«Папа, сдохни» — российский фильм в духе Тарантино, который хвалят на Западе, но не замечают дома. Рассказываем, чем он хорош

Когда два года назад «Папа, сдохни» дебютировал на кинофестивале «Окно в Европу» в Выборге, критики, выставляя ему оценки по пятибалльной шкале в приложении, снисходительно договорились о тройке с плюсом. С дебютами, если они сняты не отпрысками кинодинастий, у нас не церемонятся, так что режиссеру Кириллу Соколову начали наперебой давать заочные советы. Вот бы подсократить, вот бы разогнать темп. Вот бы придумать что-то свое, а не цитировать бесперебойно Серджо Леоне, Мартина МакДону, Квентина Тарантино, Гая Ричи, Кирилла Семеновича Серебренникова с братьями Пресняковыми, Пак Чхан Ука и далее по списку. Как известно, многозначительное перечисление отсылок — самый быстрый и приятный способ написать текст о кино. Надо признать, мы вели себя не лучше — и даже не включили фильм в список 20 лучших российских премьер года.

А когда прошлой весной «Папа, сдохни» все же добрался до кинотеатров, то умеренный медийный шум вокруг него свелся к одному вопросу: как так вышло, что оператор фильма Дмитрий Улюкаев — сын опального министра? Нет ли в названии скрытого политического смысла? Не отсюда ли поддержка Министерства культуры? То, что перед «Папа, сдохни» Улюкаев работал над фильмом «Мама навсегда», а до этого — еще над десятком картин, журналистов федеральных каналов не смущало. В итоге ленту Кирилла Соколова увидели всего 10,5 тысячи человек — вдвое меньше, чем очень похожий «Пирсинг».

Но фильм оказался таким же живучим и упрямым, как и его герои, — и взял свое спустя почти два года после премьеры. Пока российские прокатчики и критики щелкали клювом, «Папа, сдохни» обзавелся фестивальным агентом из США, получил первые хвалебные рецензии на английском языке и принялся кочевать по иностранным киносмотрам. Там-то его и заметила прокатная компания Arrow Films, обеспечившая попадание на цифровые платформы (Apple TV, Sky, Google Play и др.).

А накануне западной премьеры (кстати, под конгениальным по своей идее названием Why Don’t You Just Die?) фильм вдруг заработал почти стопроцентный рейтинг на RottenTomatoes. А 20 апреля — в день старта в Америке — охмурил критиков и с восточного, и с западного побережья США. Что ж, время признать свои ошибки и присоединиться к лиге справедливости. Вот четыре причины, почему «Папа, сдохни» — это очень круто.

Кирилл Соколов снял образцовую «бэшку». Такие фильмы, как «Папа, сдохни», очень любят крутить в полуночных секциях «Сандэнса» и фестиваля в Торонто. Тамошняя публика — насмотренная, но не зазнавшаяся — прекрасно понимает правила игры. Сперва ее шокируют так называемым боди-хоррором — то есть всякими жуткими вещами, которые зритель не сможет вынести просто в силу своей физиологии. Наш мозг ведь не отличает движущиеся картинки от реальной жизни — и по умолчанию настроен сострадать чужой боли. Когда герой Александра Кузнецова засовывает язык в слив грязной ванны, а потом еще и насаживает его на иглу, не жмуриться, не орать и не хохотать невозможно. Это называется висцеральным ужасом — отвращением, которое испытываешь всем телом.

А в перерывах между физиологическими пытками (с ними важно не переборщить) подобные фильмы здорово льстят киноманскому самолюбию россыпью цитат. Но мы бросаемся на отсылки, как свиньи на бисер, не только ради подтверждения своего кругозора. Гораздо важнее, что оммажи — топливо для машины времени. Ностальгия — самый доступный наркотик на свете, а бегство в воспоминания — базовая реакция на стресс. Когда смотришь «Папа, сдохни», вспоминаешь не только «Криминальное чтиво», «Большой куш» и «Кровавый четверг», но и обстоятельства, в которых эти фильмы до тебя добрались. Скорее всего, ты был очень молод, коллекционировал «гоблинские переводы» на CD-R и здорово боялся, что мама или бабушка зайдут в твою комнату именно в тот момент, когда голая супермодель Полина Поризкова оседлает привязанного к стулу Томаса Джейна (это про «Кровавый четверг»), а Брюс Уиллис и Винг Реймс угодят в логово к извращенцам (это про «Криминальное чтиво»).

