Эпоха раздора: почему молодые русские режиссеры снимают кино про лихие 90-е?

«Бык» потрясает не только проработкой характеров и актерскими удачами (в первую очередь — самого Юрия Борисова), но и постановкой сложных, почти батальных сцен — от разборки на пустырях до побоища на рынке. На «Кинотавре» фильм взял не только Гран-при, но и приз за операторскую работу. Наверное, вручай фестиваль награды художникам-постановщикам, «Бык» был бы отмечен и ими: это удивительно тонкая и точная реконструкция времени, превратившегося в миф. И в то же время фильм не содержит артикулированного послания о 1990-х и поэтому ставит зрителя в тупик. Неужели вся эта грандиозная работа велась ради того, чтобы в финальной сцене показать шрамы, оставленные эпохой на красивых молодых лицах? Чтобы подчеркнуть ту точку невозврата, которой стало послание Ельцина 31 декабря 1999 года? Герои смотрят на новогодний экран, а зритель смотрит на героев и понимает, что эти молодые люди никогда больше не поверят ни одному слову стариков. Не то чтобы это свежая мысль или оригинальная иллюстрация к чему-то давно известному.

Поэтому неожиданная победа «Быка» на «Кинотавре-2019» расколола киносообщество — точнее, ту малую и незначительную его часть, которая фильмы не снимает, а интерпретирует. Дело в том, что на фестивале в этом году столкнулось кино прогрессивное и традиционное, женское и патриархальное. Много призов взяли старомодные и брутальные драмы вроде «Большой поэзии» и причисленного к этому типу (из-за неудачного интервью, в котором режиссер сказал, что «не верит в женское кино») «Быка». В то время как два важных фильма об освобождении и раскрепощении русских героинь, исторически привыкших страдать, остались лишь с утешительными наградами. Речь о «Верности» Нигины Сайфуллаевой и «Давай разведемся!» Анны Пармас. Критикам казалось, что будущее на «Кинотавре» проиграло прошлому, а «Бык» задал молодому кинематографу ложный вектор движения. Ведь раз 34-летний дебютант Борис Акопов победил с лентой о 1990-х, то и остальным новичкам стоит искать счастья там.

Такая реакция на фильм — синдром если не огромной проблемы общества, то как минимум «трудностей в коммуникации», как говорят в таких случаях в американском кино. Что бы ни происходило за окном, самой горячей точкой нашей коллективной судьбы остаются девяностые годы прошлого века — и любой фильм, сериал или роман об этой эпохе тут же развязывает маленькую гражданскую войну. Доходит до смешного, когда критики пытаются объяснить идеологией даже прагматичные и технические решения сценаристов, продюсеров и режиссеров. К примеру, прошлогодний сериал «Ненастье» перенес действие одноименного романа Алексея Иванова из 2008 года в 1999-й. В книге речь шла о ветеране Афганской войны, ограбившем коллег-инкассаторов и спрятавшемся с деньгами в поселке с красноречивым названием Ненастье. Охоту на беглеца начинают бандиты, крышевавшие банк, преданные им друзья из «Коминтерна» (криминальной группировки, выросшей из афганского братства) и — неохотнее всех — менты. События 2008 года в книге перемешиваются с флешбэками из конца 1980-х и начала 1990-х, в которых описывается крах советской системы и рождение недоношенной и слабой системы российской.

Вернувшись из Афганистана и своими глазами увидев хаос нового времени, герои пытаются, по сути, создать государство внутри государства. Это вообще излюбленная тема Иванова — взять хотя бы идею «фамильона» из романа «Блуда и МУДО» или «Общагу на крови». А государства, как твердят учебники истории, всегда рождаются в результате двух волевых решений: монополизации группой лиц права на насилие и принуждения остальных к уплате налогов. Поэтому афганцы становятся рэкетирами и захватывают промышленный город-миллионник — как в общем-то и было в Екатеринбурге 1990-х. В романе есть сцена, в которой вожак «Коминтерна» Лихолетов, классический русский герой с харизмой разом и Данилы Багрова, и Стеньки Разина, защищает старшеклассницу от бандита-насильника, но тут же влюбляется в нее сам. Прекрасная девушка, очевидно, метафора новой и невинной России. Один бандит, верящий лишь в право сильного, и другой бандит, ставший таким поневоле и не лишенный благородства, — две исторические альтернативы, из которых эта юная Россия вынуждена выбирать. Третьей власти в стране быть не может — ведь все остальные мужчины либо пьют, либо пишут стихи.

