«Ход королевы» с Аней Тейлор-Джой в роли гениальной наркозависимой шахматистки — пока что лучший сериал осени
Бет Хармон (восхитительная Аня Тейлор-Джой) — ребенка без мамы и с пропавшим папой — отправляют в приют для девочек, где она находит две главные свои страсти: транквилизаторы и шахматы, которым ее учит местный уборщик. Когда перед Бет нет игральной доски, она разыгрывает воображаемую партию в уме, ночью — на потолке. Еще она поворачивается к столу спиной, уборщик озвучивает ход h3, она за секунду просчитывает комбинации, говорит, что в ответ пешку снесет ферзем, — и еще два возможных варианта.
Уже повзрослевшую Хармон с проблемами с коммуникацией и пузырьком опасных таблеток, без которых она не может играть, называют вундеркиндом: она ведет одновременно 12 игр с местным шахматным клубом, выигрывает всухую, побеждает чемпиона штата Кентукки, становится сенсацией; репортерша из модного журнала Life говорит о гениальности и апофении — умении видеть невидимые паттерны и находить недоступные другим комбинации. Впереди — мировые турниры, чемпионство США, непобедимый русский Боргов (Марцин Дорочинский). Всегда, всегда с собой — алкоголизм и зеленые пилюли.
«Ход королевой», как может показаться, беззащитен от сравнения с набоковской «Защитой Лужина»: два вундеркинда с эмоциональной анемией, одна — в приюте, другой — в мало чем отличающемся пансионате для мальчиков, личная жизнь возложена на алтарь в черно-белую клетку, оба меняют турнирные Париж и Москву, едва удостаивая города взглядом. И все же, сугубо в наркологическом смысле, главным идейным побратимом Хармон оказывается молодой гений-теннисист Хэл Инканденца с ампутированной чувственностью и несколько другим рядом зависимостей, так хорошо прописанный в «Бесконечной шутке» Дэвида Фостера Уоллеса.
Между этими двумя легко наладить перекличку: в романе Уоллеса найдется десятка два страниц, где герой пялится в потолок и, как на большом экране, проигрывает воображаемые матчи. Главное, и в «Шутке», и в «Королеве» вырисован редкой невротической точности портрет людей с асимметричными диагоналями где-то внутри — безупречного совершенства и деградации, блестящего математического ума и трясущихся рук пьяницы, а еще зависимостей — от игры и стимуляторов. Наконец, даже вопросы они ставят одинаково. Как сказать, что гениальность — это не неправильный прикус, у дантиста не исправишь, и она рано или поздно подомнет под себя все? Обязателен ли пункт «никакой личной жизни» в этом контракте? Что остается после заката карьеры, как не нянчить разбитую дружбу и полировать добытые кубки?
Есть еще одно определение гениальности — это когда человек может предельно узкоспециальный опыт сделать универсальным. В этом смысле режиссер Скотт Фрэнк и Тейлор-Джой, конечно, гениальны. Разыгрывать семь эпизодов о том, как несколько зануд нависают над доской, так, что любой зритель, не выписывающий Chess Review и ничегошеньки не знающий о сицилианской защите, видит, что перед ним разворачивается холодная война. Парить над фигурами точной репортерской камерой, снимая только руки и мелкую моторику так, что, кажется, лучше героя и не опишешь: Хармон — ударник-нокаутер, спринтер, придавливающий оппонента за 15 минут, чрезмерно самоуверенная, неспособная на проигрыш; Боргов — обманчиво предсказуемый, бюрократический, сухой и ставящий американке безысходную вилку дважды. Это вообще плохо укладывается в формат рецензии: писать (и говорить) о шахматной игре банальным человеческим языком, пытаться выразить это поддающееся только математике и интуиции престидижитаторство. Другое дело — киношный синтаксис: наивысшего эмоционального накала сериал достигает в момент передвижения ладьи — чувствуешь, что это если не конец света, то чей-то карманный, личный армагеддон.
Шахматы, хотя бы из-за отведенных фигурам ролям, феминистская игра: все носятся, защищая неумелого патриарха, пока королева остается самой грозной фигурой. «Королеву», при всей ее освободительной риторике — 1960-е, гроссмейстер в юбке разносит застегнутых на все пуговицы мужчин, — совсем не хочется интерпретировать как эмансипационный гимн. Авторов скорее волнует частная история исключительности (чемпионский пояс в 20 с хвостиком лет) и банальности (обычная выпивоха), устройство такой слабо поддающейся формулировкам штуки, как «гений».
Наконец, половина радости от просмотра «Королевы» — в том, что ее никто особо не ждал: экранизация крепко сбитого, но совсем не статусного, удивительно лапидарного для постмодерновых 1980-х романа Уолтера Тевиса (книга уже доступна на русском); внутрицеховая, по сути, драма, которая, казалось, станет интересна шахматному кружку и еще трем людям (об обратном говорит гордое нетфликсовское Top-10). Это своего рода хитро разыгранная партия, как ее разыграл бы Боргов, выдвигающий только пешки, перед тем как подготовить к атаке весь авангард, — и по последовательности попадания по болевым точкам эта игра направлена и на зрителя. На поверку — пока Netflix выдавал по ложке дегтя раз в неделю (это мы про утренники Райана Мерфи о сестре Рэтчед и «Призраках поместья Блай»), «Королева» сухо, бритвенно, точно ставит упомянутым сюжетам мат ферзем. И это эндшпиль.