История картины Сальвадора Дали «Распятый Христос», которую украли прямо из-под носа у тюремного караула

За несколько недель до этого комиссар исправительного департамента Анна Московиц Кросс встретилась с другом и представителем Дали, Нико Иперифаносом за обедом, на котором они обсуждали предстоящий визит. Кросс, первая женщина-комиссар в американской исправительной системе, верила в возможность перевоспитания с помощью искусства. Она планировала проводить регулярные встречи заключенных с художниками и совместные занятия. Иперифанос легко убедил Дали участвовать. Если там будут репортеры, чтобы запечатлеть этот чарующий момент, – художник в деле.

Но сейчас разбитый и больной Дали искал повод отказаться. Он не видел никакой возможности отправиться в эту поездку. Из своего номера-люкс в отеле Sr. Regis на Манхэттене он послал одну из своих работ в качестве извинений, и отправил Иперифаноса на церемонию вместо себя. На следующий день газеты вышли с фотографиями, на которых Иперифанос презентует Кросс безымянную работу, полутораметровый холст с разбрызганной по нему краской, символизирующей Христа на кресте. Дали, чьи работы позднее будут оцениваться в $21,7 млн на аукционах, расписался на картине и поставил дату в нижнем правом углу.

Но представление не произвело ожидаемого эффекта, и со временем сотрудники исправительного учреждения потеряли к подаренной им картине всякий интерес.

Почти два десятилетия работа провисела в столовой для заключенных. В 1981 году, после того как один из преступников бросил в картину чашку с кофе, сломал стекло, под которым она хранилась, и оставил на полотне порез, работу Дали сняли со стены. Надзиратель тюрьмы отправил ее к арт-дилеру, чтобы тот подтвердил подлинность и установил ценность работы. Картина отправилась в Виргинскую галерею для временной экспозиции на выставке. После возвращения ее убрали в хранилище и снова о ней позабыли. Однажды работа даже оказалась в мусорной корзине, из которой ее в последний момент достал бдительный охранник. Затем картина провисела какое-то время в кабинете надзирателя тюрьмы и наконец оказалась на стене вестибюля центра Эрика М. Тейлора, одного из зданий тюремного комплекса Райкерс. Работу Дали повесили под флюоресцентными лампами, в паре шагов от автомата с газировкой.

Картину едва замечали служащие тюрьмы и посетители центра. Но установленная рядом табличка сообщала, что эта работа пера Дали оценивается примерно в миллион долларов. Для обитателей острова Райкерс это означало легкие деньги.

В час ночи 1 марта 2003 года ведущий радиостанции сообщает о пожарной тревоге в центре Эрика М. Тейлора. Две тысячи заключенных были немедленно заперты в своих камерах. Охранники устремились в удаленное крыло, как и было предписано в случае тревоги.

Вскоре после того, как зазвучала сирена, вестибюль опустел, и воры принялись за работу. Один из них следил за коридорами. Другой открыл замки рамы, в которой хранилось полотно Дали. Третий отвечал за то, чтобы пожарная тревога не отключилась раньше времени. В течение нескольких минут оригинал картины был заменен репликой. Подделка и близко не была похожа на оригинал, и один из похитителей засомневался: «Посмотрите только, это выглядит нелепо».

Несколько часов спустя, ранним утром, двое охранников заметили, что с картиной что-то не так. Она будто уменьшилась в размерах, а кроме того, края рисунка были закрыты нарисованной «рамой». Это подделка. Должно быть, на преступление пошел кто-то из своих, решили в руководстве тюрьмы Райкерс. У заключенных не было доступа в вестибюль. А камера, направленная на картину и управляемая с компьютера в офисе надзирателя, почему-то была выключена в ночь кражи. Каждый сотрудник попал под подозрение.

Телефон Бенни Нуццо, помощника управляющего тюрьмой Райкерс, зазвонил сразу, как он вернулся домой с ночной смены 1-го марта. Это был его коллега: «Дали украли».

– Кто сдавал смену? – уточнил Нуццо.

– Говорят, ты замешан в этом.

«Хрень какая-то», – подумал Нуццо, но не удивился: он был старшим офицером тюрьмы, но в исправительном департаменте имели на него зуб. Нуццо никогда не стеснялся указывать на промахи начальства. В руководстве Бенни недолюбливали, но подчиненные его уважали. Он заботился о своей команде. И вышло так, что в ночь кражи помощник управляющего отпустил часть команды с работы пораньше.

