Темные начала: как Кристофер Нолан перевернул с ног на голову вселенную Бэтмена
Чтобы кино вышло захватывающим, в 2000-х голливудские сценаристы пришли к простому выводу: главных, как правило, слегка идиотичных героев американского телевизора нужно как-то облагородить и снабдить содержательными репликами. Из относительно недавнего — заставь луизианского копа цитировать Шопенгауэра и рассуждать о теории суперструн, чтобы получить «Настоящий детектив». Сегодня этот прием выглядит как немножечко выдохшееся вчерашнее шампанское, но справедливости ради: до Нолана такой супергероики с ее убийственной вдумчивостью не было.
Трилогия о Темном Рыцаре — это, конечно, попытка усесться за стол переговоров с жанром комикса со свойственным Нолану серьезным забралом и припрятанным в рукаве Джокером; а еще наглядная демонстрация, что даже из жанра-кидалта, которому вечно 12 лет, можно выжать что-то кроме красиво подсвеченных трицепсов и поединков на небоскребах. Бэтмен на протяжении всей истории редакции и переписывания персонажа так долго мариновался в своей бэт-пещере, что рано или поздно должен был феерично рвануть. Главное — подпустить к нему того, кто в этом поможет.
Человек-гора и довольно плоский персонаж, Брюс Уэйн стал куда объемнее в комиксах одаренных сценаристов вроде Фрэнка Миллера и Гранта Моррисона и (в сегодняшних сюжетах DC) Скотта Снайдера или Шона Мерфи. Во многом Нолан отталкивается именно от такой бэтменианы. Обсессиями и нервными тиками сумрачного миллиардера можно не один и не два года подкармливать какое-нибудь сообщество фрейдистов. Нолан, понятное дело, вписывает еще три-четыре симптома в медицинскую карту ходячего диагноза, использует их многообразие как повествовательный прием. Его Бэтмен — это супергерой с харизмой со знаком минус, эксцентричный нарцисс, большой ребенок на стероидах, разрываемый не всегда считываемым биполярным расстройством. И это, пожалуй, первый супергерой с такой выраженной тягой к смерти, так и не переживший убийства родителей, выходящий на ночные прогулки с непонятным даже ему желанием быть убитым, чтобы отправиться наконец в фамильный склеп Уэйнов.
Факт, что нолановская трилогия о Бэтмене замечательно справляется без Бэтмена. Особенно в те моменты, когда в кадр заходят артисты калибра Леджера или Харди. С немного маскирующейся под Дэвида Финчера симпатией к психопатам, Нолан добровольно отдает Джокеру и Бейну права на прайм-тайм, а те обаятельно гипнотизируют зрителя по ту сторону экрана, пока номинальный главный герой топчется на птичьих правах где-то сзади. По существу, очень условное добро (вспомним, что это добро отбивает людям селезенку, оставляя кормиться с трубочки всю оставшуюся жизнь) интересует Нолана куда меньше, чем очень условное зло. Его Бэтмен существует в собственной же вселенной как профан, пытающийся понять, какая такая тьма прячется в черепной коробочке его противников.
Вспомним, что редко у кого получается убедительно сыграть тот или иной диагноз, еще реже удается изобразить из себя космическую аномалию с логикой темной материи. Несколько сот раз сказано: Джокер Хита Леджера — человек-боеголовка, последняя панк-звезда, анархист-практик с очень страшными мотивацией и кататонической мелкой моторикой. В «Темном рыцаре» у него всего 20 с небольшим минут экранного времени, чей эффект воздействия на зрителя сопоставим с парой мгновений пристально смотрящих глаз доктора Ганнибала Лектера в исполнении Энтони Хопкинса из «Молчания ягнят». Куда более ладно укладывающийся в категории, антикапиталистический, явно провосточный террорист Бейн пугает скорее анонимной отстраненностью и знаменитым кибернетическим голосом из-под маски. Однако и он тоже не совсем определяемое широкоплечее зло с ампутированной человечностью, и понять, кто он, — как пытаться разобраться, куда тебя везут под анестезией. Нолановские злодеи тем интереснее, что в отличие от дубового главного героя они способны к какой-то внечеловеческой трансгрессии. И как бы победно в финале их ни подвешивали за ножку на радость копам, эти черные дыры неизменно ставят добру мат ферзем.
Первый нолановский кинокомикс был исключительно психоаналитической попыткой разобраться, что в детстве Уэйна пошло не так; второй показывал, что зло есть и в самом лучшем жителе Готэма; третий доказывал, что второй фильм, если подумать, прав. Нолан любит кошмарить зрителя героями с пришибленным моральным компасом, и один из самых сбитых — у героя-лицедея Брюса Уэйна. О политической ориентации Бэтмена очень много пишут, и если попытаться уложить ее в одну простенькую агитку, то получится что-то вроде «Главный супергерой вселенной — американец, и он за республиканцев!». Во второй части Уэйн поддерживает политическую кампанию Харви Дента ака Двуликого, чьи лозунги напоминали высказывания бывшего мэра Нью-Йорка Рудольфа Джулиани. Там же Бэтмен лупцует бедного Джокера в комнате допросов, все больше напоминая республиканца Дика Чейни, признавшегося, что в ЦРУ террористов пытают всякими интересными способами. Позже корпорация Уэйна устанавливает по всему городу камеры, чтобы следить за преступностью, но и, возможно, собирать информацию о жителях Готэма.
К чему это? К тому, что Нолан умеет сделать из однозначного добра добро сомнительное. Что за выкрашенным в прогрессивное геройство костюме из кевлара прячется не совсем добросовестный толстосум, пытающийся помешать Бейну устроить антикапиталистическую революцию, а Джокеру — спалить банковские институты. В 2012 году, когда война в Готэме, снятая Ноланом на пленку, опасно резонировала с движением Occupy Wall Street, а террористическая философия Бейна — с «арабской весной», заключительная часть стала успешной еще и потому, что метила в нерв американской нации — любящей капитал и уставшей от капитала. Нолан, конечно, лукавит в интервью, что его кино принципиально аполитично, при этом оставляя за кадром собственные политические обсессии так, что не совсем понятно, к какому лагерю он принадлежит. Во всяком случае, в его кино всегда побеждает система — и это, скорее, грустно, зато правдиво.