодалам отпор, но то и дело терпит крах. Сторож на лесопилке забывает о свободе, равенстве и братстве, завидев бутылку водки. А школьная шпана, готовясь к стрелке с приезжими, объявляет чуть ли не воинский призыв среди одноклассников, которых сама же и травит. Поэтому никаких надежд нет.

На этом фоне развивается частная драма, которая своей грубой заурядностью напоминает «Эйфорию» Ивана Вырыпаева, но роковыми страстями – «Гамлета» и «Леди Макбет», и становится частью страшной мифологии бескрайнего леса. Это не метафора, а авторский замысел: хтоническую природу фильма подчеркивает даже его постер.

Итак, на окраине поселка живет мужчина (Олег Феоктистов), который не любит жену (Мария Аврамкова) и не ладит с сыном (Олег Шибаев). Он одержим двумя вещами: обороной лесопилки от рейдеров и завоеванием красавицы-соседки (Наталья Рычкова). Той, несмотря на разницу в возрасте, больше нравится сын героя – честный и смелый парень, не похожий ни на кого вокруг.

«Лес», как и многие фильмы последних лет, изображает современную Россию как пространство вестерна – место, где каждый живет в ожидании удара от другого. А другой почти никогда не медлит с этим ударом. Соучастником почти всех злодейств становится такая же дикая, как и люди, природа. Из главного богатства страны лес превращается в такую же зловещую субстанцию, какой в фильме Пола Томаса Андерсона была нефть. Вагоны с древесиной, идущие по железной дороге, мешают героям добраться до цели. Доска, оторванная от забора, становится орудием рока. В финале пылает огромное кострище, но ничего очистительного в нем нет. После пожара останутся бревна, сложенные в пирамиды, и эти языческие зиккураты напомнят черепа с картины «Апофеоз войны». А затем камера воспарит высоко-высоко – и бесконечный лес обернется проклятием, от которого не убежать.

«Лесу», чтобы состояться, даже необязательно было быть хорошим фильмом: в нем можно найти тот же публицистический гнев и запал, что и в «Левиафане», «»Дураке» и «Долгой счастливой жизни». И этих отчаянных искр, направь на них свою лупу нужные СМИ, вполне бы хватило, чтобы вспыхнула дискуссия в жанре, обозначенном еще Станиславом Говорухиным в 1990-ом году: «Так жить нельзя».

Но в 2017-ом году уже странно использовать слово «разоблачение», поэтому «Лес» никого не выводит на чистую воду, а скорее жестко напоминает о вещах, от которых давно хочется отвернуться. О том, что за черными внедорожниками папаш-рейдеров ездят белые легковушки их сыновей-насильников. А сплочение против общего врага, который приходит извне, работает очень недолго – до школьной перемены.

Но достоинство «Леса» в том, что любой публицистики он как раз сторонится (она – домысел критиков), а от лобовых метафор уходит. Весь его символизм, кажется, рождается из истории, образы идут от текста, и авторов наверняка еще не раз удивят трактовки их работы. Отец и сын любят одну и ту же женщину – но если обратить внимание на то, из чьих рук герой примет нож, то материал для желтой газеты превращается в отражение древнего мифа. Беспомощная героиня запутывается в чувствах – но мимолетная жестокость в глазах актрисы в одной из сцен уподобляет тихую деревенскую девушку леди Макбет. Королевство отца – злосчастная пилорама – вот-вот будет захвачено, и это программирует зрителя ждать от субтильного рыжего школьника поступков датского принца. Другими словами, берясь за самый низкий из жанров (деревенский адюльтер, криминальная авантюра, пьяная поножовщина, изнасилования, драки, убийства) Роман Жигалов и актеры пишут трагедию редкой чистоты замысла и еще более редкой интенсивности страданий.

Что особенно ценно, они пишут ее без помощи государства: режиссер на пресс-конференции признался, что «деньги, выделенные Министерством культуры, до фильма не дошли». Пришлось снимать на свои, а работа растянулась на годы: исполнитель главной роли успел сходить в армию и вернуться. Эти обстоятельства делают «Лес» человечным, а его боль – безусловной. С русской жизнью тут разбираются (но не сводят счеты) те, кто ей живут, а не режиссеры, за которыми стоит полдюжины стран-копродукторов и вся международная пресса. Содержательно дебют Романа Жигалова близок к историям Юрия Быкова, но его спокойная мудрость напоминает о другом важном открытии года – «Костре на ветру» якутского учителя Дмитрия Давыдова. Тот тоже снимал на свои и не хотел быть похожим на Тарковского: удивительная эстетичность каждого кадра стала следствием простой, но выстраданной идеи.

В этом году фестиваль в Выборге бил все рекорды: за 6 дней на нем показали, кажется, более 130 фильмов. Великий Александр Сокуров привез на смотр работы нескольких своих учеников: уже ставшую культовой «Тесноту», благороднейшую «Софичку» и короткометражные фильмы «Пасха» и «Мизансцена 2.11». В основанной на тексте Хулио Кортасара «Мизансцене» проговаривается вещь, в соответствии с которой, кажется, работает большинство российских режиссеров: «Жестокость – единственное, что способно воздействовать на человека». «Софичка» – это, напротив, экранизация повести Фазиля Искандера о силе прощения.

Так получается, что весь 2017-ый год в отечественном кино проходит под знаком борьбы фильмов о насилии и фильмов о прощении. Жестокость правит в «Нелюбви», «Кроткой» и «Тесноте» – картинах, добившихся безусловных успехов в Каннах. А милосердие побеждает в «Аритмии», «Карпе отмороженном» и уже упомянутом «Костре на ветру» – триумфаторах ММКФ, «Кинотавра» и фестиваля «Движение» в Омске.

«Лес» в этом противостоянии оказался, пожалуй, на темной стороне силы. Но зато сколько же в нем этой силы!