«Дивный новый мир»: каким получился первый сериал по антиутопии Олдоса Хаксли
В городе Нью-Лондон, похожем на шестизвездочный отель, длится бесконечное лето промискуитета. Там женщина и мужчина глотают увеселительные таблетки. В тысяче километров от них в постапокалиптической глубинке на камеру хандрит и пьет что-то коричневое растрепанный парень. Таблетки действуют, что-то коричневое — тоже, в Нью-Лондоне льется Dom Pérignon будущего, в глубинке парень пачкается машинным маслом. Все это странно, все это напоминает лакшери-рейв и попойку одинокого забулдыги — пока не появляются титры.
Напоминать в общем-то зазубренный каждым третьим сюжет одновременно главной антиутопии столетия и расширителя сознания нескольких поколений кажется излишним. У «Дивного нового мира» — фанклуб размером с Китай, репутация антагониста «1984» и приз за лучшую догадку о том, что глобальный контроль будет осуществляться посредством пряника с подслащенной пилюлей (за исключением Беларуси и нескольких стран, где главы государств по-прежнему зачитываются Оруэллом). Мир Хаксли, по правде, совсем уж музейное чучело, выпотрошенное не одним десятком авторов: его классовое устройство плюс контролирующее подопечных транквилизаторами государство не крал только очень хороший человек.
В этом смысле новый сериал от Peacock Original (сервис от NBC) тащит из прадедушкиного шкафа все то же самое: у верхней кормушки сидят доминантные альфы; ниже — секс-эскортники бета (эти не жалуются); в совсем уж подвальном зверинце — прислуживающие гаммы, дельты и эпсилоны. Высшие чины — оживший фантик от «Аленки»: здоровая кожа, румяные и улыбающиеся; низшие — в правах чуть круче мебели. Все сидят на таблетках «сома», разложенных в карманные колбочки, напоминающие детские погремушки со жвачкой, людей выводят в бутылке, полигамия — это модно, беты и альфы в промышленных масштабах трутся друг о друга слизистыми, где-то по старым законам живет пара сотен похожих на нас людей.
В тысячах километров от Нью-Лондона расположена земля дикарей, заключающих браки, рожающих детей и смотрящих волком на тех, кто может подкатить к возлюбленной. Туда, как на сафари, приезжают столичные штучки Ленина и Бернард, захватив на обратном пути в новый мир естественно рожденного дикаря Джона. Добрые три четверти сериала все можно свести к следующему спору: по Джону — как ньюлондонцы нормальные люди вообще-то не живут, ньюлондонцы же отвечают риторикой полиамора, так что в глазах дикаря-пуританина все явственней проступает «хочу к маме» (ее, кстати, две серии играет неузнаваемая Деми Мур). Все девять серий Джон (Олден Эренрайк) вдумчиво играет замешательство, считает, что пришельцы увязли в несчастливой, но удобной фармакологической иллюзии, и подбивает нижние касты на лейбористский бунт.
Что интереснее — он влюбляется в бету Ленину Краун (Джессика Браун-Финдли), учит ее моногамии, но сколько волка ни корми... За зло отвечает Гарри Ллойд, до этого строивший заговоры в «Игре престолов» и «По ту сторону», — его герой Бернард Маркс считает недопустимым уединение с одним партнером, а еще начинает ревновать Ленину к дикарю (эмоция в их мире абсолютно инородная). Джон супится, думает, как привнести моногамию в массы, и вообще слегка похож на расстроенный пожарный гидрант, Ленина немного заражается собственничеством, Маркс ревнует, обычаи старого и нового сплетаются, все самоубийственно грустят.
Для сравнения, вот какое веселье творилось у Хаксли: дети из пробирки приучались ко всяческим фрикциям с пеленок, весело совокупляясь под столом на глазах родителей, а нейроотличные эпсилоны были еще и карликами. Примерно девяносто лет назад на этот сюр смотрели как на неизвестное науке животное. А в 2020 году на ТВ-адаптацию от Peacock Original — как на потерявшую половину ироничной интонации первоисточника. Снять этот густой и вязкий психоделически-сатирический кисель сегодня — задача, казалось, довольно простая, если подпустить к ней кого-то занятного и остроумного. Что-то подобное — с его-то любовью к карликам — мог выставить на свой порог один седовласый старец, живущий в Черном Вигваме (к слову, к экранизации подбирался Ридли Скотт, но после фильмов «Советник» и «Прометей» Голливуд и кинокритика немного поубавили кредит доверия к мастеру).
