Главный палестинский режиссер Элиа Сулейман: «До пандемии я пытался сказать, что трагедия обязательно случится, если мы будем жить как сейчас»
Впервые ваш фильм я увидел в Каннах, и на меня эта картина очень сильно повлияла — я увидел в ней себя как кочевника (а кинокритики довольно много катаются всюду) и мое же мировосприятие. Когда я пересмотрел «Должно быть, это рай», я уже был совсем другим человеком, сломленным карантином. Как на вас повлияла вся эта ситуация, из-за которой закрыты все границы?
Как на меня повлияла пандемия? Да, я все еще кочевник. Я разговариваю с вами из Сицилии. Длительное время мы буквально были взаперти и растеряны, но не так давно мы пару раз куда-то сбегали. И где-то два месяца назад, когда число зараженных от Covid-19 снова начало резко расти, мы снова решили уехать. Мы отправились в Сицилию всего на две недели, но теперь уже второй месяц, как мы здесь. Ситуация с коронавирусом сильно не изменилась. Нам пришлось задержаться, потому что, кажется, все еще небезопасно возвращаться в Париж.
В Сицилии ты сильнее изолирован от мира, но в то же время можешь гулять, наслаждаться природой, да и случаев заражения здесь не так много. Получается так, что мы вынужденно переехали на время. Но, конечно, у нас есть преимущество: мы всем обеспечены и отлично проводим время. Я больше переживаю за тех людей, которым сейчас действительно очень тяжело из-за пандемии и вызванной ею сложной экономической ситуации.
В вашем фильме рассказывается о том, что в разных частях земли живут абсолютно разные люди. Но страх смерти, который все точно прочувствовали в этом году, делает людей одинаковыми. Не потерял ли ваш фильм актуальность в таких условиях?
(Смеется.) Это такой забавный вопрос. Кино — это кино. Это не репортаж для Би-би-си. Если вы меня спросите, может ли представление о мире, описанное в романе или книге, потерять свою актуальность из-за реальной ситуации в мире, я не соглашусь. Фильмы, которые потеряют свою актуальность из-за ситуации в мире, — либо второсортны, либо недостаточно кинематографически совершенны. Ты снимаешь фильм для того, чтобы его смотрели и пересматривали. Такая картина сохранит актуальность и останется со зрителем надолго. Я не думаю, что понятие «актуальность» актуально для подлинного кинематографа.
Я правда не пытался пророчествовать, но в фильме показан постапокалиптичный момент, который может случиться и в реальной жизни. Многие люди подумали, что это мое предсказание. Не уверен в этом, но могу назвать этот эпизод чем-то вроде предупреждающего сигнала. Я не ожидал, что случится пандемия, но я действительно пытался сказать, что некая трагедия обязательно случится, если мы продолжим жить так же, как живем сейчас.
Ваш фильм действительно создает постапокалиптическое ощущение. В связи с этим вопрос: почему ваши картины считаются комедиями? Вы сами смеетесь, когда смотрите их?
Да, но я не думаю, что можно отделить юмор от трагедии или безнадежности. Мне кажется, что это две стороны одной медали. Это мой самый бурлескный и комедийный фильм на данный момент. Все потому, что в последние десятилетия наша жизнь становится все более смехотворной.
Когда вы живете в такое время, в которое погибает надежда, совершенно естественно смеяться над чем-либо, это продиктовано отчаянием. Так думаю не только я. Подобные моменты описаны во многих произведениях искусства. Такое действительно случается от безысходности.
Во время одного интервью в Каннах вы пошутили, что это ваш самый забавный фильм. Затем вы сказали, что мир — в ужасном состоянии. Как вы совмещаете два этих явления? Вы действительно шутите, когда все так плохо?
Конечно, ведь трагедии обычно и вызывают такое состояние. Вы убедитесь в этом, когда посмотрите на истории разных гетто. Юмор всегда появлялся тогда, когда не виден свет в конце тоннеля.
Сейчас мы живем в такое время, когда ситуация в мире все ближе к точке невозврата и кажется, что в обратную сторону уже не повернуть. Политические и экологические процессы представляется мне необратимыми.
В ваших фильмах вы часто комедийно обыгрываете национальные стереотипы, трансформируете их в визуальный юмор, словом, шуточно их обыгрываете. А какие стереотипы существуют о Палестине?
