Вышел сериал «Кларисса"— продолжение "Молчания ягнят", но без Ганнибала Лектера. Рассказываем, что с ним не так
Это расхожая, растиражированная — от психоаналитических толстых журналов до статей на BuzzFeed — мысль: герой и антагонист — как птички-неразлучники, убери одну, вторая зачахнет. Джокер кричит Бэтмену: «Ты меня дополняешь! Если я умру, что ты тогда будешь делать?»; Расту Коулу из «Настоящего детектива» незачем ходить на работу без лавкрафтианского маньяка из луизианских топей; гомоэротические отношения Ганнибала Лектера и агента ФБР Уилла Грэма не работают как надо, если один кого-то не расчленит, а второй не станет это расследовать.
Во вселенной Лектера без него, логично, вообще мало что работает: героиня «Молчания ягнят» Кларисса Старлинг, дослужившаяся до собственного сериала, — как спортсмен в пустом ринге, когда за толстыми прутьями не сидит франкофил и гурман со странной поваренной книгой. Это красивая финансово-юридическая история разлуки: в «Ганнибале» с Мадсом Миккельсеном не было Старлинг, а в «Клариссе» не будет Лектера (по факту, даже запрещается произносить его имя), просто потому, что права на книги Томаса Харриса принадлежат одной компании, а права на персонажа Ганнибала Лектера — одному продюсеру, который не любит делиться. «Молчание ягнят» — к счастью золотого фонда мирового кино — единственный случай сотрудничества, после чего маньяку-эстету и агенту ФБР не разрешают находиться в одном экране.
«Кларисса» начинается спустя год после событий «Молчания»: 1993 год, Старлинг (Ребекка Бридс) переживает ПТСР после поимки маньяка Буффало Билла, сшивавшего платье из человеческой кожи, после сотрудничества с Лектером к ней прицепилось прозвище Невеста Франкенштейна, к ней слишком много внимания эмансипирующей прессы, статус первой женщины, преуспевшей в сугубо мужской профессии, следственно, презрительное фырканье коллег и фаллические поддевки. Еще — на-гора флешбеков из той самой знаменитой сцены в темном подвале. Психиатр Клариссы говорит: «Вы нестабильны и не можете работать в поле... вы выжившая потерпевшая (здесь не очень хорошо переводимое на русский слово survivor) маньяка Билла». Та ему: «Чтобы быть выжившей, нужно быть жертвой, я не жертва».
Собственно, к этому обмену любезностями и можно свести весь посыл сериала: мужчины ей — ты женщина и ничего не понимаешь; она им — дайте мне минутку, и я поймаю всех плохих ребят. В этом ей помогает мать последней заложницы Билла, Рут Мартин (Джейн Аткинсон), очень вовремя дослужившаяся до поста сенатора. По штату гуляют маньяки, сенатору нужен электорат, Старлинг — еще один шанс доказать, что она самородок от криминальной психиатрии, — все жмут друг другу руки.
«Кларисса», что досадно, построена как классический процедурал из 1990-х: появляется заглавный маньяк, разделывающий и кусающий женщин, магистраль сюжета есть, перебивка на эпизод про преступника с криминальным резюме поменьше, возвращение к основному сюжету. Сегодня этот прием выглядит как немножечко выдохшееся вчерашнее шампанское. Есть в этом что-то даже бесконечно обидное: встроить одну из главных героинь эпохи, монолит, глыбу жанра в не слишком престижные конвенции процедурала вроде «Мыслить как преступник» или «Кости».
Понятно, на осовремененную редакцию Старлинг удобно вешать всех собак: можно долго говорить, что артистка Бридс — не Джоди Фостер, или негодовать, что знаменитое каре сменилось на скучный конский хвост (серьезно, почти все рецензии об этом). В этом смысле «Клариссе» приходится конкурировать не только с «Молчанием», но и с вообще всем книжным каноном Харриса. Как бы то ни было, образ Старлинг — в отличие от очень многих героев — как нельзя лучше подходит для эксгумации новыми авторами. Кларисса всегда была трансгрессором во всевозможных плоскостях: мимикрировать в мужском коллективе, залезть в голову преступника, у которого в черепной коробочке поселилась антиматерия и черная дыра, общаться с доктором Лектером как с психиатром и пациентом одновременно. Только тронь ее умной рукой — и персонаж сам подстроится под новую редакцию.
Но «Кларисса» старается полностью повторить траекторию «Молчания»: почти идентичная сюжетная арка, феминистский посыл, даже каст актеров подбирали исходя из параметров внешности, соответствующих актерскому составу фильма. Наконец, работа со светом, объективы, визуальная структура полностью вторят киноработам 1990-х — и здесь возникает явно не запланированный авторами результат: сериал выглядит не столько как работа под 1990-е, сколько как самая настоящая бобина. Это вообще одна из главных проблем современной культуры — то, что философ Жак Деррида называл «архивным импульсом» и о чем очень много писал культуролог Марк Фишер: современной кинопродукции с большим трудом дается производство новых нарративов, нового стиля — она постоянно существует в оглядке на прошлое. Во всяком случае, если работает с прошлым, то нечасто может качественно его переосмыслить: из удачных примеров вспомним хотя бы блестящую постановку Дэвида Финчера в «Охотниках за разумом», работающего, по сути, с теми же криминальными досье и архивами, с которыми пытаются справиться шоураннеры «Клариссы». Но ее создатели — не Финчер и не умеют приподниматься над материалом; Бридс — не Джоди Фостер; каре — не повязанный хвостик; эта Кларисса — не совсем та Кларисса, но очень хочет ею быть. Продолжать можно долго.