Эпизод пятый: Тициан, Сикстинская капелла и папский гардероб

Серия начинается с очередного видения Ленни о родителях и Венеции. Остановки San Vio, куда молодого папу заносит воображение, на самом деле не существует – ее придумал Соррентино. Зато в Венеции есть одноименная площадь – и специально для съемок неподалеку от нее соорудили пристань с табличкой San Vio, и маршруты речных трамвайчиков N1 и N2 увеличились на одну остановку. Зачем? Это излюбленный прием Соррентино — легкая подтасовка реальности, создание параллельного мира. Из-за трогательного ностальгического начала в пятом эпизоде режиссер укорачивает титры и меняет в них музыку, а также не показывает сбитого метеоритом папу Иоанна Павла II – в контексте тоски по родителям это выглядело бы жестоко и абсурдно.

Ленни снова сидит со своим исповедником, доном Томмасо, на крыше собора Святого Петра и размышляет о том, чем сейчас занят Всевышний.

«Бог злится, — говорит Ленни. — Он переехал на окраину города, в грязную квартирку-студию над шиномонтажной мастерской. Ночами Бог страдает от жары. Не спит ночами с тех пор, как осознал свое бессилие над людьми. Он понял, что потерял контроль».

Тут могла быть чудесная отсылка к фильму «Новейший Завет» – комедии режиссера Жако Ван Дормаля. Одна беда – премьера состоялась 17 мая 2015 года, когда сценарий «Молодого папы» уже был написан. Или к «Антихристу» Ницше. Или – дальним эхом – к стихотворению Бродского «В деревне Бог живет не по углам».

Как вам кажется, откуда эта цитата?

Где-то в глубинах Ватикана Ленни и Гутиеррез рассматривают картины. Правая заслуживает отдельного разговора, но сегодня нас интересует та, что слева. Это «Поклонение Венере» Тициана (1518-1520), которая хранится в музее Прадо в Мадриде.

Ее в свое время заказал Альфонсо I д’Эсте, герцог Феррары, Модены и третий муж Лукреции Борджиа, отец того самого Ипполита Д’Эсте, которому городок Тиволи под Римом обязан виллой, а вся Европа – модой на итальянское парковое искусство.

Причем заказал со строжайшим ТЗ: художник должен был перенести на полотно точный текст главы «Эроты» из книги «Картины» Филострата Старшего – античного писателя, жившего во 2-3 веке н.э. между Афинами и Римом.

Самое интересное, что книга Филострата – это экфрасис, то есть, упражнение в риторике, состоящее из описаний вымышленных картин. Результат забавен: Тициан переносит на холст для заказчика выдуманную двенадцать веков назад картину – слово в слово, по одному лишь описанию.

