«Дюнкерк» Кристофера Нолана: в чем его главное противоречие?
Битва при Дюнкерке и последовавшая эвакуация 400 000 британских, бельгийских, канадских и французских солдат через Ла-Манш – военные операции, которые редко вспоминают в кино. На ум приходят разве что мужественный черно-белый «Дюнкерк» 1958-го года да женственное «Искупление» 2007-го. Поэтому Кристофер Нолан должен был пройти сразу мимо двух берегов – чтобы уплыть в неизвестность.
При этом «Дюнкерк» и вправду начался для Нолана в море. Почти 20 лет назад, во время съемок своего самого первого фильма («Преследование»), он вместе с продюсером Эммой Томас и другом решил переплыть Ла-Манш на маленьком судне. Путешествие заняло почти сутки, а погода была до того ненастной, что никто из троих не верил, что вернется домой. Но все обошлось, у режиссера появился замысел фильма, а Томас в итоге стала ему женой и спродюсировала все его десять картин. Это вообще семейная традиция: брат Кристофера Джонанан Нолан уже много лет в браке со своей коллегой по «Миру дикого запада» Лизой Джой. А друг так и остался неизвестным: «Дюнкерк» – история еще и о том, что у героев чаще всего не бывает имен.
Можно предположить, что после этой истории Нолан и придумал для своего фильма четкую систему координат. И что в написанной Хансом Циммером музыке «Дюнкерка» не случайно нашлось место композициям британского барона Элгара. Того самого Элгара, в похоронном марше которого можно услышать жизнелюбие, а в знаменитых энигма-вариациях – нолановскую страсть к загадкам. Если проводить параллели с живописью, то «Дюнкерк», как первым отметил американский The Hollywood Reporter, принадлежит к импрессионизму – течению, которое началось в устье реки Сены в городе Гавре. Там, на своей малой родине, Клод Моне написал картину «Впечатление. Восходящее солнце». Нолан рисует ее заново – но не в мирное время. А если искать в «Дюнкерке» эхо литературы, то на ум сразу же придут довоенный «Хоббит» и послевоенный «Властелин колец» – очень британские истории о маленьком и опрятном обывателе, который отправляется на другой конец света спасать всех и вся. Основой Дюнкеркского чуда стали именно такие люди в штатском – юные рыболовы и старые мореходы, которые пришли на помощь солдатам по ту сторону Ла-Манша. 230 кораблей, включая шесть огромных военных эсминцев, назад не вернулись.
А проблема Нолана была в том, что при всей ясности замысла ему понадобилось 20 лет, чтобы его воплотить. Снять фильм о героизме британцев было невозможно без денег американцев, а получить те – невозможно без репутации в Голливуде. Поэтому к тому моменту, когда Нолан смог вернуться к реализации своей идеи-фикс, весь мир уже знал его в совершенно другом качестве. Например, как единственного режиссера, 5 фильмов которого входят в 50 лучших картин всех времен и народов по версии IMDb.com. То есть – только вдумайтесь! – автора 10% всего мирового кинематографа, который мы в случае чего отправим в капсуле в космос. Или как единственного режиссера, блокбастеры которого сообща зарабатывают миллиарды, оставаясь при этом абсолютно непонятными зрителю. Что стало с волчком Ди Каприо в конце «Начала»? Как Макконахи оказался в книжном шкафу? Тем не менее, Нолан все же снял «Дюнкерк» – а от американских инвесторов отмахнулся одной-единственной заключительной строчкой сценария: «Мы верим, что Новый Свет придет на помощь старому».
Отмахнуться от критиков и фанатов оказалось сложнее: те привыкли. что фильмы Нолана – это приглашение к разгадке конкретных тайн, а не к философским исканиям вообще. В «Дюнкерке» ничего додумывать не приходится. Если историки до сих пор спорят, почему Гитлер остановил наступление, то в фильме даже нет упоминаний фашизма. Есть только термин «враг», несколько «мессершмиттов» и парочка пехотинцев с размытыми лицами. Как и оскароносный «Выживший», триумф которого «Дюнкерк» вполне может повторить, это история не о войне, а о сопротивлении стихии. И чтобы оттолкнуться от тех самых берегов – «Искупления» с одной стороны и «Дюнкерка» 1958-го года с другой – Нолан придумывает новый метод повествования.
