«Дорогие товарищи» Андрея Кончаловского — фильм об уроке советской истории, который нельзя прогулять
По чистому и сонному южному городу, взятому в тиски черно-белого кадра, едет поливальная машина — частая героиня оттепельных фильмов, чаявших стряхнуть с жизни пыль. Звучит гимн Советского Союза — символ нашей способности вкладывать в одну и ту же мелодию разные смыслы. На смятой простыне в квартире — два партработника, мужчина и женщина, не супруги. Произошла измена, но кризис веры, умолчания и компромиссы — привычная для этих героев система координат. Даже в коммунизм они верят разный: он оправдывает Хрущева, она повторяет имя Сталина, как оберег. Андрей Кончаловский — не Юрий Быков, так что бунт на заводе он покажет глазами партийной номенклатуры и генералов, а не народа. То ли потому, что с народом для режиссера оперы «Борис Годунов» все ясно. То ли потому, что исследовать логику власти сейчас важнее.
Так или иначе, но за окном начинается 1 июня 1962 года — страшного и странного времени, когда в кино показывали такие свободные вещи, как «9 дней одного года», на Кубе готовились к Третьей мировой, а из магазинов исчезали продукты. Решительнее всех в том году власти ответили жители Новочеркасска — люди с завода, на котором одновременно увеличили нормы выработки и снизили зарплаты. Южане (а на Дону, как скажет ближе к финалу старый казак, Бога нет) вышли на мирную демонстрацию. Власти ответили насилием; минимум 24 человека были убиты во время шествия, еще двоих казнили; больше ста демонстрантов получили сроки, а тысячи замолчали — события этого дня были засекречены вплоть до распада СССР.
А теперь и вовсе происходит что-то сюрреалистическое: первый художественный фильм о народной трагедии 1962 года выходит на фоне протестов в Хабаровске и пробуждения Беларуси; продюсирует его меценат Алишер Усманов, снимает сын автора гимна Андрей Кончаловский; трейлер представляет оппозиционная «Медуза», а информационной поддержкой занимается государственный канал «Россия-1»; мировые и национальные премьеры, наконец, проходят в светской Венеции и на загорелом «Кинотавре». Если весь этот странный и страшный 2020 год тоже не окажется когда-нибудь засекречен, то потомков ждет занимательный ребус. Кто и с кем был не согласен в России 2020 года? Какой глубины была пропасть между реальностью и искусством?
О драматургических достоинствах «Дорогих товарищей» благодаря Венеции сказано уже немало: это не кино, а сталинская высотка, история с высокими потолками. Суровый дворец, в залах которого то гуляет свободный ветер, то висит спертый воздух. Удивительный сплав сухости и избыточности, фильм-обелиск от режиссера-глыбы. Редкое кино, в котором безотказно работают самые простые образы, какие только могут прийти на ум. Партработница, дочь которой могла погибнуть на митинге, сидит на лавке, парализованная страхом, — но выходит из ступора, увидев под деревом недавно ощенившуюся суку и ее детенышей. И это не только капитолийская волчица по-советски, но и напоминание о том, как устроена любая система: некоторые животные, если они больны и голодны, пожирают часть своего потомства. На площади после расстрела останутся чьи-то башмачки. Кровь с асфальта будут смывать так буднично, будто убирают мусор после народных гуляний. А на месте эшафота устроят вечерние танцы — и это напомнит о культурных программах, которыми принято отвлекать людей от вполне современных протестов. У героев, движимых животными рефлексами, и лексикон в фильме будет состоять из сплошной физиологии: «просрали», «просрали», «просрали». По стене тюремной камеры ползет жук — привет Кафке.
Сама демонстрация трудящихся (кстати, в массовке сыграли настоящие жители Новочеркасска — для них это стало своего рода «Бессмертным полком») почти остается за кадром — как в «Роме». Ближе к финалу в ход пойдут иконы, но в этот раз сценарист «Андрея Рублева» сопроводит их появление словами о том, что Бога на Дону нет. Но на самом деле в «Дорогих товарищах», несмотря на то, что это большая и сложная костюмная драма, нет не Бога, а времени. Вода — главный хронометр кинематографа со времен «Броненосца "Потемкина", и в фильме Кончаловского она показывает следующую картину. Есть река, и на одном берегу казаки купают коней, а на другом умывает руки партийный работник. 1962 год — это и прошлое, и настоящее, и будущее одновременно. Ровно как и гимн, которым открывается фильм. Ровно как и звучащий в финале призыв "все взорвать и начать сначала" — единственный выход из безвыходной ситуации, который придет на ум героине. Юлия Высоцкая, кстати, убедительно и технично справляется с ролью советской Серсеи Ланнистер. В начале фильма ее героиня несет бремя власти — а в финале ищет на поле боя своего ребенка. Выпадут на ее долю и смирение, и унижение, и ярость, и безумие. И все это будет сыграно так многогранно, что каждый зритель сам сможет решить: театр перед ним или докудрама. Ясно лишь, что "Дорогие товарищи" — не совсем кино: слишком часто фильм перебегает границу между вымыслом и жизнью. И дело даже не в личной отваге автора, который, должно быть, давно воспарил над битвой и думает вовсе не про сегодняшний день. Просто границу никто особо и не охраняет. Потому что все понимают: кино на жизнь не влияет.
«Дорогие товарищи» — фраза, которая звучит в фильме и тогда, когда нужно написать донос, и тогда, когда хочется остановить кровопролитие, и тогда, когда надо поднять людей на баррикады. То же и с самой лентой Кончаловского: ее можно объявить и могучим хвостом «Левиафана», и советским «Союзом спасения». Этот фильм легко встроится в любую систему и займет в ней высокий пост. Из-за этого он и рождает в зрителе страшное чувство беспомощности и беспросветности. Само название фильма говорит, что «Дорогие товарищи» — это обращение и воззвание. И его тезисы, конечно же, не исчерпываются одним. Но самый четкий сигнал здесь такой. Каждый свободен выйти на площадь и умереть. Но максимум, к чему это приведет, — к тому, что спустя шестьдесят лет седые критики из Венеции и нарядные барышни из Сочи поаплодируют человеку, который снимет об этом кино.