«Мир, полный чудес» Тодда Хейнса: фильм, обреченный на любовь
Если описывать «Мир, полный чудес» как продукт маркетинговых вычислений, то формула будет такой: «Артист» Хазанавичуса встречает сериал «Очень странные дела», и вместе они поют песни из «Ла-Ла Ленда» в декорациях, оставшихся от «Королевства полной луны» . Для аудитории постарше это коммерческое предложение может звучать и так: «Похитители велосипедов» плюс «Над пропастью во ржи».
Но фокус в том, что никакой маркетинговой продуманности, никакой фестивальной расчетливости и вообще ничего меркантильного в фильме нет: он просто влюблен в зрителя, в кино и в своих героев, и потому обречен на взаимность. Сложно представить, чтобы этот crowd-pleaser получил Гран-при даже от жюри, в котором есть Уилл Смит; да и сообщество критиков Screen International оценило его ниже, чем «Нелюбовь» Андрея Звягинцева, сочтя, видимо, слишком приторным. Но уже сейчас можно предположить, что в следующем году фильм ждет «Оскар» за лучший адаптированный сценарий. Потому что работа с текстом здесь проделана грандиозная: дело в том, что исходная книга Брайана Селзника, как и фильм, поровну склеена картинок и букв. Чтобы понять, как выглядят творения Селзника на экране, можно посмотреть «Хранителя времени» Мартина Скорсезе.
Внутри «Мира, полного чудес» на самом деле живут два фильма — и наблюдая за тем, как они идут на сближение, зритель чувствует себя свидетелем рождения очень большой любви. В одном фильме, снятом в декоративных 1970-ых, маленький мальчик спрашивает у своей мамы-библиотекарши (Мишель Уильямс), кто его папа. Мама, вместо того чтобы дать ответ, умирает — и мальчик, прыгнув в автобус, в поисках отца пускается в странствие до Нью-Йорка. Путешествие осложняется тем, что герой ничего не слышит. Слух был потерян при мистических обстоятельствах: в ночь, когда мальчик приложил к уху телефонную трубку и узнал одну страшную тайну, в дом ударила молния. Дом, к слову, расположен на озере где-то в Миннесоте, так что милых детских артефактов в кадре больше, чем в «Инопланетянине», концовке «Арго» и каждой из серий «Очень странных дел».
Второй фильм — черно-белый, но музыкальный. Маленькая девочка живет в Нью-Йорке 1920-х и не знает, почему эти двадцатые называют ревущими: девочка (как и сыгравшая ее очаровательная актриса Миллисент Симмондс) глухая. Поэтому больше всего на свете она любит немое кино и его звезду Лиллиан Мэйхью (Джулианна Мур). А меньше всего — сидеть дома с жестоким отцом. Но на афишах кинотеатров все чаще появляются объявления о революционной системе: фильмах со звуком. Так что девочка тоже сбегает — и странным образом две истории соединяются. Цветной и черно-белый «Миры, полные чудес» подбираются друг к другу медленно и осторожно — мелодия за мелодией, песня за песней.
Ах да, в «Мире, полном чудес» есть еще и третий фильм. Точнее, серия уморительных скетчей, в которых Джулианна Мур изображает героинь черно-белого немного кино. Еще неделю назад казалось, что в 2017 году есть лишь одна рыжая богиня перевоплощений — Джиллиан Андерсон, играющая многоликие медиа в сериале «Американские боги». Теперь к ней присоединилась Мур, впечатление от встречи с которой в Каннах можно описать лишь одним словом: святая.
«Мир, полный чудес» уже немного ругают, называя хитрым упражнением в прекрасном. Что есть, то есть: каждая из сцен здесь действительно воспроизводит какой-то прием, который мы успели полюбить где-то еще. Но это скорее свойство книги, которая просто очень нежно относится к детству — нежнее, чем «Повесть о господине Зоммере». Музей Квинса с огромной панорамой Нью-Йорка, по которому гуляют герои. Домик на озере, где ссорятся дети. Паром до Статэн-Айленда, поездка на котором ознаменует начало новой жизни. Сон мальчишки про ночной лес. Слезы девочки в кинозале. Само собой, все это уже где-то было.
Но верно так же и то, что этот фильм умеет обманывать ожидания. Ровно в тот момент, когда от него ждешь провала в мистику, как в «Супер-8», он убедительно доказывает, что волшебство возможно и без нарушения законов природы: достаточно оставаться ребенком. А в моменты, когда какая-то из сюжетных линий становится чересчур сентиментальной, вторая начинает задиристо шутить — и равновесие комического и трагического приходит в порядок.
А равновесие — это то, чего пока не хватило ни одному фильму из основного конкурса Каннского фестиваля. Так что в чем-то Тодд Хейнс уже победил.