Фото, наркотики, рок-н-ролл: каким вышел документальный фильм о Джиме Маршалле — фотографе Джимми Моррисона, Джонни Кэша и не только

При этом разговор о самом Джиме Маршалле был бы неполон без описания безвозвратно ушедшей эпохи, в которой его появление на свет как фотохудожника было возможно. Шестидесятые–семидесятые, «Лето любви», британское нашествие в музыке, которое последовало за успехом The Beatles, тотальное свободолюбие без оглядки на будущее — ушедшая фактура. Таков и был Джим Маршалл, если судить по документальному фильму о нем: человек, безусловно, актуальный, но лишь в свое время.

Портрет Джима Маршалла, даже в Америке не шибко известного (а у нас и подавно), в документальной форме изобилует разнообразными привычными приемами из байопиков. Это, если не приглядываться, классический фильм из архивных материалов (немногочисленных, но приятно аналоговых), а также интервью с разными знакомыми и друзьями покойного. Да, Джим ушел из жизни в 2010 году — к этому моменту он уже ничего толком не снимал, зато наконец начал пожинать плоды славы. Что это была за слава?

Сначала Маршалл просто снимал музыкантов в Сан-Франциско для звукозаписывающих компаний — его фото использовали в качестве обложек альбомов. Потом стал известен как автор иконических снимков звезд рок-н-ролла. Джимми Моррисон — с какой-то шаманской обстоятельностью на лице стоит на коленях и поливает бензином из бутылки горящую прямо на сцене электрогитару. Джонни Кэш — чуть смазанный, с инструментом на шее, в показушной агрессии закусил губу и выбросил навстречу камере средний палец. Боб Дилан — просто безмятежно спокойный, идущий по улице параллельно с колесом, катящимся по тротуару невесть куда. Верно замечают опрошенные профессионалы, что не совсем понятно, как Джиму вообще удалось это снять. Все же рок-музыканты — не самые компанейские люди, а фотографа, то есть, считай, журналиста, который лезет тебе под кожу, пытаясь обнаружить там что-то живописное, рядом захочет видеть не каждый. И все же Маршаллу удавалось подойти на близкое расстояние — в его работах словно нет никакой дистанции между тем, кто снимает, и тем, кого снимают.

Конечно, картина «Рок-н-ролл в объективе» быстро доказывает пословицу, что чужая душа — потемки, в том числе и для самых близких: повторяя друг за другом банальности о Маршалле, его приятели и работники словно доказывают сами себе, что никогда не знали его и не понимали, как же он делает такие снимки, в чем метод. Хотя все просто. Любой автор, неважно, в какой области — кино, фото или журналистика, — всегда в своих произведениях проявляет в какой-то мере себя. Скажем, очерк Правила жизни о Фреде Роджерсе, по которому недавно сняли аж целый фильм «Прекрасный день по соседству» с Томом Хэнксом, во многом говорит не о самом легендарном телеведущем, а в первую очередь о журналисте Томе Джуноне, который даже сам материал, предполагавшийся как интервью, начинает с рассказа о своей любимой в детстве игрушке. Но вот в фотографиях Маршалла автор словно вовсе не виден, он сливается со своим объектом и героями — так, музыканты в интервью рассказывают, что, бывало, приятельствовали с ним всю жизнь. Свидетели и вовсе утверждают, что Джим был чуть ли не похож внешне на Джонни Кэша — настолько они оказались близки. Хотя очевидно, что это впечатление было наваждением — Джим Маршалл был сирийским евреем; актер Майкл Дуглас, которого Маршалл снимал, пока тот играл в сериале «Улицы Сан-Франциско» в 1970-х, неполиткорректно, но точно описывает в фильме ключевую примету внешности фотографа как «шнобель».

Значит, подобное впечатление складывалось лишь из того, что Джим был сам как рок-звезда. В смысле, много употреблял. Коллега Маршалла показывает трогательно грустные свидетельства самоуничижительной наркомании — чудом сохранившиеся записки, которые Маршалл клеил на дверь своего кабинета, чтобы помощница не мешала ему сегодня, потому что он просто не в состоянии работать, находится в так называемом марафоне — проще говоря, юзает серийно и уже долго. Джим жил на отрыв — например, в самом финале он сам (это фрагмент из старого интервью) с упоением рассказывает, как за весь «Вудсток» так и не побывал в арендованном отеле, потому что был захвачен работой с головой — не мылся, спал в машине. Вообще образ такого бескомпромиссного творца ныне скорее осуждается как порождение застарелого патриархата. Режиссер, который позволяет себе на съемках любое поведение с актерами, лишь бы довести их до нужного состояния и снять желаемое, — монстр. Фотограф, употребляющий наркотики ради того, чтобы быть на одной волне со своими героями, очевидно, лишь оправдывает для себя свою же зависимость. Признанный художник сегодня близок обществу тем, что соблюдает его нормы, пытается жить в мире с собой и окружающими, а не насилует всех своей травмой и надрывом, вывернутым напоказ.

Может быть, поэтому Джим Маршалл вдруг оказывается невостребован в какой-то момент — прежде всего для самого себя, неудовлетворенный до конца тем, что получалось, потому что просто постарел. Иначе говоря, фильм о таком фотографе неизбежно поднимает вопрос о возможности существования и необходимости в современности такого человека — безоглядно профессионального и самоотверженного, чей подвиг, казалось бы, лишь в том, чтобы красиво отснять исполнителей на сцене и за ней. Примерно тем же занимается низшая фотографическая каста — та, что бегает за ограждением фан-зоны на любом гиге. А он был гением этой узкой ниши, совершенствовался в ней всю жизнь, чуял тот быстро исчезающий момент, когда нужно нажать кнопку. Урок ли это для нас — в смысле, стоит ли избегать подобной участи и прогибаться под изменчивый мир? Неясно.

В свою очередь, и в фильме «Рок-н-ролл», вроде бы невзыскательном, есть характерный нюанс — это картина о человеке, запечатлевавшем время. Неслучайно изложение хронологически прыгает, и даже после рассказа о том, как Маршалл ушел из жизни (об этом упоминают чуть ли не в самом начале и еще раз говорят последние добрые слова ближе к финалу), следует неожиданный рассказ о фестивале «Вудсток», где Маршалл, конечно, снимал. И те фотографии, как и многие другие, оказываются тем, что он после смерти и оставил, — моменты новейшей истории, благодаря ему перешедшие в категорию вечности. Другая реликтовая примета — картина полна любви к аналоговой технике: к старым магнитофонам, на которые записывали когда-то интервью с Джимом; к пленочным Leica, на которые он снимал. Эти несовершенные машины, ныне замененные одним айфоном, — последние свидетели чужого штучного мастерства, сегодня забытого за ненадобностью — мало ли еще будет фотографов, концертов, музыкантов.