Так вот, прошлогодний сериал Сергея Урсуляка (автора резонансной «Жизни и судьбы», недооцененного «Тихого Дона» и легендарной уже «Ликвидации») имел неосторожность выйти на федеральном канале «Россия», а основные события перенести из нулевых в девяностые. Критики тут же увидели в этой трансплантации волос попытку оправдать Россию XXI века и сгустить краски, которыми принято писать портреты России XX века. Мол, все ужасы остались в прошлом, а все нынешние проблемы молодого государственного организма — лишь следствия хронических болезней, перенесенных в детстве. Сериал заканчивается словами Ельцина об отставке, а значит, заканчивается и ненастье — темное время, после которого должно распогодиться.

Но фокус в том, что, по словам самих продюсеров сериала, перенос времени действия был обусловлен не идеологическими, а техническими причинами. В «Ненастье» постоянно мелькают около полусотни ветеранов Афганистана (и всех играют отличные актеры, в том числе три Александра: Яценко, Горбатов и Кузнецов), и чтобы показать, как менялись их лица в 1980-е, 1990-е и нулевые, понадобились бы тонны возрастного грима или дорогие компьютерные технологии. «Нетфликсу», который ради «Ирландца» Мартина Скорсезе решил омолодить Роберта Де Ниро, Аль Пачино и Джо Пеши, это удовольствие обошлось в $200 миллионов. Есть ли такие ресурсы у канала «Россия» — вопрос риторический. Но сериалы с таким охватом, как «Ненастье», перестают принадлежать своим создателям в момент премьеры, поэтому каждый зритель имеет право самостоятельно решать, какая версия убедительнее: та, которой придерживаются продюсеры, или та, которую выдвинули критики. Ясно лишь одно: девяностые снова всех раскололи.

Но «Ненастье» Урсуляка, как и «Восьмерка» Учителя, — легенда от старцев. Гораздо интереснее исследовать тот завораживающий эффект, который девяностые оказывают на молодых кинематографистов. То есть людей, которым принадлежит будущее искусства, но сознание которых пока определяется прошлым. Эту фиксацию на девяностых легко отследить по успехам наших режиссеров-дебютантов на фестивалях — причем не только российских, но и международных.

Весна-2017, фестиваль «Движение» в Омске, приз за лучший дебют достается Ане Крайс и ее черной комедии «Нашла коса на камень». События разворачиваются в России 1999 года. Молодая постановщица, чье детство прошло в Германии, не боится говорить ни о Чеченской войне, ни о национальном упадке. А заканчивается лента тем, что герои смотрят в новогоднюю ночь ту самую прощальную речь Ельцина. Только вот у одного из участников застолья нет половины головы — его застрелила сектантка в исполнении Ксении Кутеповой.

Впоследствии фильм возьмет спецприз жюри на осеннем фестивале в Торонто, но не будем перескакивать времена года. Потому что той же весной 2017 года — но уже ближе к лету — из каннского «Особого взгляда» с триумфом и почетным призом от ФИПРЕССИ возвращается в Россию «Теснота» Кантемира Балагова. Это тоже кино о конце девяностых, но на этот раз события разворачиваются не в Центральной России, а в Кабардино-Балкарии, недалеко от Чечни. И название фильма, и его финал говорят о том, что молодые и старые не должны жить вместе, что двум правдам, двум формациям и двум поколениям мучительно тесно в одной России. А значит, детям пора съезжать.