Нуццо только исполнилось пять, когда его семья эмигрировала с Сицилии в бруклинский Бушвик – проблемный район, в котором мальчишки вырастали или капитанами полиции, или капо мафии. Он мечтал присоединиться к полицейскому департаменту Нью-Йорка и подал заявление сразу в несколько инстанций: городскую полицию, районный и исправительный департаменты. Комплекс Райкерс отреагировал первым. Нуццо работает здесь уже двадцать пять лет и получит полную пенсию, как только достигнет необходимого возраста. Большую часть заработка он переводит в пенсионный фонд. Эта привычка выводит из себя его жену и детей, но Бенни уверен: все вернется сторицей, как только он выйдет на пенсию.

На следующий день после кражи он провел всю смену на допросе. В ночь похищения он следил, чтобы сотрудники действовали во время пожарной тревоги как предписано. В два часа ночи он сделал обход, посмотрел телевизор в своем офисе, заполнил документы. Ничем не примечательная ночь.

Кроме того, ему не было дела до Дали. «Мой сын и то лучше нарисует», – заявил следователям Бенни.

С той же ночной смены, на которой работал Нуццо, охранник тюрьмы Райкерс Тимоти Пина вернулся домой, мучимый угрызениями совести. Его жена и ребенок уехали этим утром за покупками, и 44-летний Пина мог побыть один. Но он достал свой табельный пистолет, снял с предохранителя и направил себе в висок.

Пина простоял так несколько долгих мгновений. Затем заплакал и опустил оружие. Он отправился к следователям с намерением рассказать им все.

Майк Карузо прибыл в центр Тейлора наутро после кражи. За 14 лет службы старшим следователем он не раз имел дело с недобросовестными надсмотрщиками и их коррумпированными боссами. Карузо повидал разное: охранника тюрьмы, от которого забеременела заключенная и он помог той сбежать – позже выяснилось, что женщина солгала о беременности; охранника, который выстрелил себе в ногу, чтобы скрыть свое участие в деле о контрабанде оружия; заключенного, который заплатил надсмотрщику четыре тысячи долларов, чтобы подделать документы об условно-досрочном освобождении. Но это похищение было чем-то новеньким.

Карузо и его команда отправились просматривать камеры наблюдения за парковкой, чтобы узнать, кто покидал остров Райкерс этой ночью. Они изучили дневник прибывших и покинувших центр. Несколько часов спустя они начали проверять причины срабатывания пожарной сигнализации той ночью. Пожарная тревога – редкость для тюрьмы Райкерс, а кроме того, почти никто не мог вспомнить детали. Это выглядело подозрительно.

Прибыв в полицию, Пина выложил всю историю без всякого принуждения со стороны следователя.

По его словам, Бенни Нуццо и Митчел Хотхаузер, еще один помощник начальника тюрьмы, обсуждали с Пина похищение картины Дали еще несколько месяцев назад, в октябре 2002-го. Они хотели заменить работу репликой и предполагали, что подделка провисит незамеченной в течение нескольких месяцев, если не лет. Сначала Пина подумал, что его собеседники шутят, но постепенно понял, что все всерьез. Нуццо и Хотхаузер искали повод, чтобы зайти в вестибюль, в котором располагался пост Пина, и фотографировали работу Дали.

В феврале Нуццо сообщил ему, что похищение вскоре состоится. Пина был им нужен, потому что работал за постом охраны на центральном входе и мог помочь скрыть следы преступления. Его доля составляла пятьдесят тысяч долларов, Нуццо и Хотхаузер делили остальное пополам. Охраннику не хотелось в этом участвовать, но Нуццо был его боссом, и угрожал расправой, если Пина кому-то проболтается об их плане.

Для дела им нужен был кто-то четвертый. Кто-то, кто присмотрит за небольшой комнатой рядом с вестибюлем, из которой открывался вид на картину Дали. Они решили привлечь Грегори Сокола, 38-летнего охранника Райкерс, который после смены играл с Пина в бильярд в баре неподалеку.

Признавшись во всем Карузо, Пина попросился домой. Но у Карузо были другие планы: у него уже было одно чистосердечное признание. Теперь ему было нужно расколоть Сокола.

Вечером того же дня Пина, с микрофоном прослушки под рубашкой, отправился в кофейню торгового центра, где его уже ждал Сокол. Поводом для встречи послужила простая легенда: следователи крепко сели на хвост похитителей, и Пина надо было выговориться. Сокол, как оказалось, тоже пребывал в растерянности: «Я не могу спать, не могу ничего делать. Я не могу так жить».

