Россия для грустных
По образованию я политолог, но в университете поигрывал в блюз-бэнде. Я написал несколько книг и в какой-то момент понял, что политика — вещь куда более тоскливая, нежели даже самый печальный блюз. Двадцать с лишним лет назад я начал преподавать в Петербурге и вот, помню, году в 1995-м я захожу в клуб, которым владел один канадец, чтобы встретиться там с какими-то учеными и обсудить российские выборы. И слышу конец песни Crossroad Blues — чувак пел совершенно отличный блюз — I believe I’m sinkin’ down. И это меня просто убило! Вернувшись в Штаты, я подумал: так это и есть моя тема! Блюзмены намного интереснее политиков. А поскольку я к тому времени уже написал одну книгу о России — The Rebirth of Politics in Russia, — то мне легче было погрузиться в эту реальность, и я в итоге написал Russia Gets the Blues — историю российского блюза на основе интервью с музыкантами.
В конце семидесятых тут началась бурная рок-н-рольная жизнь. Другое дело, что питерские, например, музыканты считали себя в первую очередь поэтами и не особо заморачивались игрой на музыкальных инструментах. В то время как в блюзе главное все-таки инструмент. Слова скорее случайны: задают настроение мелодия и ритм. Поэтому Питер не очень подходил для восприятия блюза. В то время как в Москве существовало сообщество музыкантов, которые играли вроде бы блюз, но опять-таки были уверены, что играют рок-н-ролл.
После распада СССР в страну хлынул поток информации. Люди, всю жизнь ориентировавшиеся, например, на Эрика Клэптона, в какой-то момент стали задумываться, почему они не слушают тех, на кого ориентировался уже сам Клэптон, или Питер Грин, или Джон Мейолл? Стали слушать старые записи, находить кассеты. «Оригинальный блюз», «аутентичный блюз» стал настоящим открытием и откровением.
В России в итоге переняли британский вариант блюза, который был популярен в 1950-60-е. Британский блюз отличается от американского большим вниманием к гитарной партии и незамысловатому сырому ритму. Эта музыка походила на рок-н-ролл и воспринималась сравнительно легко, почти как The Rolling Stones. И этот британский блюз был своего рода мостом, который соединил аудиторию с более ранним американским блюзом.
Я думаю, что расцвет интереса к блюзу в Москве пришелся как раз на 1992-93 годы. В блюз-клубы ходил тогдашний министр иностранных дел, чиновники и весь остальной истеблишмент. Это, конечно, довольно смешно, потому что блюз в оригинале — музыка социальных низов. А в России так называемый lowdown блюз (самый «грязный», простой, сырой) играли в самых дорогих ночных клубах. Его ценили, к нему относились с почтением прямо как к музейному экспонату. И люди, которые его слушали, считали себя знатоками. Восприятие блюза в России стало, скорее, социальным феноменом, чем музыкальным. И если кто-то вздумал считать себя серьезным и знающим человеком, ему приходилось ходить в эти клубы и слушать блюз.
В российском музыкальном сообществе блюз считался чем-то сакральным — искусством, которое создали люди на другом конце света в рабских условиях. В это сообщество не так просто было попасть. Один московский музыкант рассказывал мне, как ему позвонил друг и спросил: «Эй, Слава, я слышал, что блюз у вас сейчас на топе. Я беру гитару, мчусь в Москву рубить бабки, ты в деле?» На что тот глубоко обиделся, потому что у этого чувака не было ни представления о блюзе, ни уважения к нему. Российские же блюзмены считали себя первооткрывателями удивительного музыкального стиля. Для них зарабатывание денег и честное воспроизведение музыки были абсолютно несовместимы.
Все хорошо понимали, что блюз есть что-то заимствованное, не свое, поэтому было важно делать все правильно. Все постоянно задавались вопросом: «Что такое "настоящий блюз?". Кто играет "настоящий" блюз, а кто нет? Кто-то считал, что русского блюза нет. Это иллюзия. Русские не могут играть блюз — только чернокожие могут играть. Подобные споры продолжались годами, это был вопрос жизни и смерти. Друг мне рассказал, что у него была очень старая запись человека по прозвищу Bukka White. Ну это человек, который просто воет под гитару. Это тоже настоящий блюз, но если ты не подготовлен и не приучен к нему, то понять его бывает сложновато. Он дал эту запись своему другу блюзмену. Тот говорит: "Ну какой это блюз! Вот Джон Мейолл — вот это блюз, Би Би Кинг — это блюз. А это даже не знаю, как назвать".
