Гарри Нуриев: «Правильный свет и правильно подобранные цвета могут изменить не только твой день, но и твой подход к самому себе»

Для меня это большой и достаточно сложный эксперимент: я представил, как развивался бы русский стиль примерно 200 лет назад, если бы не было культурной интеграции с Европой и Америкой. То есть это дизайн, основанный исключительно на данности нашей природы, искусства, литературы, ремесел. Мне было безумно интересно, потому что всегда казалось, что это утерянный ингредиент дизайна, на который никто не хочет обращать внимания по двум причинам. Первая — потому что нет литературы и ссылок, которые легко найти, а вторая — банально плохая репутация из-за неправильно использованного контекста, например, гжели. На основании этого я начал создавать альтернативную реальность, которая мне очень понравилась, — я понял, что она идеально накладывается на мой язык дизайна.

Удивительно, что ты пришел именно к минимализму — потому что под русским стилем обычно подразумевают нечто гротескное, лубочное.

Жизнь русских людей в ее повседневных проявлениях очень лаконична. Это видно не только по русским избам, но и по тому, как были устроены места отдыха царей, скрытые от посторонних глаз: очень скупой декор, только необходимая мебель, предметы расставлены на достаточно большом расстоянии друг от друга. Это ли не минимализм? Да, раньше в интерьерах присутствовали резьба и узоры, но на тот момент это было востребовано, потому что у людей было больше времени заниматься ручной работой.

Ты считаешь, что минималистичные пространства более естественны для нас?

Да, потому что мы — очень интеллектуальная нация. Для нас красота прежде всего внутри, а все остальное — это функция. Русский стиль ассоциируется с китчем, возможно, потому, что Эрмитаж, Царское Село, Оружейная палата — это единственные референсы, которые были популярны и поэтому запомнились. Но это лишь малая часть того, как жили люди. При этом русские никогда не скупятся на цвета — если уж мы используем их, то самые яркие и в огромном количестве.

Это оказалось близко моей натуре. До поступления в МАРХИ я ходил в художественное училище, и там со мной занималась преподаватель, которая дала возможность целиком раскрыть все мои художественные фантазии. Она запрещала использовать готовые краски из баночек и научила смешивать их. У меня была синяя клубника, зеленое небо. Наверное, тогда мои стереотипы о цвете стерлись и в таких неограниченных масштабах цвет попал в мою жизнь. Но в МАРХИ это ушло — архитектуре яркий цвет чужд. Архитекторы одеваются в черное, интерьеры в архитектуре должны быть серые, бежевые или белые. Когда я окончил институт, то понял, что не приемлю это, и цвет стал появляться все больше.

«Электрический синий» цвет, с которого ты начинал и который в дальнейшем преобразовался в более спокойные оттенки, — это тоже что-то русское глубинное или выбор связан с твоими личными переживаниями?

Синий цвет для меня — цвет свободы. Безусловно, он по каким-то необъяснимым причинам резонирует со мной лично. Но мне кажется, что это вполне «русский» цвет, без которого сложно представить нашу культуру. Он появился в моих работах три года назад, когда я делал свою квартиру в Нью-Йорке. Это было время, когда яркий и активный цвет в интерьерах мог быть только в нюансах или декоре. Честно говоря, даже для меня тогда это было экстримом, но я переступил через страхи и решил его использовать. Сейчас я отношусь к нему спокойно, но, безусловно, чувствую его силу.

Помимо синего в твоих работах много розовых оттенков — ты активно использовал их в интерьере других квартирах, в чикагском ресторане коллекций мебели. Это дань популярному millennial pink или что-то другое? Ведь, похоже, ты начал использовать этот цвет раньше, чем он вошел в моду.

Розовый стал для меня очень четким формулированием всего накопленного мною опыта. Несмотря на то что его использовали в основном для детских комнат, мне казалось, что это очень мужской цвет: он сильный, но при этом крайне спокойный. И мне хотелось изменить стереотип о нем. В 2014 году я применил его в офисном проекте — там везде был пол такого цвета. Я показал розовый цвет под другим углом — энергичным, стильным, сексуальным. Сейчас его можно увидеть в мужской одежде и аксессуарах, но еще недавно это было немыслимо. Например, костюмы COS, в которых мы снимали кампанию COS «New Perspectives», приуроченную к запуску интернет-магазина в России, были розового цвета — того самого, который я придумал как манифест мужской красоты в 2014 году.

При работе над проектами ты запрещаешь команде смотреть референсы других пространств и призываешь искать вдохновение в кино, моде, литературе, воспоминаниях — словом, во всем, что не связано с архитектурой и дизайном напрямую. А как насчет невизуальных источников — есть ли тексты, музыкальные альбомы или, возможно, парфюм, который вдохновил твою студию на новую работу?

Я опираюсь, скорее, на ощущения от нового пространства или на свое видение будущего. Есть типологии, которые невозможно представить, не побывав внутри, — скажем, театральный зал или комната кривых зеркал. Там ты начинаешь мыслить по-другому. И это ощущения не визуальные, они больше связаны с масштабом.

Например, магазин Avgvst, открытый недавно в Санкт-Петербурге, вдохновлен вазой и библиотекой Алвара Аалто в Выборге — там стены так же плавно перетекают из одного пространства в другое. Еще одним референсом для меня была архитектура Ле Корбюзье. Я не уверен, что у него были такие же формулы, как у меня, но результат очень похож. В его пространствах стены не соприкасаются, крыши как бы левитируют, нет прямых углов. Пространства, в которых привычные вещи выглядят непривычно, в хорошем смысле выводят тебя из зоны комфорта. И люди, как правило, очень сильно вдохновляются этим. В моих пространствах люди чувствуют себя более счастливыми — это факт. Потому что их жизнь немножко меняется, а это то, чего хочет любой человек.