Эти двое давно работали вместе. В обязанности Сокола, прослужившего в Райкерс четырнадцать лет, входило отвечать на служебные звонки Нуццо и передавать его инструкции остальным участникам бригады. В свободное от основной работы время он подрабатывал торговлей недвижимостью.

На встрече в кофейне торгового центра они оба выразили сожаление о том, что босс втянул их в похищение, и пообещали, что не будут друг на друга доносить. «Я никогда никому не сообщу, что ты как-то причастен к краже», – сказал Сокол.

«Ты мне как брат», – ответил Пина, и это записал микрофон прослушки. Мужчины говорили несколько часов и попрощались примерно в десять вечера. Едва Сокол сел в свою машину, его задержал полицейский спецназ. Растерявшись, он согласился дать показания и вскоре оказался в офисе Карузо. Когда следователь вошел в кабинет, он обнаружил Сокола на полу в слезах. Второй раз за несколько дней следователь получил признание без особого труда. Сокол узнал о готовящемся похищении картины Дали всего несколько недель назад. Указания получил от Пина. В ту ночь Нуццо велел ему собрать на пожарную тревогу всех офицеров и проследить, чтобы они четко выполняли указания.

В час ночи Хотхаузер объявил пожарную тревогу по внутренней радиостанции тюрьмы, затем наблюдал за ходом операции из комнаты управления. Это была идеальная позиция для контроля за операцией. Хотхаузер следил, чтобы ни один из охранников не покидал удаленного крыла, где был обязан находиться во время пожарной тревоги.

Как только вестибюль опустел, Пина надел латексные перчатки и ключом открыл замки на раме картины, затем по команде Нуццо достал из рамы работу Дали; Сокол помогал ему. Вынув полотно, они передали его Нуццо, тот вышел через центральный вход и отправился на парковку.

«Это последний раз, когда я видел картину», – сказал Сокол. Примерно через полторы минуты Нуццо вернулся со свертком – это была реплика, чуть меньшая по размеру. Как и на оригинале, на подделке имелась подпись: «Для столовой тюрьмы на острове Райкерс. С.Д.». Но даже непрофессионалу была заметна небрежность, с которой она была выполнена. Дали написал картину индийскими чернилами, с небольшим добавлением гуаши на лице Христа. Реплика была выполнена маслом на холсте, да еще и с нарисованной по краям деревянной «рамой». Из-за своего размера подделка не вставала в раму, как должна была, поэтому Пина попытался приколоть ее дыроколом. Но это оказалось не просто, и Нуццо начал терять терпение: «Поторапливайся, поторапливайся! Нам пора валить».

Наконец Пина справился с дыроколом и наспех закрыл раму стеклом, прищемив ветку стоящего рядом растения – пришлось открывать раму снова. Сокол наблюдал за этой трагикомедией со смесью смущения и страха: «Любой бы понял, что это подделка, с первого же взгляда».

Когда Сокол вернулся на смену в следующую ночь, Нуццо прижал его: «Нас уже подозревают». Босс сообщил, что спрятал картину в доме своей матери в Бруклине. Но узнав, что по их следу идут федералы, он добавил: «Я уничтожил картину».

Карузо заметил, что Сокол ведет себя странно: то шутит, то начинает паниковать. То рассказывает, как каждый из участников преступления играл свою роль, будто в кино, то вдруг покрывается потом и переживает, что Нуццо и Хотхаузер придут за ним, когда узнают, что он общался с полицией.

Как бы то ни было, с двумя подписанными признаниями Карузо оставалось разговорить Хотхаузера и Нуццо и отыскать похищенное полотно. Он знал, что будет несложно уговорить Сокола носить прослушку, как это сделал Пина. Как он и думал, Сокол согласился.

Во время своей следующей смены, начавшейся в 11 вечера 5 марта, Сокол воспользовался той же стратегией, что и Пина: он сказал Нуццо и Хотхаузеру, что нервничает из-за слежки и им нужно поговорить. Они встретились сразу после полуночи в подвале тюрьмы, в подсобке спортзала. Старый бойлер гудел, в спортзале гремела музыка.

Сообщники приказали Соколу раздеться: они хотели убедиться, что тот не носит прослушку. Сокол хорошо знал Нуццо, но с Хотхаузером до этого они почти не общались. 39-летний отец троих детей, Хотхаузер был невысоким – примерно метр шестьдесят, но Сокола напугала его лысина и внушительные размеры – мужчина весил под сто килограммов. Он сделал, как было сказано: повесил куртку на дверцу шкафчика и разделся до нижнего белья. Никакой прослушки. Записывающее устройство было надежно спрятано в кармане куртки, которую никто не удосужился проверить.