До сих пор нет четкого понимания, можно ли петь блюз не по-английски? Некоторые музыканты пытались петь блюз по-русски, но это довольно сложно, потому что строй языков совершенно разный. В блюзе используются довольно короткие слова, а в русской песенной культуре, как вы знаете, привыкли, чтоб посложнее. Можно ли в принципе использовать в блюзе русский язык? Мнения опять расходятся.
Конечно, блюз был проводником определенной идеологии. С одной стороны, российские блюзмены встраивались в общую поголовную антисоветскую волну — это было естественно. С другой — им уже претил вульгарный материализм и потребительский стиль жизни, который вовсю продвигала только что появившаяся реклама, и сам блюз был своеобразным оазисом: ни СССР, ни Запад. Блюз — импортированная музыка, к ней так или иначе нужно было привыкнуть, это не то, с чем ты вырос с детства, — и в этом смысле российский блюз как раз предполагал невольные инновации и самоуправства. В этом и недостаток российского блюза, и его преимущество.
Многие блюзмены уверяли меня: люди послушают блюз, и их жизнь станет лучше — блюз успокаивает и воодушевляет. Блюз — это о воле к жизни и воспевание воли к жизни. Как сказал один чувак, блюз — это когда ты просыпаешься утром с дикого похмелья и обнаруживаешь, что твоя подруга ушла, прихватив все деньги. А ты говоришь себе: ну и ладно. Довольно типичная, как я заметил, сценка из жизни российской интеллигенции.
Сейчас блюз, конечно, тут не в чести. Вкусы изменились. Вдобавок в начале девяностых в Москве было куда больше иностранцев, чем сейчас, а именно экспаты были основной публикой на этих концертах.
Блюз в США тоже переживает не лучшие времена, но он куда более расположен к различным метаморфозам: его смешивают с регги, джазом, карибскими мотивами. Иногда блюз поют на испанском, однако в Мексике это ему популярности не добавляет. Однажды мы с группой играли на мексиканской свадьбе — сами мы отрывались вовсю, а аудитория — ноль внимания. Рассказывают, что когда Би Би Кинг приехал в Москву в 1994-м, то в Кремлевском дворце все не вставали с кресел и почтительно хлопали после каждой песни. А Би Би Кинг же привык, что люди под его музыку беснуются и орут, и был крайне обескуражен таким приемом.
Думаю, что сейчас во время экономического кризиса блюз в России может снова стать популярным. Бывает же музыка для счастья, а бывает — совсем наоборот. В конце концов, когда мы несчастны, мы танцуем и сочиняем музыку просто потому, что нам необходимо опять стать счастливыми.
"Я вполне согласен с автором, хотя сам я лично старался быть подальше от блюзовой тусовки, поскольку у нас все происходило, да и сейчас происходит, как всегда, с перегибами — бум-то был, но реально разбирались в блюзе, и тем более умели его играть уж очень немногие, прямо скажем. Помню для концерта в "Би Би Кинге" нам срочно пришлось разбирать две песни Роберта Джонсона, поскольку нас строго предупредили, что в программе должно быть 40% черного блюза (откуда взялся такой процент и кто это придумал — неизвестно).
Пик блюзового бума в Москве, на мой взгляд, пришелся на 1994-95-е, а в 1991-92-м это было только начало. Клубов в Москве тогда было от силы с десяток, и далеко не все из них имели блюзовую направленность. Мы сами в то время играли далеко не классический блюз, а скорее винтаж конца 1960-х с элементами арт-рока и кельтского фолка. В 1992 году мы организовали концерт, а скорее мини-фестиваль, который проходил прямо на крыше одного из зданий в районе Новослободской, подобно последнему концерту Битлз. Это был наш Вудсток, в котором принимали участие и чисто блюзовые коллективы. И все это чудом организованное мероприятие, в конце таки остановленное милицией, было, пожалуй, первым такого рода, потому что в Москве в то время не было клуба, способного потянуть подобное действо. Один из корифеев российского блюза, виртуозный исполнитель на губной гармошке, мой друг Рома Гегарт был в то время барабанщиком совсем не блюзовой группы "Зангези", но уже играл на гитаре классический негритянский блюз, и, помню, где-то в 1991-м мы купили по губной гармошке и обменивались с ним навыками игры. Через пару-тройку лет у него уже был собственный коллектив из первоклассных блюзовых музыкантов. Ромыч, как мы его называли, был настоящим блюзменом и, как большинство гениальных людей, быстро сгорел — умер совсем молодым, и если уж вообще говорить о каком-то русском блюзе, то, конечно, он и был его лицом".