Те, кому повезло увидеть в Каннах VR-фильм Алехандро Гонсалеса Иньярриту «Плоть и песок», сравнивают новый «Дюнкерк» именно с ним. Иньярриту приглашал изнеженных зрителей с Лазурного берега влезть в шкуру безликих мексиканских мигрантов, пытающихся прорваться в соседнюю страну. Кристофер Нолан хочет заставить каждого побывать беспомощным (большинство его героев даже не носит винтовки) рядовым, прежде чем голосовать за очередную войну. Сложносочиненного сюжета в его фильме нет, потому что нельзя выделять одну или несколько историй среди 400 тысяч. Лиц у героев, в общем-то, тоже. Том Харди, как всегда у Нолана, прячется за маской в кабине «спитфайра». Киллиан Мерфи кутается в плед, Марк Райлэнс рисует собирательный портрет благородного англичанина («Он образец британской стойкости» – говорит про таких Джуди Денч в бондиане). А Гарри Стайлс из нежной рок-группы One Direction настолько измазан в грязи, что его могут не узнать даже фанатки.
Зато и у Иньярриту, и у Нолана есть то, что западные критики уже год с лишним называют «иммерсивностью», – и почитают главным качеством любого искусства. Речь об абсолютном погружении зрителя в предложенные обстоятельства. Нолан не верит в 3D и снимает на 70-миллиметровую пленку и камеры IMAX, но именно у него, а не у блокбастеров Marvel, в этом году получилось самое честное 3D. Режиссер и оператор вместе с актерами барахтались в холодной Северном море, а Харди и его эскадрилья снимались внутри настоящих самолетов. Наземные сцены устроены так, что зритель уйдет из кино в башмаках, полных песка. А чтобы создать ощущение тесноты братской могилы, режиссер собрал больше тысячи человек массовки.
И вполне может быть, что измерений здесь даже больше, чем три: если в «Интерстелларе» Нолан вдруг приравнял к физическим величинам любовь, то здесь он объединяет пространство и время. Все 110 минут за кадром то громче, то тише, но без остановки тикают часы: по легенде со съемочной площадки, Ханс Циммер подслушал их в кармане у режиссера. Музыка тоже не перестает играть ни секунды, и Циммер, известный запоминающимися мелодиями, в каком-то смысле обезличивает свои сочинения: ничего отдельного и яркого после «Дюнкерка» у него в iTunes не выйдет. В этом – солидарность авторов с героями: постановщик гуляет по площадке в водолазном костюме, а композитор отказывается от звезд на погонах. Звукорежиссура целиком подчинена той же задаче, что и музыка, – заставить зрителя оказаться на поле боя.
Люди, не любившие Нолана прежде, этот метод отчаянно хвалят. Тех, кто привык к его старым приемам, – нелинейному повествованию, параллельному монтажу и рамочной композиции – режиссер пытается утешить. В его «Начале» ключевой сценой был тройной сон. На его первом уровне действие длилось считанные секунды, но во втором за это же время проходили десятки минут, а на третьем – часы.
В «Дюнкерке» используется та же композиция. Первый уровень – это боевой вылет звена истребителей, который продлится лишь пару часов. Это традиционное военное кино: немногословное, динамичное, в меру остросюжетное. Если бы не деликатность Тома Харди и лаконизм Нолана-сценариста, то из него мог бы получиться условный «Перл-Харбор». Второй уровень, в который зритель погружается уже надолго, – это спасательная экспедиция обычных британцев, идущих по волнам на помощь солдатам. И это удивительный и убедительный военный эпос, снятый вообще без единого выстрела – и почти без патетики в диалогах. А третий уровень, на котором герои проводят неделю, а впечатлительный зритель может остаться на несколько дней, – это история того самого пляжа Дюнкерка и четырехсот тысяч живых мишеней, уставших зарываться от пуль в песок. Здесь Нолан смешивает привычные жанры. Да, эвакуацией командует безупречный и хладнокровный морской офицер с лицом Кеннета Браны. Но эвакуирует он людей, меньше всего похожих на героев фильма о войне. Убежав от невидимых немцев и потеряв полдюжины товарищей, персонаж Финна Уайтхеда, когда доберется до пляжа, первым делом снимет штаны и сядет на корточках. Другой герой, оказавшись на корабле, спрячется на палубе, как лягушка, в ожидании торпеды. Без героя Браны, его речей о доме и долге и не очень удачной сцены во вставшем на мель судне (которая полностью повторяет эпизод из «Темного рыцаря»), фильмы был бы гораздо самобытнее. Но совсем без клише военное кино, видимо, все же не снять.
Главная проблема «Дюнкерка», впрочем, не в простительной путанице идей и настроенией, а в том, что от Нолана все привыкли ждать не живописных, а текстовых головоломок. В «Начале» после третьего уровня сна был еще и лимб, в котором герои могли плутать вечно, а самые преданные фанаты ищут ответы уже семь лет. В «Дюнкерке» есть ад, а вот сопутствующего ему лимба нет – по крайней мере, для тех, кто не готов искать бесконечные смыслы во внешней красоте.
Хорошо или плохо, что таких зрителей оказалось довольно много, неясно. Что если именно из-за них красота не спасет мир?