«Папа, сдохни» — это целый калейдоскоп картинок из счастливого детства. Вот фокусы со звуком, эпическая музыка и злые прищуры, как в «Хорошем, плохом, злом». Вот резкие зумы и двукратные повторы самых эффектных трюков с разных камер — как в фильмах про боевые искусства с Брюсом Ли. Вот пижонские сцены-вставки про наручники, которые кто-то должен прямо сейчас показать Гаю Ричи — а то он совсем расслабился на своем барбекю с Чарли Ханнэмом и Хью Грантом. Вот резкие переходы от насилия к юмору, которые теперь нарасхват благодаря всеобщему увлечению южнокорейским кино. Вот сочная макросъемка, как в «Американском психопате» и «Декстере». Вот герои по очереди оказываются в одних и тех же ситуациях, но в противоположных ролях — как в любом из эпизодов «Тома и Джерри». Сперва ружье у кота, потом у мыши; а дальше уже поди разберись, кто в этой груде мяса кто.

А вот флешбэки в духе Тарантино, которые играют злую шутку с нашим восприятием времени. Жизнь человека, чересчур увлеченного кино, — это всегда нелинейное повествование. Мы постоянно возвращаемся в прошлое, хотим перемонтировать свои биографии и надеемся на сцену после титров. Тарантино в «Криминальном чтиве» укротил время, чтобы сделать своих героев бессмертными: их жестоко убивали в начале и середине фильма, но они всегда воскресали в финале. Впрочем, Кириллу Соколову флешбэки нужны скорее для того же, для чего их использует Мартин МакДона, — чтобы сделать двумерных персонажей трагическими фигурами.

Каждый из пяти героев, который окажется в нехорошей квартире, в прошлом пережил что-то такое, что и привело его на этот страшный суд. Молодой парень приходит убивать незнакомого мужчину, потому что верит, что тот изнасиловал его девушку — собственную дочь. У свирепого мента в диване окажутся закладки с деньгами — и где-то в середине фильма выяснится, что за ним есть грех пострашнее мздоимства. Тихая мать, актриса-дочь и усатый сослуживец тоже окажутся не статистами в черной комедии, а людьми «с судьбой». «Японка с судьбой» — шуточное, но меткое описание героини Лии Ахеджаковой в фильме «Изображая жертву», с которым дебют Кирилла Соколова очень тесно связан. Благодаря флшбэкам «Папа, сдохни» не только не превращается в монотонную бойню (где герои принимаются убивать друг друга в двухкомнатной квартире на 11-й минуте из 90), но и начинает звучать как размышление о судьбе, возмездии, искуплении и прочих словах, которые часто становятся названиями дипломных короткометражек. «А как же справедливость?— спрашивает герой Кузнецова и отказывается умирать до тех пор, пока не услышит ответ. "Есть там что-то после смерти?" — допытывается до него другой герой; впрочем, сам узнает.

Актер Виталий Хаев, сыгравший растерянного мента в фильме у одного Кирилла (Серебренникова) и сытого мента — в фильме у другого Кирилла (Соколова), — монументальная глыба в центре маленькой квартирки, которую и не сдвинуть, и не обойти. Приходится искать в выборе актера смысл, которого, конечно же, не было. Просто Виталий Хаев похож на кошмар среднестатистического парня в худи, который идет знакомиться с отцом своей подружки. И внушительно ест в кадре колбасу после того, как просверлит ногу дрелью гостю и лениво пнет собственную жену.

Но даже британские журналисты замечают в дебюте Кирилла Соколова «чисто русскую чувствительность», а значит, мы будем ковыряться во внутренностях фильма еще очень долго. Почему отец бросает в стоящего на коленях сына (ладно, не своего, но чей-то же он сын?) именно телевизор? Почему единственный однозначно отрицательный герой в фильме носит олимпийскую форму от Bosco? Две женщины, каждая из которых по-своему реагирует на насилие со стороны мужчин, — это же тоже высказывание про Россию? А полицейская сцена-флешбэк, словно бы вырезанная из «Изображая жертву»? А эта одержимость зеленым и красным, как в вышедшей через год «Дылде»? А странный заговор, который произносит русский народный герой перед тем, как взяться за молоток? «Папа, сдохни» оставляет после себя не меньше вопросов, чем «Новый папа». Конечно, проходим мы этот тест на отцовство в основном от скуки. Но все равно интересно.