Слово «шутка» не очень подходит для тех фильмов, которые я делаю. Вы должны понять, что я не планирую шутить. Возможно, дело в вас. Другие люди могут смотреть на те же вещи, что и я, и видеть совсем другое.
Обычно, когда я изучаю происходящее вокруг меня в реальности, я воспринимаю все как потенциальный гэг. Таков мой характер. Это происходит не только с юмором, но и с меланхолией, с хореографией, с лиризмами — со всем, что вы видите в моих фильмах. Так я выражаю себя и свое восприятие мира.
Здесь трудно говорить о стереотипах. Возможно, в этом фильме я выдвинул гэги и бурлеск на первый план. В моих предыдущих работах был такой же юмор, но в этот раз я хотел довести его до крайности. Поэтому некоторые эпизоды действительно превращаются в гэг. Но этот гэг не лишает сцену смысла, который она стремится донести до зрителя. Мы не изобретаем юмор, он просто часть нас.
Что вы чувствуете, когда ваши фильмы сравнивают, например, с работами Вуди Аллена, Роя Андерссона или кого-то еще? Мне кажется, это не очень приятно, когда ваш стиль пытаются упростить аналогиями.
Многие критики и зрители пытаются найти отсылки и мои связи с другими режиссерами — это вполне нормально. Некоторые говорят, что я вдохновлялся Жаком Тати и Бастером Китоном. Наверное, я уже десять тысяч раз говорил, что не вдохновлялся ими и даже не видел их фильмы до того, как сам начал снимать.
Я не вдохновлялся и работами Вуди Аллена, даже никогда к ним не отсылался в своих фильмах. Когда я изучаю стиль Роя Андерссона и то, каким он видит мир, я вижу сходства с моим стилем и восприятием. Это отражается скорее не в том, какими сцены получаются, а в том, как они воспринимаются. Но это можно отнести и к другим режиссерам.
Довольно забавно, но режиссер, который, как я всегда признавался, вдохновлял меня, снимал совсем не такие фильмы, как я. Это японский режиссер Ясудзиро Одзу. Но, поскольку вы назвали Роя Андерсона, я должен признаться, что он один из самых любимых мною режиссеров.
Наверное, самый легкий вопрос: дайте совет тем, кто начинает снимать фильмы?
Легчайший способ для тех, кто хочет начать снимать фильмы, — начните снимать фильмы. Ты никогда не узнаешь, что нужно сделать, пока ты реально не начнешь это делать.
Я не знаю, что думают люди, когда экранизируют книги или пишут истории, — у меня другой путь. Но когда снимаешь такие фильмы тем же методом, как это делаю я, самое важное — это быть очень живым. Режиссер такого фильма всегда должен держать глаза открытыми, быть связан с окружающей его действительностью и быть чувствительным к ней. Только так можно найти нужные образы и моменты.
Технические аспекты не так важны — это просто путь, проходя по которому ты находишь необходимые тебе средства самовыражения. Это тяжело, пока ты сам не начнешь снимать фильмы и не поймешь свой киноязык.
Первый показ вашего фильма в России состоится на онлайн-платформе Qatar Film Days. Для вас важно, чтобы ваши фильмы показывали на больших экранах обычных, «офлайн-фестивалей»? Или же времена окончательно изменились?
Мы живем в таких обстоятельствах. Показы невозможны, потому что кинотеатры повсеместно закрыты. Когда ты смотришь такие фильмы, как мои, на компьютере или на большом экране, ты смотришь два разных фильма. Во многом потому, что в моих фильмах нет цельной истории, ведь они состоят из множества новелл. Все мои картины сняты на широкоугольную камеру, и в кадре важны и передний, и задний планы. Зрители многое из этого упустят на маленьком экране: фильм будет больше похож на слайд-шоу.
Ни один мой фильм нельзя смотреть на компьютере во многом потому, что я использую светосильные линзы. У меня не так много крупных планов и нет определенной сюжетной линии, за которой нужно следить, — важнее подтекст. Именно поэтому многие зрители не понимают мои фильмы, когда смотрят их на компьютере.
Но, к сожалению, мы в таких условиях. Я не думаю, что люди будут наслаждаться моим фильмом так же сильно, как если бы они смотрели его на большом экране. Однако те, у кого есть домашние кинотеатры, смогут испытать немного более яркие эмоции.
