Спасти князя Трубецкого
Зрители собираются в ресторане «Дом» на набережной Мойки. Место подходящее: здесь, в здании Российско-американской компании, некогда квартировал Кондратий Рылеев, здесь же сходились участники тайных обществ, отсюда и до Сенатской площади рукой подать.
«Декабристы» рассчитаны на погружение зрителя в действие, четвертая стена рушится подчистую — ты не смотришь, а участвуешь. Один из таких хэппенингов конца 1960-х смешно показан в раннем фильме с Робертом Де Ниро «Привет, мамочка!». Там герой попадает на представление «Почувствуй себя черным»: зрителей запирают в зале, и несколько актеров в костюмах полицейских охаживают их дубинками.
В «Декабристах» все не так страшно. Каждому при входе выдают конверт с набором фактов про декабрьское восстание (сколько было убитых, кто участвовал, какие отношения были между руководителями мятежа и т. д.) и распределяют по группам: власть, декабристы или общество. Я — представитель общества, не привыкать.
Голос из динамиков напоминает события двухвековой давности: неожиданная смерть Александра, тайное отречение Константина, междуцарствие, мятеж, разгром восстания, поведение князя Трубецкого. Первая сцена разворачивается на выходе из бара, у старинной лестницы: ночь перед восстанием, декабристы переживают, выйдут ли полки на площадь. Тут внезапно с улицы врывается окровавленный солдат, кричит, что в городе стреляют.
В этот момент зрителей разделяют на три группы — у каждой свое помещение и свой куратор. Наш (то есть общества) — тот самый окровавленный солдат, который ведет нас в библиотеку, где нам предстоит решить, что же делать с князем Трубецким. Зачитываем факты из конверта: князь был назначен диктатором, на площадь 14 декабря не явился, после его допроса арестовали других декабристов. Предстоит суд — и первым делом нужно выбрать спикера от народа. Выбирают меня, потому что я в бабочке. В суде (проходит в помещении бара) последовательно идут три выступления: власть требует для Трубецкого смертной казни, декабристы защищаются, общество в лице меня говорит, что князь виновен, но высшая мера наказания недопустима.
Соблюдать правила игры и опираться только на предложенные факты сложно: в конце концов, мы же не из Антарктиды приехали — мы живем в Петербурге; восстание декабристов не то чтобы каждый день тревожило, но вопросом «Ты за кого?» хотя бы раз задавался каждый. Кроме того, выяснилось, что факты мало кого интересуют: на отечественном материале сложно кого-то переубедить новыми знаниями. В России отношение к власти не рационально, а исключительно чувственно: либо любовь, либо ненависть, и аргументы бессильны.
Советская традиция представляла офицеров-аристократов как предтеч революционеров начала ХХ века — буквально «Жанна д’Арк была за наших». Со сменой власти отношение, на удивление, не сильно поменялось: лучшие сыны отечества, аристократы, то ли хотели освободить крестьян, то ли ввести конституцию, то ли за демократию, то ли за диктатуру, но, в общем, все они герои, все они поэты. При этом Трубецкой в истории декабристского восстания — самая амбивалентная фигура: замышлял, но не осуществил, планировал, но не явился, сотрудничал со следствием, но не заслужил порицания товарищей. Казалось бы, брось что-то еще на чашу весов, и она качнется. Но нет. Мнение уже сложилось, да и роли расписаны: власть привычно требует расправы, представитель декабристов защищает князя как может, а мы, народ, выступаем с оригинальным предложением: чтобы не создавать образ мученика и страдальца, сослать князя с семьей в Париж. Разлука с родиной уже наказание, не правда ли?
Говорят, что у авторов спектакля заготовлено три финала. Два других (оправдание и ссылка) уже отыграли до нас, теперь надо прогнать третий — на наше везение, самый эффектный. Несмотря на все аргументы выступавших, князя казнят. На белую скатерть льется морс, брызги летят на белую же рубашку князя с манжетами. Аплодисменты.
Появление иммерсивных спектаклей — история понятная и в какой-то мере закономерная. Самый древний антагонизм в театре — это даже не борьба города и деревни в комедиях Аристофана, а противостояние зрителя и актера. Мир театра несправедлив, и главная привилегия у того, на кого смотрят и кого слушают. На сцене все знатоки, в зале все простаки — ну, почти все. Нет ничего презрительней выражения «человек из публики». Декабристы были далеки от идей всеобщего равноправия, но все-таки двигались в этом направлении. «Декабристы» тоже не могут поднять зрителя до уровня актера, но сама идея полезная.