Но шоу досталось шотландскому дарованию Гранту Моррисону, много лет безумствовавшему в комикс-индустрии и понемногу уходящему в телевизор (это мы о сериале «Хэппи», поставленном им по собственному графическому роману). Моррисон — гигантский галлюциногенный кактус-пейотль, второй комиксист после Алана Мура, человек с мухомором вместо мозгов, превративший собственные шизоидные бэд-трипы в целый жанр и написавший лучшие психоделические комиксы вроде Kid Eternity и Filth, — казался подходящей фигурой: с дверьми восприятия у него, без сомнений, все в порядке. Но вместо того, чтобы наводить на психотропный текст свой еще более психотропный лоск, главный комикс-визионер планеты сгреб его в охапку и ушел конспектировать, поглядывая в Камасутру.
Зритель хочет секс, и Моррисон не просто дает это — он пытает им, топит в нем, лупит им по голове. И главное, если это попытка всерьез поговорить о природе разврата, было бы здорово, если бы автор каждые десять минут не пытался шокировать подсвеченными неоном ягодицами — будто бы это никакой не Моррисон, а Райан Мерфи с его пошловатым «Голливудом». Вместе с тем здесь есть — на две-три серии «Черного зеркала» — редкие удачи. Например, мысль о том, что мы и сами живем в антиутопии с так называемым эмоциональным капитализмом: нет любви, есть отношения; нет избранника, есть партнер; при попытке настоящей близости с его стороны всегда можно защититься напоминанием, что познакомились-то вы в Tinder, все несерьезно, парень. Или что стоит разбить коленку, как в фармакополитических США вам сразу пропишут «Ксанакс».
Если на то пошло, пожалуй, главная находка Хаксли, которую на современный лад пытается адаптировать Моррисон, — пресловутая самоизоляция (напомним, в сериале пребывание одному больше двух часов запрещено). В романе Хаксли быть одному почти противозаконно и стигматизировано обществом — похоже на ХХI век одиночества, а написано вообще-то в 1932 году. Спустя 90 лет одиночество все так же живет в каждом доме, перебирается в дейтинг-сервисы и становится чем-то таким же несправедливо маргинализированным, как ВИЧ или клиническое отклонение, — мир сам по себе готовый сюжет сериала, просто добавь воды. В этом сугубо антиутопическом смысле ближайшим побратимом сериала, как ни удивительно, оказывается «Лобстер», где одиночек отправляли в пансионат, в котором можно либо найти партнера, либо умереть. Прозорливый грек Йоргос Лантимос, снимавший фильм при поддержке Ирландии и Англии, вдохновлялся лучшими неолибералами Британии, которые во времена Тони Блэра всерьез игрались в замеры уровня счастья подданных, пытались его как-то повысить, а потом объявили виновником депрессии одиночество. То, что что-то очень схожее с «Лобстером» происходит и в английском Нью-Лондоне, — показательно. Чуть докрути — и у Моррисона была бы полностью осовремененная редакция Хаксли; то, что заставляет фильмы Лантимоса (который на поверку оказывается важнейшим дистопичным мыслителем современности) тикать: что мир диктует, что быть одному, по сущности, мерзко и непродуктивно, что современному человеку Tinder должен являться вместо беса или черта и что все хотят быть с кем-то и никому не принадлежать.
Это ожидания, а от «Дивного нового мира» реальности остается именно то, что не очень хочется смотреть: цыканье на полиаморию и бунт работяг-эпсилонов (к слову, стянутый из «Мира Дикого Запада» и видеоигры Detroit: Become Human). Есть какое-то почти футурологическое ощущение: что шоураннеры застыли в криосне, будто бы с момента написания романа в мире не случилось никаких тектонических сдвигов в обществе. А еще — что коррекции первоисточника предпочли копирку, учитывая, что сериал отступает от книги за редким исключением, будто бы боясь повторить судьбу последнего сезона «Игры престолов». К несчастью, хорошие романы предпочитают растаскивать на золотые кирпичи: второму сезону быть, а Моррисону, несмотря на предположительное продление, предстоит беседа по душам с продюсерами сервиса, обеспокоенными не лучшими рейтингами. При всей любви к автору, чтобы они ни сказали, они будут правы.