Первым делом Сокол пожаловался, что Пина записал для федералов его разговор о Дали. «Все отрицай, – советовал Хотхаузер. – Если следователи предъявят аудиозапись с твоим голосом, скажи, что ты шутил».

«Единственный человек, который может сдать тебя федералам – это ты сам, – твердил Хотхаузер, – Мы не сдадим тебя. Ты понял?» «Мы бы не попали в эту ситуацию, если бы реплика была покачественнее, – пробурчал Сокол. – Была бы рама настоящая, а не нарисованная, никто бы и не заметил». Нуццо вышел из подсобки, оставив Сокола наедине с Хотхаузером.

– Нуццо сказал мне, что спрятал картину дома у своей матери, а затем уничтожил.

– Это не так. Он уверен, что может спрятать эту картину и мы останемся безнаказанными. Никогда он ее не уничтожит.

Запись получилась далеко не идеальной. Голоса мужчин тонули в гудении бойлера, их заглушала музыка из спортзала. И даже то, что удалось записать, показалось сотрудникам прокуратуры округа Бронкс неубедительным. Но этого было достаточно, чтобы получить ордер на обыск дома матери Нуццо.

Карузо считал, что Нуццо – лидер этой преступной группы. Но тем не менее этот парень ему чем-то нравился. В отличие от остальных подозреваемых, начальник заместителя тюрьмы был умен и владел собой. Хотхаузер был типичным тюремным охранником. Двух других тоже не назовешь великими преступными умами.

В первые выходные после ограбления сотрудники нью-йоркской полиции и подчиненные Карузо прибыли в квартиру матери Нуццо с обыском. Они простукивали стены, проверяли вентиляцию и камины трехэтажного здания. Карузо в это время уговаривал Нуццо вернуть картину: «Если полотно вернется в целости и сохранности, тебе не грозит ничего серьезного». «Я ничего не крал», – отвечал сотрудник тюрьмы.

Через несколько дней подчиненные Карузо снова заявились к матери Нуццо, проверяя каждый квадратный метр трехэтажного здания. Пару часов спустя один из следователей позвонил Карузо: «Тебе стоит заехать». Они обнаружили два закрытых ящика с цифровыми замками, хранилище с оружием и еще несколько вещей, похищенных из тюрьмы Райкерс, – но никакой картины. Следователи предъявили Нуццо обвинение в краже государственной собственности на несколько тысяч долларов.

На протяжении следующих недель Карузо продолжал навещать Нуццо, надеясь убедить его признаться. Он пытался надавить на мать и сестру сотрудника тюрьмы. Однажды следователи усадили Нуццо в машину и привезли на кладбище, где захоронен его отец. При виде могилы тот перекрестился, и Карузо задумался, не спрятано ли полотно под землей.

Несмотря на то что следователи пытались упечь Нуццо за решетку, Карузо не мог не признать: помощник управляющего тюрьмой – хороший парень. И Карузо, и Нуццо – этнические итальянцы, оба – преданы своим семьям. Мать Нуццо боролась с раком, но несмотря на тяжелое состояние встречала следователя гостеприимно. Карузо, в свою очередь, относился с уважением к ней. В День святого Иосифа (католический праздник. – Правила жизни) женщина вышла из дома, подошла к припаркованному рядом автомобилю Карузо и пригласила следователя сесть с ними за праздничный стол.

Три месяца спустя Карузо бросил попытки получить от Нуццо чистосердечное признание и выдвинул обвинение против всех четырех. Мужчины явились на судебное заседание утром 17 июня. На основании двух чистосердечных признаний и записей прослушки прокурор запросил 15 лет заключения для каждого по обвинению в сговоре с целью кражи.

Еще три месяца спустя после первого заседания Хотхаузер признал себя виновным в покушении на кражу второй степени и был приговорен к трем годам заключения. Пина сознался в покушении на кражу третьей степени и получил пять лет условно. Сокол проходил по делу как свидетель, сотрудничавший со следствием.

Нуццо оставался единственным, кто настаивал на своей невиновности и был полон решимости биться со следствием, неважно какой ценой. Он нанял Джо Такопину, дорогого адвоката, работавшего со знаменитостями и имевшего опыт работы с уголовными обвинениями, который приступил к делу в мае 2004 года.

Такопина начал линию защиты с того, что раскритиковал оценку стоимости картины Дали, проведенную обвинением, – 250 тысяч долларов. Согласно американским законам, если человек обвиняется в похищении имущества на сумму меньше 50 тысяч долларов, максимум, что ему может грозить, – это семь лет тюрьмы. Поэтому если адвокату удастся доказать, что картина стоит меньше $50 тысяч, ему удастся значительно скостить срок Нуццо, которому по-прежнему светило 15 лет заключения.

