«Одесса» Тодоровского — история про детские воспоминания и любовь во время холеры
Одесса, август 1970 года. Московский журналист-международник Борис (Евгений Цыганов), «весь такой импортный», приезжает вместе с маленьким сыном Валерой (Степан Середа) в гости к родне жены. Родителей играют Леонид Ярмольник и Ирина Розанова, двух сестер, разлученных с третьей, — Евгения Брик и Ксения Раппопорт. Женщины изнывают от зноя, а мужчины — от бездействия. Супруг одной из сестер получил заказ написать оперу, но боится сфальшивить, супруг другой — неудачливый спекулянт. По соседству с семьей Давыдовых цветет пятнадцатилетняя девушка Ира (Вероника Устимова). В городе — исторический факт — объявляют карантин из-за холеры, поэтому улететь домой Борис и Валера не смогут. Жара и теснота сделают свое дело: взрослые буду взрываться один за другим. Но для детского глаза любой взрыв — фейерверк.
Все фестивальные фильмы, в какой бы стране и в каком бы году их ни показали, — это нейроны одной нервной системы, и стоит вспыхнуть одному из них, как сигналы тут же получат другие. До 10 лет Валерий Тодоровский жил в Одессе, поэтому велик соблазн сравнить его картину с «Ромой» Альфонсо Куарона — другой историей о детских воспоминаниях; о времени, застывшем будто бы в янтаре; и о коллективной судьбе, явленной через интимный опыт. Но ленты снимались одновременно, а отчасти схожая творческая задача в них решалась совершенно по-разному. Режиссер «Ромы» сделал рассказчиком служанку в доме семьи, и ее история получилось прямой, как стрела; все остальные герои — лишь часть ее оперения. В «Одессе» рассказчиком — впрочем, сам Тодоровский говорит, что это не вполне верно, — кажется, именно мальчик Валера; в фильме даже есть серия крупных планов, в которых мы буквально смотрим на мир его расфокусированным взглядом. Поэтому сюжет ленты выглядит рассеянным и мозаичным, будто бы собранным из двух разных, совершенно непостижимых для ребенка трагедий.
Первая трагедия — о тлеющих в большой семье конфликтах. О нереализованных мечтах; об исчезнувших чувствах; о принесенном в жертву времени и о внутреннем противоречии двух идентичностей: национальной еврейской и наднациональной советской. Причем о противоречии в прямом смысле: фильм то и дело переключается с русского языка на идиш и обратно. Одна из трех сестер воплотила в жизнь чеховскую мечту о Москве, но вторая метит еще дальше — и хочет вместе с мужем уехать в Израиль. Половина фильма, разрешающая этот и другие конфликты, — настоящий спектакль, что-то в духе пьесы «Август: Графство Осейдж». Почти театральное действо, позволяющее редкому актерскому ансамблю раскрыть весь свой потенциал, пусть и нарушая местами законы кино.
Вторая история почти целиком происходит не в Одессе, а на круизном корабле, вставшем на якорь возле города. И этот сюжет отталкивается от первого, как лодка от берега — очень резко. Его главный герой — тот самый Борис, взрослый мужчина, который заметил на себе влюбленный взгляд девочки-подростка. Ничего набоковского в этой сюжетной линии, впрочем, нет (а прокатывать фильм, напомним, будет хоть и с рейтингом «18+», но «Дисней»), скорее уж это русское эхо колумбийской «Любви во время холеры». В этом романе тоже был круизный корабль и тоже была трагедия увядания чувств. Но настоящей чумой у Маркеса оказалась не холера, а невозможность зрелых людей переживать любовь заново с той же остротой и глубиной, что и в юные годы. С героем «Одессы» происходит ровно то же самое, поэтому позвать на его роль Евгения Цыганова было и смелым, и остроумным решением. В самом деле, в чьей еще фильмографии было столько завершавшихся тупиком романтических «Прогулок» и выбросившихся на берег «Русалок»? Впрочем, и в этой части «Одессы» ключевым героем остается маленький Валера — непонимающий свидетель попытки своего раздавленного временем отца взять и ожить. Причем ожить эгоистично, причиняя боль сразу двум детям. Яркая психологическая деталь, каких в фильме вообще очень много: перед тем, как решиться на отчаянный поступок, папа берет сына в сообщники. «Давай соврем маме», — говорит взрослый мужчина, будто бы спрашивая разрешение на малодушие у маленького сына.
Этот беспрестанный и безответственный пир во время чумы — обрамление всей «Одессы». Почувствовав близость смерти, герои вдруг разрешают себе жить страстно. Как и посвященный эпидемии в отрезанной от мира Флоренции «Декамерон», фильм Тодоровского — тяжелый и потрепанный сборник историй. Зачастую эти истории звучат вразнобой, многие из них завершатся за кадром, а некоторые не завершатся вовсе. И зритель, не привыкший к такой сложности и недосказанности, «Одессой», скорее всего, останется недоволен. Тем, кому кажется, что кино — это приключение, которое должно с гарантией доставить зрителя из точки А в точку В, в одесский трамвайчик Тодоровского вообще лучше не садиться. Уж больно часто машинист переключает скорости и делает остановки, чтобы полюбоваться пейзажем. Но зрители, которые относятся к кино как к отправной точке для собственных мысленных приключений, влюбятся в «Одессу» бесповоротно. Особенно если увидят ее на море.
Трамвайчик, показанный в фильме, к слову, нашли аж в Волгограде — а снимали украинский город и вовсе в российском Таганроге и в павильонах «Мосфильма». «Одесса» ни в коем случае не байопик о городе-герое, поэтому оценка, которую дадут фильму ревнивые одесситы, не должна сбивать с толку. Кинематографических Одесс вообще очень много. Есть Одесса без умолку шутящая, как в советских трагедиях, и сам Тодоровский говорит, что это штамп, не имеющий никакого отношения к жизни. Есть печальная Одесса из «Ликвидации» Урсуляка — почти капитолийская волчица, растерзанная жадными сыновьями. Есть сердитая, жадная до справедливости Одесса из «Броненосца "Потемкина" Эйзенштейна. Так вот, "Одесса" Тодоровского — это не город, а детские воспоминания, играющие на солнце. Очень важно, чтобы зритель подставил на ее место свою собственную малую родину — и тогда вопросов к фильму станет меньше, а к себе — больше.