Вот цитата из нее:«Смотри! Яблоки здесь собирают эроты. Не удивляйся, если видишь их много. Они — дети нимф и управляют всеми делами людей; потому-то их много, что много ведь и того, к чему чувствуют люди любовь, а для богов на небе, говорят, совершает то же небесный Эрот. Разве ты не заметил, как сладко благоухает весь этот сад? Или этого ты еще не почувствовал? Внимательно ж слушай: вместе с моим рассказом уж наверно тебя потянет и на яблоки. Ряды этих деревьев идут все прямо; между ними можно свободно ходить; проходы эти покрыты мягкой травою; если лечь на нее, она будет казаться мягким ковром. На концах же веток висят яблоки — и золотистые, и румяные, и те, что как солнечный свет отливают; они привлекают к себе целым роем Эротов, налетевших, чтоб их собирать. Золотыми гвоздями украшены колчаны у этих эротов, золотые в них также и стрелы, но вся их толпа, снявши колчаны и легко порхая, поразвесила их кругом по всем яблоням, одежды ж свои, разноцветные, пестрые, разостлала по траве, и отливают они у них тысячью разных цветов. Головы их не увенчаны венками: им достаточно собственных волос. Крылья их темно-синие или пурпурные, а у некоторых — почти совсем золотые; бьют они ими по воздуху, будто бы нежная музыка. Ах, какие корзиночки, куда они складывают яблоки! Как много в них вделано сердоликов, смарагдов и настоящих жемчужин, а их работа должна навести нас на мысль об искусстве Гефеста. Для сбора плодов им вовсе не нужно ставить лестниц к деревьям: высоко взлетают они к самым яблокам. Но не будем говорить о тех, что танцуют или повсюду бегают, или о тех, что заснувши лежат, или кто наслаждается, поедая зрелые яблоки. Посмотрим, что значит вот эта их группа? Обрати внимание! Четверо самых красивых эротов отошли от других в сторону; двое из них бросают друг в друга яблоками, а вторая их пара — один стреляет в другого из лука, а тот в свою очередь пускает стрелы в первого; и на лицах у них нет ни тени угрозы; напротив, открытую грудь они подставляют друг другу, как будто желая, чтоб именно туда вонзились стрелы. Прекрасный тут кроется смысл. Смотри, правильно ль я понимаю художника: это, мальчик, картина дружбы, влеченья друг к другу. Те что играют, кидаясь яблоками, означают начало любви; вот почему один поцелует и яблоко бросит, другой же подхватит его, открывши ладони, конечно затем, чтоб, если поймает, самому с поцелуем его бросить обратно. А та пара стрелков — они закрепляют любовь, успевшую в них зародиться. Так вот что хочу я сказать. Эти играют, — чтоб тем положить начало любви, а эти стреляют, чтоб влечение их без конца продолжалось. А видишь ты тех, в кругу многочисленных зрителей? Они охвачены гневом и как будто готовы вступить в борьбу. Я тебе расскажу и об этой борьбе; кажется мне, ты об этом особенно просишь. Один из них поймал противника, налетев на него сзади; схватив его, он душит и крепко держит его между ног, но тот не хочет ему уступать, старается прямо стоять и пытается разжать руку, которая душит его, отогнувши один из пальцев врага; после этого остальные пальцы уже не могут держаться и крепко сжимать. Больно тому, у кого отгибается палец, и кусает он ухо у того, кто борется с ним. Но эроты, которые смотрят на эту борьбу, негодуют на этот прием, считая, что он поступает неверно тот, кто его применяет и нарушает законы борьбы, и, как камнями, хотят закидать его яблоками. Пусть не ускользнет от нас и вот этот заяц; давай поохотим¬ся за ним вместе с эротами. Обычно этот зверек сидит под яблонями и поедает упавшие на землю яблоки; обгрызши, он их бросает. И вот его-то эроты пугают и гонят: один хлопает в ладоши, другой криком пугает, а третий машет накидкой; иные с криком летают над ним, а те по следам пешком его гонят. Этот поднялся на воздух, как будто бы сверху хотел он на него наброситься, но заяц повернул в другую сторону; другой нацелился, чтобы схватить зайца за ногу, но выскользнул заяц из рук у него, а он уже думал, что держит его! Они все смеются; один из них упал и лежит на боку, другой уткнулся носом в землю, третий лежит на спине; все они в таких позах, в какие поставила их неудача. Но ни один из них не стреляет, пытаясь схватить зайца живым, как лучшую жертву для Афродиты. Ты, может быть, знаешь, что рассказывают о зайце, как сильно он склонен к делам Афродиты? Говорят, что самка его, еще кормя тех, кого она родила, во время кормления вновь становится матерью, и ставши беременной раньше, чем успеет родить, она таким образом никогда не бывает от родов свободной; самец же осеменяет ее, как это в природе самцов, но выпустив семя, он делает самку беременной раньше, чем она успеет родить, что уж совсем против природы. А глупцыиз влюбленных, добиваясь любви от любимых незаконно, путем заговоров приписали этому зайцу какую-то особую силу любовных чар. Оставим все это людям беззаконным и недостойным того, чтобы их взаимно любили, а ты посмотри вместе со мною вот на ту Афродиту. Где она и какое ей дело до яблок? Ты видишь скалу с большою пещерой внизу, из которой ручей вытекает с голубою водой, свежей и для питья очень вкусной; канавками он проведен орошать эти яблони. В этой пещере, ты и должен так думать, находится Афродита; думаю, там ей воздвигли статую нимфы; ведь она сделала их матерями эротов, а потому и счастливыми в детях своих. Это зеркало из серебра, золоченые сандалии, пряжки из золота — все здесь повешено не без значения. Они говорят, что это все — дары Афродите, и это так и написано, — можно прочесть там: "От нимф посвященье". И эроты приносят сюда начатки от яблочных сборов и ставши кругом, молятся, чтоб сад их оставался прекрасным». «Смотри! Яблоки здесь собирают эроты. Не удивляйся, если видишь их много. Они — дети нимф и управляют всеми делами людей; потому-то их много, что много ведь и того, к чему чувствуют люди любовь, а для богов на небе, говорят, совершает то же небесный Эрот. Разве ты не заметил, как сладко благоухает весь этот сад? Или этого ты еще не почувствовал? Внимательно ж слушай: вместе с моим рассказом уж наверно тебя потянет и на яблоки».

Главный смысл текста и, соответственно, картины — это всеобщее торжество любви и радости от любви. Эроты символизируют все ее виды: любовь чувственную, дружескую и родственную. И любовь же – то самое чувство, которое Ленни незнакомо, которого он был лишен и которое не в состоянии воспроизвести.