Такопина позвонил Алексу Розенбергу, арт-дилеру, работавшему с Дали и продавшему сотни с лишним гравюр и литографий художника. По словам Розенберга, полотно, о котором шла речь в суде, – просто рисунок, а не картина, а кроме того, находится в плохом состоянии из-за порезов, пятен кофе и воды. Арт-дилер оценил его в $25 тысяч и сравнил с другой работой Дали 1967 года – сценой распятия, выполненной чернилами, тушью и акварелью. Меньшее по размеру, чем полотно из тюрьмы Райкерс, но более детальное красочное, оно ушло с молотка на аукционе Sotheby’s за $34100.

Затем Такопина обратился к Соколу, выискивая неувязки в его чистосердечном признании. «Охраннику была обещана снисходительность суда в том случае, если он расскажет следствию то, что оно желает услышать», – заявил Такопина. А нанятый им эксперт по акустике признал запись, сделанную в подсобке тюремного спортзала, недостаточно качественной, чтобы установить голоса обвиняемых.

После месяца упорной работы Такопина приехал навестить Нуццо прямиком из офиса прокурора. «Если ты признаешь себя виновным, тебе грозит только четыре года тюрьмы». Нуццо отказался.

– Даже Джон Готти (босс мафии. — Правила жизни) согласился бы на эту сделку, – сказал адвокат.

– Джон Готти был преступником, – ответил Нуццо, – Я – не преступник.

Четыре часа спустя после этого разговора судья зачитал приговор. Нуццо знал, что быстро принятое решение – плохой знак. На протяжении всего заседания он оставался спокоен, но когда присяжные вышли из комнаты совещаний и заняли свои места, а приставы встали вокруг него – он почувствовал приступ паники.

Представитель присяжных встал и произнес вердикт: «Не виновен». «Вы свободны», – завершил заседание судья.

Пораженный, Нуццо спешно пожал руку своему адвокату и выбежал из зала суда. Пару часов спустя он позвонил Такопине и объяснил, почему так спешил: «Я не хотел давать им время передумать».

Солнечным июньским днем 2017 года двое мужчин встретились в Куинсе, чтобы пообедать. Их разговор начался на том же моменте, где оборвался 14 лет назад.

– Как поживает твоя семья? – спросил Майк Карузо у Бенни Нуццо.

Они обсуждали администрацию тюрьмы Райкер и людей, с которыми познакомились во время расследования пропавшего полотна Дали. Карузо, теперь уже 64-летний, – ушел со службы и консультировал полицию и частные охранные агентства. 65-летний Нуццо был вынужден отказаться от своей тщательно спланированной пенсии. Вскоре после того, как начался суд, исправительный департамент уволил его за хищение имущества тюрьмы, найденного в его доме. Незапланированное увольнение ударило по пенсии, а траты на адвоката съели почти $500 тысяч накоплений. Сейчас он работает частным сыщиком, чтобы оплачивать счета.

– Ты правда думал, что я украл ту картину? – спросил Нуццо.

За прошедшие годы Карузо не изменил своего мнения. «Прослушка компрометировала тебя», – ответил он.

У Нуццо была теория, объясняющая все: его использовали как козла отпущения, а начальство тюрьмы Райкерс давило на своих сотрудников, чтобы они указали на него. У него даже была гипотеза о том, что же случилась с работой Дали, которая до сих пор значится пропавшей в международной базе данных, используемой арт-дилерами и правоохранительными органами. Нуццо думает, что «оригинал» на самом деле не был оригиналом. Работа так долго путешествовала по тюрьме с момента своего появления в 1965 году, что ее не раз могли подменить задолго до ограбления в 2013-м.

Нуццо ни разу не встречался с Пиной, Соколом или Хотхаузером с момента ареста. Сегодня Пина пишет книги для детей. Сокол работает в сфере недвижимости. Хотхаузер вышел из тюрьмы в 2005-м и с тех пор живет на Лонг-Айленде.

– Когда ты выйдешь из этого кафе, ты все еще будешь думать, что это я украл картину? – спрашивает Нуццо после третьей чашки кофе.

– Послушай, я привел тебя в суд. Суд принял решение. Все кончено.

– Это да. Но что думаешь ты?

– Я все еще пытаюсь понять, почему все трое указали на тебя.

И они начинают обсуждать все с начала.