О той же проблеме — но в примирительном ключе — расскажет летом 2017 года на выборгском фестивале «Окно в Европу» фильм «Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов» молодого режиссера Александра Ханта. В нем современный гопник должен сначала найти, а затем отпустить своего отца — бандита из 1990-х. Но поскольку события картины разворачиваются все же в XXI веке, то ее можно вынести за скобки исследования — благо материала хватает и без нее.

К примеру, в том же Выборге, но уже в 2018 году покажут фильм «Хрусталь» Дарьи Жук — драму о том, как пережила девяностые молодая страна Беларусь. Героиня мечтает уехать в Америку, но, чтобы получить визу, ей нужно напоследок заглянуть в маленькую деревню — и эта одиссея заканчивается для нее балабановским кошмаром и германовским прозрением. Благодаря фильму зритель узнает о пластичном актере Юрии Борисове, который в итоге и сыграет главную роль в «Быке».

Разруганный после «Кинотавра-2019» «Бык» — история о девяностых, в которой, на первый взгляд, нет ничего нового, — постепенно очаровывает своих оппонентов. Забавно, что, как и в случае со спорами вокруг «Ненастья», ситуацию с «Быком» немного прояснил взгляд со стороны. Дело в том, что этим же летом фильм взял Гран-при в секции Best of the East еще и на европейском фестивале в Карловых Варах. Которому точно нет дела до российской повестки, до наших идеологических споров и до того, мужское у нашего кинематографа лицо или женское. Победа на престижном международном фестивале подчеркивает, что «Бык» — кино в первую очередь с художественной, а не с гражданской позицией. Впрочем, о том, чем силен этот напористый фильм, мы писали еще до его награждения на «Кинотавре».

Цепочку из пяти важных картин о девяностых, снятых молодыми режиссерами, замыкает фильм «Печень», отмеченный призом за лучший дебют на недавнем «Окне в Европу — 2019». Он спродюсирован той же, что и «Бык», киностудией «ВГИК-Дебют». Но на этот раз перед нами не трагедия, в которой нет места иронии, а постмодернистская комедия, чуть ли не полнометражный клип Монеточки о том, что в девяностые убивали людей. Главные герои — подростки, решившие подсунуть больному бандиту (его изображает Сергей Маковецкий, которого можно увидеть и в «Ненастье», но уже в положительной роли) свиную печень вместо настоящей донорской человеческой. Забавные приключения подростков на фоне ужасов девяностых — их желание лишиться невинности и разбогатеть, угоны машин и игра в бизнесменов с мобильными «кирпичами» — превращают фильм в российскую версию «Не грози Южному централу, попивая сок у себя в квартале». Забавно, что если события «Печени» крутятся вокруг внутренних органов людей и свиней, то в «Быке» у героя есть сердечная болезнь. Это единственная брешь в его бычьем здоровье — и простая, но эффективная метафора надломленности и уязвимости архетипичного русского богатыря.

И наконец, чтобы превратить пятерку в магическую семерку, в список картин о девяностых можно добавить два сделанных молодыми талантами под присмотром опытных продюсеров сериала. Один из них — ностальгический мюзикл «90-е: Весело и громко» — год назад взял приз зрительских симпатий на телефестивале «Пилот», доказав, что драматургия девяностых — вопрос не только предложения, но и спроса. Главную женскую роль в этой картине, кстати, играет та же Стася Милославская, что и в «Быке». Но в сериале она наивная идеалистка, а в фильме — прагматичная хищница. Ведь молодые могут работать с мифом о девяностых с помощью самых разных инструментов — но об этом ниже.

А своеобразным телевизионным продолжением «Печени» можно считать еще не вышедший сериал ТНТ «Братство крыши». Его премьера состоится в сентябре на том же фестивале «Пилот» и наверняка очарует кинотусовку. Ведь есть ощущение, что эта история о приключениях школьников в 1990-е годы может стать для тридцатилетних россиян тем же, чем «Очень странные дела» стали для американцев. Роль старшего брата героя — бандита с афганским прошлым — в сериале, что забавно, играет все тот же Юрий Борисов. Такая уж у актера фактура — быть народным героем, могучим носителем хрупкой правды.