И в этом разгадка загадочной сцены из первого эпизода, где молодой папа выбирается из-под груды детских тел, – это те самые эроты, мертвые или спящие, олицетворение чувств, на которые Ленни не способен или способен едва ли.

Ленни вспоминает о детстве, побеге из приюта и о больной матери одноклассника, сидя под изображениями Via Crucis, крестного пути Христа. В католической традиции их четырнадцать.

1. Иисус приговорен к смерти

2. Иисус взваливает на себя крест

3. Иисус падает в первый раз

4. Иисус встречает свою мать Марию

5. Симон Кириниянин помогает Иисусу нести крест

6. Иисусу подает платок святая Вероника

7. Иисус падает во второй раз

8. Иисус утешает плачущих женщин

9. Иисус падает в третьий раз

10. С Христа срывают одежды

11. Иисуса прибивают к кресту

12. Иисус умирает на кресте

13. Иисуса снимают с креста

14. Погребение.

Метафора может быть случайной, но Ленни сидит между четвертой и пятой картинами, – и следующим же кадром Соррентино показывает нам сестру Мэри и самого близкого друга Ленни, рыжего мальчишку, который еще пока не стал кардиналом Дюсоле, но уже в детстве разделял с Ленни тяготы жизни. И позже Дюсоле, пройдя с молодым папой какую-то часть пути, бросит его.

«Рано или поздно все папы хотят вспомнить, что такое свобода. Потом они возвращаются», – говорит кардинал Войелло сестре Мэри, обеспокоенной ночной пропажей Ленни из Ватикана. Это чудесная аллюзия на фильм Нанни Моретти Habemus papam (2011). Сюжет: у свежеизбранного папы начинается паническая атака, он отказывается выйти на балкон собора Святого Петра и показаться верующим. Для папы приглашают лучшего психоаналитика, но не учитывают, что психоаналитик – атеист. Тем временем папа, переодевшись в штатское, сбегает из Ватикана, и несколько дней подряд его не могут найти. В общем, тут Соррентино откровенно проказничает и демонстрирует отличный уровень знакомства с работами режиссеров, уже шутивших на эту тему.

У последних римских пап вообще существует старая добрая традиция побега: например, папа Иоанн XXIII любил оставлять открытой калитку летней резиденции в Кастель-Гандольфо и сбегать, никого не предупредив, просто чтобы покататься на машине по знакомым местам или проведать друга в госпитале. Часто верующие обнаруживали его намного раньше, чем собственная перепуганная жандармерия. Нынешний папа Франциск тоже периодически сбегает из Ватикана по ночам, но увы, по профессиональным причинам – он навещает бездомных, которые ночуют под портиками напротив площади Святого Петра.

Сцена с поиском сигарет в отеле и внезапной ночной встречей с блудницей – не просто понятная всем отсылка к библейскому сюжету, но еще и географический квест: эту сцену снимали в Hotel Mediterraneo на виа Кавур, что в часе бодрой ходьбы от Ватикана. Если посмотреть на карту Рима, то у Ленни и Андрю получилась очень долгая и странная прогулка.

Отдельно надо отметить прекрасную сцену, в которой проститутка пытается заинтересовать клиента тем, что для него важнее всего – в случае с нашим героем это разговор про доказательство бытия Божьего. И в качестве доказательства девушка, как настоящий пророк или сивилла, фотографирует Ленни и предъявляет ему его же снимок. В любой непонятной ситуации говорите метафорами.

Мнимые ворота Ватикана, у которых сестра Мэри ждет на рассвете загулявших отпрысков (и которые довольно часто мелькают в сериале), – это одни из ворот виллы Медичи, в которой сейчас находится Французская Академия Художеств. Обычно они закрыты, но иногда, купив билет, можно увидеть их изнутри.

Все костюмы в сцене с выступлением папы перед кардиналами созданы с максимальной достоверностью. Джуд Лоу рассказывал, что папские облачения были настолько тяжелыми, что ходить в них получалось только очень медленно – мантия блокировала любые движения, актер постоянно потел, словно его завернули сразу в два ковра. Карло Подджолини, костюмер сериала, чуть не упал в обморок, когда узнал о планах Соррентино внести Ленни в капеллу стоящим, чтобы герой, запрокинув голову, рассматривал потолочные росписи. Было вообще непонятно, сможет ли Лоу устоять на ногах.

В фильме о съемках сериала есть очень трогательный момент, когда между дублями Джуду вытирают пот, а у него на лбу остается огромный бордовый отпечаток от бортика тиары. Даже несмотря на то, что головной убор сделали из самых легких заменителей драгоценных металлов, он весил несколько килограммов.

