Художник Валерий Чтак – о бессмысленности искусства, переоцененности Тарковского и стремлении к пустоте

Порой смысл лежит на поверхности: например, в 2017 году Чтак написал картину с лозунгом «Любовь топора не требует» с девушкой, держащей руки за спиной. Что, скорее, исключение: например, холст 2018 года с девятью «нет» декодировать уже не так просто. В работах Валерия зачастую нет сюжета, зато обязательно есть текст — он вообще для Чтака важнее изображения. Художник использует надписи на иврите, сербском и польском, хотя сам знает только русский и английский. Чтак утверждает, что его интересует создание системы знаков на стыке «крутизны и искусства», и работает с образами личной свободы: рокмузыкой, субкультурными сообществами, протестными движениями. Есть у Чтака и личная особенность — он не приемлет обращения на «вы», поэтому все интервью превращаются в разговор старых приятелей. Это интервью не исключение.

Ты изначально решил, что у твоего искусства не будет идеологии?

Я очень не люблю идеологию. Как только меня спрашивают, что означает та или иная картина, я обычно отвечаю: «Это ты мне расскажи, что это значит, так гораздо интереснее!» Как говорил Дэвид Линч (которого я на самом деле терпеть не могу, отвечая на вопрос, о чем его фильм), «мне пришли в голову какие-то слова, я их перевел на язык экрана, а теперь вы хотите, чтобы я их обратно перевел в слова?». То же с моей выставкой, которая сейчас идет в музее. Вот ты говоришь, что ничего не понял — ну, значит, не понял. Эту книгу Гайдар писал не для тебя, мальчик (цитата из советского мультфильма «Федя Зайцев», в котором против главного героя восстали персонажи книг, в том числе «Тимура и его команды» Аркадия Гайдара. — Правила жизни).

То есть тебе близко понимание современного искусства как такого поля, где каждый найдет свое?

Мир дико разнообразен, искусства навалом. Вот как сейчас идет Биеннале христоцентричного искусства — это прекрасно, что оно у них есть (биеннале открылась в середине марта в просфорне на территории храма Михаила и Федора Черниговских, курирует выставку мультимедийный художник Гор Чахал. — Правила жизни). Эти люди никогда не поверят, что то, чем я занимаюсь, — хорошее искусство. И что мне теперь, переубеждать их? Я сторонник возделывания своей делянки. Вот, считаю, что фильмы Тарковского сильно переоценены, «Солярис» — плохая экранизация очень хорошего романа. Кто-то уверен, что Чтак — это профанация, а кто-то кричит: «Я влюбилась в работы Чтака, когда это еще не было мейнстримом!» Допустим, Покрас Лампас — офигенный чувак, но на мой взгляд, к хорошему искусству отношения не имеет. Но его фанаты — мои хейтеры.

Московский акционизм был искусством, которое еще имело амбиции радикальности и общей значимости. Как на тебя повлияло это направление?

Все эти люди на меня повлияли так или иначе. Авдей Тер-Оганьян, Анатолий Осмоловский, Александр Бренер — с каждым была какая-то своя связь. Если меня спросят: «Кто лучший художник?», я отвечу: «Йозеф Бойс» (один из главный теоретиков постмодернизма. — Правила жизни). Не Баския, не Матисс, не Рембрандт, которых я тоже очень люблю. Повлиял ли на меня Бойс? Конечно, повлиял. Важно эмоциональное воздействие, а оно не поддается рационализации.

Продолжая тему влияний: ты не раз говорил о том, как важна для тебя абсурдистская поэзия. Одна из самых характерных особенностей твоих работ — парадоксальные тексты на разных языках. Как тебе кажется, в них работают те же механизмы, что и в поэзии?

Я люблю детские стихи, например, Даниила Хармса. Его сложно использовать как референс, потому что Хармс у каждого свой. В моей жизни тексты были всегда. Например, мне с детства нравилось рисовать картинки с надписями. Если посмотреть на зарисовки на обратной стороне тетради, сразу видно, кого человек любит, какую музыку слушает. Особенно я любил делать невнятную картинку и надпись, которая, казалось бы, должна ее объяснять, но она только вводит в заблуждение. Это идет от дадаизма, который мне всегда был близок. Сушилка для бутылок Дюшана — это что? Абсурдистское внесение в поле внимания обыденной вещи. Или его табуретка с колесом — кто-то начнет объяснять, что это значит, находить метафоры. Но нет: он просто приделал к табуретке колесо — получилось непонятно что. А что он хотел этим сказать — расскажите себе сами.

Пустота — ключевое для тебя понятие. Как ты понимаешь эту пустоту и как ее можно достичь? Имеет ли она для тебя негативный характер или это некая объективная данность человеческой природы?

Пустота — это ни хорошо, ни плохо. Это буддистское понятие: найди ничто, храни хорошо. Я бы хотел достичь бесконечную пустоту, но меня в этом мире многое держит. Одна из работ на выставке — это стул. Раньше, до завоеваний Александра Македонского, не было традиции изображать Будду, его символом был пустой стул.

Есть ли в этой пустоте что-то личное?

Нет ничего общественного — только личное. Я скоро проведу мастер-класс, где студентам будет дано задание нарисовать что-то очень трудоемкое, а потом это сжечь. Ты сам поджигаешь собственную работу, это твой огонь. Только такое отношение возможно, по-моему.