Первая реакция публики на этот грандиозный бал дебютантов, где молодые режиссеры приглашают на танец ушедшую эпоху (а каждый из перечисленных фильмов невероятно музыкален — причем хиты девяностых в его коллективном саундтреке запросто миксуются с «Лебединым озером»), — стариковское ворчание. Кому, как не молодым, снимать про проблемы современности, зачем они прячутся от настоящего в прошлом, от вызовов взрослой жизни в прекрасном далеко своего детства? Кажется, еще немного и у кино про девяностые появится стигма пристанища для эскапистов. Тот же Кантемир Балагов после «Тесноты» вдруг решил снять «Дылду» про Ленинград 1946-го. А Дарья Жук станет режиссером второго сезона «Содержанок» — сериала столь же злободневного, сколь и оторванного от реальности.

Но в такой однобокой оценке дебютов молодых и кроется та патриархальная безальтернативность суждений, против которой вроде бы протестуют противники «культа 1990-х» в кино. Потому что фильмы нужно не судить, а смотреть. И тогда в каждом можно будет увидеть то самое желание режиссера снимать о личном, «о том, что знаешь», которого так мало в нашем кинематографе. «Теснота» — история детства Кантемира Балагова, нормой в котором было ежедневное ожидание смерти: рядом шла война. Режиссер «Быка» Борис Акопов — не только воспитанник балетного училища, но и сын следователя из Подмосковья, который наверняка приносил работу домой. А Александр Хант в своем втором фильме «Межсезонье» обратится к теме более чем злободневной — страшной истории «Ромео и Джульетты» из Пскова. Какой уж тут эскапизм?

Важно и то, что в фильмах, которые снимают о девяностых молодые, нет того единогласия, которое бывает, когда за эту тему берутся признанные мастера. Слоган картины «Нашла коса на камень» — «Мы все некрофилы. Хочешь поговорить об этом?» — ясно дает понять, что Аня Крайс надеется похоронить это время, а не попить с ним чаю с вареньем. Ирония «Печени» уравновешивает пафос «Быка». «Хрусталь» добавляет в галерею мужских героев 1990-х женский характер. А в совокупности эти фильмы — талантливые, искренние и смелые — кажутся коллективным вотумом недоверия со стороны молодежи тому мифу о 1990-х, который придумали взрослые. Юноши и девушки, окончившие режиссерские школы и ощущающие себя ровесниками страны (как, кстати, и приютивший их «Кинотавр»), хотят писать собственную историю с чистого листа. Их фильмы — не слепое следование чужой повестке, а декларация независимости.

И самое радостное в этом движении то, что коллективная воля в нем сочетается с индивидуальной. Все перечисленные фильмы радикально отличаются друг от друга — и убеждениями, и жанрами. А значит, молодой кинематограф России верит в принцип состязательности сторон. А значит, каждым из авторов движет что-то свое. И эта полифония требует ответной работы от зрителя. Главный приз «Кинотавра» — это рубеж, после которого кино перестает принадлежать автору и начинает принадлежать всей стране. Благодаря «Быку», «Хрусталю», «Тесноте», «Нашла коса на камень» и «Печени» — и гораздо более массовым сериалам — зрителю нет-нет да и придется разобраться в природе своих чувств к девяностым. Кто-то поймет, что так заворожен этим смутным временем, потому что предчувствует его возвращение. Кто-то удовлетворит ностальгический порыв и двинется дальше. А кто-то вспомнит саму этимологию русского слова «лихие». Оно означает беду не как опасность, а как неудачу. А неудача, допущенная в прошлом, — это психологическая травма, вытягивающая из человека энергию в настоящем.

Не то чтобы полдюжины авторских фильмов способны вытянуть целую страну из травматических (или, как теперь принято говорить, токсичных и абьюзивных) отношений с прошедшим временем. Но эти фильмы точно освободили своих авторов, а дальше они уж как-нибудь придумают светлое будущее для всех.