Джуд Лоу потом признавался, что все эти костюмы помогли ему понять, что именно пытается сделать Церковь. «Находиться в реконструированной Сикстинской капелле, надевать праздничные облачения – это не только про достоверные реплики. Это оказалось еще очень полезно для актерской игры – понять, что в церкви тоже есть доля театральности».

Сикстинскую капеллу специально для съемок отстроили по фотографиям, имеющимся в открытом доступе, – начиная от подбора фактур мрамора и позолоты и заканчивая полным воссозданием «Страшного Суда» Микеланджело (и это не считая боковых росписей Ботичелли, Гирландайо и прочих). Это поистине титанический труд десятков людей – капеллу практически не отличить от настоящей. Но, как обычно бывает при перфекционизме, реконструкторы пропустили деталь, которая находится у всех на виду. А именно, забыли отпилить выпирающие зубцы на уровне головы священников, а также добавить внутреннюю часть барельфа.

Для сравнения, ниже фотография из настоящей Сикстинской капеллы. По снимку видно, что в реплике не хватает и верхней перегородки (это явно техническое решение, чтобы камера могла свободно пройти).

Реконструкторы также решили не имитировать разницу в высоте пола, которая сохранилась еще с тех времен, когда ажурная мраморная перегородка стояла ровно посередине капеллы. Она совпадала положением с фресками Микеланджело и делила зал на две части – для мирян и для клира. Все, что относилось к сотворению мира, было над частью для священников, а оставшиеся истории, начиная от изгнания из рая, были уже над мирянами.

Но со временем количество кардиналов так выросло, что они перестали помещаться в свою половину – и перегородку пришлось перенести на несколько метров, чтобы за счет мирян расширить пространство для кардиналов. В настоящей Сикстинской капелле на этом месте ступенька и на полу меняется рисунок.

Папа начинает свою речь для кардиналов. «Тук-тук. Нас нет. Братья-кардиналы, с этого дня нас нет, кто бы к нам не стучался. Мы здесь только для Бога. "Лишь в Церкви есть благодать истины", – сказал святой Игнатий Антиохийский, и он был прав. Нам нет смысла выходить в мир. Вместо этого – оглянитесь. Что вы видите? Дверь. Единственный путь внутрь. Он мал и крайне неудобен. И каждый, кто хочет нас увидеть, должен придумать, как пройти через эту дверь».

Дверь возникает посреди капеллы, камера удаляется и становится видно, что она совсем крошечная. Но самое интересное, что эта игрушечная дверь – копия «Врат Смерти», ведущих в собор Святого Петра. Именно через эти двери выносят умерших пап после отпеваний.

Сама история «Врат Смерти» удивительна. Их в 1964 году сделал на заказ папы Иоанна XXIII известнейший скульптор Джакомо Манцу, который, к слову, был не только коммунистом, но еще и атеистом. Но это не мешало их дружбе, у них было кое-что общее – оба родом из Бергамо и оба из очень бедных семей. Изначально Манцу заказали дверь с житиями мучеников и святых, но он изменил концепцию и выбрал тему смерти. Смерти, как меры человеческого страдания и призыва к милосердию. Папа так и не увидел эти двери – он умер незадолго до окончания работ.

В пасторальной сцене в ватиканских садах Эстер пытается признаться в том, что хотела скомпрометировать папу, но Ленни обрывает ее на полуслове: «Все, что я могу сделать, это простить тебя. Всегда тебя прощать». В этот момент неподалеку распускается белая лилия.

В иконографии Благовещения белая лилия – один из самых значимых и узнаваемых символов непорочности девы Марии. Марии ее приносит архангел Гавриил, но цветок может просто присутствовать в интерьере. Видите девушку, луч света и белую лилию – наверняка это будет Благовещение.

Так и в сцене с Эстер без лишних слов становится понятно, что после прощения папы она вновь обрела чистоту и в это же мгновение почувствовала, что беременна. «Я чувствую это», – восклицает она. Ответ папы невероятно комичен. «Я тоже чувствую это», – говорит Ленни, думая о чем-то своем.

В пятой серии прекрасная хулиганская концовка. В ней псевдопророк Тонино Петтола возвращается в свой дом, обставленный бесчисленными статуями и изображениями отца Пия (см. описание четвертого эпизода) , зажигает очередную свечку на домашнем алтаре, наклоняется к макбуку проверить новости и с удивлением обнаруживает у себя в столовой банду, состоящую из папы и четырех кардиналов.

«Синьоры, какая честь. Чем же я обязан вашему визиту?» – заикаясь от удивления, вопрошает Тонино. И кардинал Воелло с совершенно непередаваемой официальной интонацией отвечает, скатываясь к концу фразы на неаполитанский диалект: «Тонино Петтола! Причина нашего визита заключается в том, что ты нас з****л!».