Как бы банально это ни звучало, правильный свет и правильно подобранные цвета могут изменить не только твой день, но и твой подход к самому себе: как ты смотришь на себя в зеркало, что ты предпочитаешь из еды. Потому что кухни при определенном расположении цвета и формы могут мотивировать больше готовить. Правильно спланированное пространство настраивает на занятие йогой или медитацию ровно так же, как спортивная форма побуждает ходить быстрее и быть более активным.

Как повлияла на твою жизнь твоя собственная квартира в Нью-Йорке?

У меня очень сильно поменялось окружение, потому что людей стало тянуть к этому пространству. Оно попало на обложку журнала The New York Times, а для начинающего дизайнера это большое событие. Я совершенно к этому не стремился, но, видимо, в проекте было так много правды и искренности, что это далеко зашло. И я тогда очень сильно удивился, потому что не думал, что это может настолько повлиять на жизнь.

Когда для тебя перестает существовать твой собственный дом, ты сам, по сути, становишься немного меньше. Место, где начинается и заканчивается твой день, твоя ванная комната и то, в чем лежат зубные щетки, то, как мы чувствуем ногами одеяло, какое оно на ощупь, — все это создает ощущение себя. И как бы ни был прекрасен мир за пределами пространств, в которых мы живем, работаем и едим, мы себя чего-то лишаем, если они не гармонируют с нами.

Я постоянно получаю отзывы от своих клиентов о том, как они вернулись из командировки и попали из внешнего хаоса в этот умиротворенный, спокойный, но при этом яркий и счастливый мир. То, что у них происходит на душе, они описывают как бурю в стакане, которая оседает на дно. В мире полного хаоса важно попасть в пространство, где все упорядоченно и гармонично. Так я лично восстанавливаю баланс.

У тебя в Москве скоро появится новый объект — лобби в клубном доме Lumin House рядом с Варваркой. На какие идеи и образы ты ориентировался, создавая его?

Весь проект Hutton Development построен на том, как свет проникает с улицы в квартиру и как он меняется в течение суток. Исходя из этого, я создал интерьер в металлических бело-серых цветах с огромным арт-объектом посередине — колонной, которая целиком покрыта LED-экранами. На нее проецируется придуманный мною рисунок. Этот градиент стал основой для всей истории дома и брендинга.

Лобби — очень важное пространство, потому что это точка входа в жилье. История попадания в дом начинается с момента, когда ты дотрагиваешься до дверной ручки подъезда. И это настолько важно, что игнорировать это невозможно. Безусловно, твое ощущение мира будет совершенно иным, когда общественное пространство в доме сделано качественно и в нем есть арт-объект, с которым ты каждый день встречаешься.

У меня была история про одного клиента, который в самом начале моей карьеры попросил сделать для него подъезд и входную группу в очень спорном, низкобюджетном доме. Для меня было странно, что такой интеллигентный, умный и успешный бизнесмен покупает квартиру в подобном здании. Через год мы встретились и я осторожно спросил, как поживает проект. Он показал мне дом и рассказал, что вот здесь теперь живет известный музыкант, а здесь хирург. Его квартира стала стоить в два раза дороже — и все благодаря этому подъезду.

Если бы ты мог что-нибудь поменять в Москве — что бы это было?

Все, что я лично мог бы поменять, я и так меняю каждый день — это моя работа. Но мне кажется, что Москву можно будет впервые оценивать лет через пять. Потому что она только сейчас встала на путь изменений. Узнав разнообразие и изыски после 1990-х, она впервые поняла, что для нее важно. Я очень хорошо помню, каким был город в 1997 году, когда я первый раз приехал сюда. Сегодня я вижу колоссальную эволюцию абсолютно во всем, включая разговоры, которые я слышу за соседними столиками, то, как люди одеваются по выходным, что они заказывают в ресторанах, как выглядят и куда ходят.

В статье The New York Times про тебя написали, что Россия с ее «царскими» наклонностями была не самой идеальной базой для твоего минималистичного стиля. Тебе правда оказалось легче реализовать себя за рубежом?

Конечно. С моим прогрессивным, экспериментальным отношением к дизайну мне было крайне сложно начать здесь карьеру. Я принял решение уехать в Америку, где в течение года мне удалось подключиться к миру дизайна, который существовал только там. Сейчас он есть и здесь — клиенты приходят ко мне за тем, что я делаю всегда. Это огромное счастье, потому что раньше мои идеи в России считались каким-то безумием, а сейчас это уже целое направление и стиль жизни для многих.

Для меня было очень важно не просто уехать в Америку и остаться там, но и использовать наработанный опыт в России. И мне удалось сбалансировать жизнь там и здесь — выстроить компанию таким образом, чтобы она работала на две страны. Сейчас наша география не ограничена Америкой или Россией: у нас есть проекты в Китае, Корее, ЮАР, Англии и Европе, в странах ближнего зарубежья. И в этом вся прелесть глобального голоса дизайна, который мне было так важно создать.

Куда ты планируешь двигаться дальше?

Сейчас я развиваю несколько новых направлений, которые не связаны с дизайном интерьеров. Образовательная деятельность уже стала для меня полноценной работой — я дал большое количество лекций в архитектурных университетах по всему миру. Также я занимаюсь одеждой, поскольку это самый быстрый способ объяснить, что я имею в виду под своими идеями. Недавно вместе с COS мы выпустили серию масок для Instagram (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации), главная цель которых — инициировать диалог о важности экологических проблем через социальные сети. А еще одно направление — пока секрет, который я раскрою позже в этом году.