Почему «Лучше звоните Солу» как минимум не хуже, чем «Во все тяжкие»
Два года назад, когда память о финале «Во все тяжкие» была еще относительно свежа, коллегам из англоязычной версии Правила жизни первым показали приквел сериала — «Лучше звоните Солу». «Скажу прямо: я посмотрел несколько эпизодов — и они умнее и остроумнее, чем "Во все тяжкие"» — заключил критик Стивен Марч. Это заявление тогда казалось то ли издевкой, то ли вовсе ересью. У приквелов вообще плохая репутация, они в лучшем случае бывают чем-то милым, но необязательным, в худшем... ну, вы видели первые три эпизода «Звездных войн» – можно дальше не объяснять. И «Сола» хоть и ждали, но без особого энтузиазма — как дополнительный штрих для и без того великой истории. Но чтобы прямо лучше? В общем, критик Марч услышал в свой адрес больше критики, чем написал за всю свою жизнь. Сегодня же, спустя два сезона и две серии третьего, приходится признать, что Марч был, как минимум, не неправ.
«Лучше звоните Солу» удалось изящно обойти самую важную проблему приквелов. Как известно, приквелы – лишь предисловие для какой-то более важной истории, а главное правило для любого сценариста заключается в том, что история, которую ты рассказываешь, должна быть главным событием в жизни всех героев (не только главного – а всех, кто оказался с ним на одном пути). В сиквеле этот нюанс можно обойти, можно перечеркнуть случившееся и сказать: но вот потом все было еще важнее и главнее. С приквелом так не выйдет. Создатель оказывается в ловушке, когда ему приходится признать, что нынешнее его произведение — совсем необязательно, что нынешняя история – лишь вспомогательная для главной, которую все уже видели и знают.
Вся вселенная «Во все тяжкие» (А «Сол», разумеется, тоже является частью этой вселенной) крутится вокруг Уолтера Уайта. Даже какие-то крупные события, которые происходили в этом мире (вроде авиакатастрофы в конце второго сезона) были завязаны на этом персонаже. Среди прочего, «Во все тяжкие» довели до логического конца идею антигероев, которой лет десять до этого бредило «престижное» (читай: кабельное) телевидение, от «Клана Сопрано» до «Декстера». История главного героя при этом была довольно простая: осознание близости смерти спровоцировало полное раскрытие личности и уничтожило все социальные и моральные тормоза, которые в течение жизни не позволяли ему быть таким злодеем, каким он стал в финале. С лишь небольшими и редкими флэшбеками сериал поступательно рассказывал и показывал, как скромный и робкий школьный учитель химии стал одним из самых опасных наркодельцов в США. А главное, почему в этой трансформации не было ничего такого уж удивительного: все данные были на месте с самого начала, потому что Уолтер, все-таки, личность неординарная. На то и герой, пусть и с приставкой анти.
«Лучше звоните Солу» никак со всем этим не спорит. Напротив, он будто пересказывает старый анекдот о том, как человек после смерти попадает к Богу и спрашивает, в чем был смысл его жизни. «Тебе это не понравится», — предупреждает Бог, но человек все равно хочет услышать. «Ладно, — говорит Бог, — помнишь, как ты в таком-то году ехал в поезде, зашел в вагон-ресторан, а там тебя один человек попросил передать сахар?» — «Помню» — «Ну вот». И Сол Гудман, конечно, из таких людей — ему просто надо передать сахар Уолтеру Уайту.
То есть, разобравшись окончательно с антигероями, Винс Гиллиган (создатель обоих шоу) принялся за «не-героев». В конце концов, в мире семь миллиардов человек, не может каждый быть неординарной личностью. С куда большей вероятностью каждый из нас родился просто для того, чтобы передать сахар.
Главный герой «Лучше звоните Солу» Джеймс Макгилл (нас знакомят с ним еще до смены имени на Сола Гудмана) достаточно взрослый, чтобы понимать, что он не такой уж и особенный, и мир вокруг него не вертится; что все в жизни достигается долгим и усердным трудом, что слава и богатство приходят не просто так, а только если годами ради них работать. И в то же время Джимми человек беспокойный: он всегда видит, где на этом длинном пути можно срезать, и не может удержаться от того, чтобы таким ходом не воспользоваться. Казалось бы, адвокат — идеальная работа для таких ушлых людей, но в реальной жизни работа юриста оказывается все тем же бесконечным перекладыванием бумажек и набором ограничений и препятствий. В итоге «Лучше звоните Солу» — летопись того, как именно в погоне за короткими путями относительно законопослушный Джимми Макгилл превратился в патентованного шарлатана Сола Гудмана. И это не история становления абсолютного зла, как в случае с Уолтером Уайтом, — это куда более тонкий и печальный рассказ о том, как мелкие детали накладываются одна на другую, как они накапливаются и набирают критическую массу.
К деталям, кстати, «Сол» очень внимателен: нам могут несколько минут показывать, как партнерша Джимми по бизнесу Ким не может выбрать между точкой, запятой или тире в небольшом юридическом документе, как долго и тщательно Джимми работает над мелкой аферой, чтобы насолить своему брату, как профессионально бывший коп Майк Эрмантраут выслеживает тех, кто пытался следить за ним. Злая ирония тут в том, что все эти ярлыки и срезы, обходы и лазейки — все они требуют не меньших, а то и больших сил, чем обычное перекладывание бумажек. Но так интереснее. Так можно чувствовать себя не просто одним из семи миллиардов, а кем-то хоть немного особенным.
За Уолтером Уайтом и его трансформацией наблюдать было, конечно, интересно, но очень сложно себя с ним идентифицировать — он все-таки и гений, и абсолютный злодей, и мощнейшая личность. Джеймса Макгилла же можно не только понять, но и прочувствовать. Одно из его главных отличий от Уолтера в том, что он искренне не хочет никому зла, у него нет того терминального состояния, когда «нечего терять», – он просто теряется в оттенках серого и не замечает, как они наслаиваются в иссиня-черный. Его путь куда сложнее и печальнее, потому что он не «герой» (или «антигерой»). В драматургическом смысле он просто персонаж, который должен в нужный момент передать сахар главному герою, еще даже не успевшему появиться на сцене. В чисто человеческом же плане он запутавшаяся человек, который хорошо понимает, что он — один из семи миллиардов, но никак не может внутренне с этим согласиться. А кто может?