Главное разочарование Каннского кинофестиваля — Ксавье Долан и его новый фильм «Матиас и Максим»
В последний день фестиваля уже можно осмелиться и назвать его основные сквозные сюжеты. Их два — социальный и драматургический. С гражданскими высказываниями все ясно: в юбилей Великой французской революции на Лазурном берегу собрались фильмы, вдохновляющие отверженных со всего мира на борьбу за признание, за равенство, за справедливость. Но гораздо интереснее выглядит совсем другой — драматургический — конфликт этого фестиваля. В основном конкурсе собралось целое созвездие признанных мастеров — Джим Джармуш, Терренс Малик, Педро Альмодовар, Квентин Тарантино, Абделлатиф Кешиш, Кен Лоуч, братья Дарденны и любимый многими, если не всеми, режиссер-вундеркинд Ксавье Долан. Но каждый из них привез в Канны именно то, чего от него ожидали — еще один фильм, снятый в том же ключе, что и несколько предыдущих. И эта едва заметная граница между авторством и ремесленничеством, между верностью себе и самоповтором, между усталостью и постоянством стала за десять дней фестиваля настоящей горячей точкой. Все только и делают, что спорят: имеют ли художники право быть предсказуемыми? Не проморгал ли фестиваль будущее в погоне за громкими именами?
Ответы на эти вопросы жюри даст уже вечером 25 мая. Но пока самым страшным и печальным в череде каннских самоповторов кажется фильм «Матиас и Максим». Хотя бы потому, что его режиссер — 30-летний канадец Ксавье Долан — самый молодой из собравшихся на Лазурном берегу кумиров. И потому что его борьба с самим собой уже превратилась для киноманов в реалити-шоу с падающими рейтингами и смутными перспективами новых сезонов. Это шоу началось здесь же, в Каннах, ровно десять лет назад: в 2009-м году режиссерский дебют Долана «Я убил свою маму» попал в экспериментальную программу «Двухнедельник режиссеров» и взял в ней престижный приз «Взгляд молодых». Отчаянно эмоциональная и при этом хладнокровная в своем техническом исполнении картина рассказывала историю, волновавшую героя с юности. Долан не только сыграл в фильме главную роль, но и написал его сценарий еще в школе. И устроил перед зрителем настоящую исповедь — про невозможность рассказать матери о своей сексуальной ориентации, отчуждение внутри семьи и растерянность подростка в мире, который не намерен ждать, пока тот повзрослеет.
За дебютом последовало еще семь картин и четыре командировки в Канны. «И все же Лоранс» (2012) остался без наград. «Мамочка» (2014) взяла Приз жюри — третий по значимости на фестивале. Вышедший в 2016 году «Это всего лишь конец света» поразил всех количеством французских звезд (в нем участвовали Марион Котийяр и Леа Сейду, Венсан Кассель и Гаспар Ульель) и шагнул еще на ступень выше — и удостоился Гран-при, своеобразное «серебро» Канн. Увенчать триумф должен был фильм «Смерть и жизнь Джона Ф. Донована» (2018) — первый настоящий арт-блокбастер Долана. В этом фильме Долан решил впервые заговорить на английском языке, и позвал на помощь весь Голливуд — Натали Портман и Джейкоба Трембле, Кита Харингтона и Сьюзан Сарандон, Тэнди Ньютон и Кэти Бейтс.
Картину приглашали в Канны, но Долан вдруг заперся в монтажной комнате и начал вскрывать фильму вены. Из ленты пропала Джессика Честейн. Вслед за Каннами режиссер проигнорировал Венецию. А перед премьерой фильма на домашнем поле — в Торонто — со сцены было произнесено целых три длинных сентиментальных речи. Кроме режиссера говорили программный директор фестиваля и министр Канады по делам мультикультурализма. А сам 29-летний Долан вновь начал рассказывать со сцены истории о своем детстве. И еще до показа многим стало страшно за то, что фильм обнаружит у всеми любимого вундеркинда задержки в развитии. И картина действительно оказалась самоповтором — пересказом старых историй и болезненным любованием рубцами от давно заживших ран. Откровенность превратилась в пошлость, зацикленность режиссера на себе начала раздражать, а некогда окрылявшие его художественные приемы — музыкальные ли, операторские ли, диалоговые ли — потянули автора на дно.
Столкнувшись с разгромной критикой и безразличием зрителей (фильм собрал 2,6 миллиона долларов при бюджете в 10-15 раз больше), Долан не замкнулся в себе, но сделал шаг назад. Показанный в Каннах спустя всего 8 месяцев после катастрофы в Торонто фильм «Матиас и Максим» должен был стать возвращением к камерным, скромным и тихим историям в противовес двум грохочущим блокбастерам, которые увели режиссера не туда. Но Канны слезам не верят, и Долана снова ругают. А его предыдущий фильм на фоне нового вдруг перестает казаться избыточным. Похоже, что разнузданная искренность красит Долана гораздо больше, чем вымученная деликатность.
Максим (его играет сам Долан) — красивый парень с большим родимым пятном на лице, замечать которое он перестает, лишь когда выпьет. Матиас — его друг детства, с которым они, когда им было по семь лет, рисовали общий дом. Но с тех пор прошло пятнадцать-двадцать лет, и теперь Матиас — серьезный юрист в шаге от свадьбы с замечательной девушкой. А Максим вот-вот улетит из Канады в Австралию. И угораздило же друзей накануне этой разлуки поехать большой компанией на озеро и снять там шутки ради кино, в котором два актера-мужчины должны поцеловаться друг с другом. Добровольцами вызвались Максим и Матиас — и завертелось.
«Матиас и Максим» — уже восьмой по счету фильм Долана, и в нем он вновь обращается к самым важным для себя темам: признанию своей инаковости; болезненным отношениям с матерью; неспособности справляться с фрустрацией, переходящей во вспышки гнева; переменам в восприятии своего гендера. Но твердость и решительность, которые должны были прийти к режиссеру с годами, не ощущаются. Конфликт, более уместный в романе воспитания, Долан проецирует на жизнь уже зрелых мужчин. Нахальной и яркой избыточности своих прежних фильмов зачем-то стесняется: кавер-версий на поп-хиты в этот раз будет вдвое меньше. Но и новый киноязык взамен умирающего старого для себя он не придумывает. Поэтому герои вновь скользят по улицам в замедленной съемке, а капли дождя вновь медленно опускаются на их печальные, но красивые лица. И даже похожее на ожог судьбой родимое пятно на лице, которое Долан придумал для Максима, не отменяет старой претензии к режиссеру. Его герои во всех фильмах глянцево, почти безжизненно красивы. Несовершенным людям он словно бы отказывает в праве на трагедию и на чувства. Это подростковый максимализм на грани эстетического фашизма — но делать с ним режиссер ничего не намерен.
В итоге фильм получился безвольным и инфантильным. Сюжет о том, как Максим оставляет дом матери, парадоксальным образом не стал для самого Долана сюжетом о возвращении домой. Потому что старый режиссерский инструментарий ему больше не подходит, а новый он не нашел. Возможно, в этот вечер жюри встанет на защиту ранимого художника. И тогда его следующие картины окажутся в той же ловушке, что и эта. Но если фильм останется без призов, Долану нужно будет искать вдохновение где-то еще. А если он все же решит остаться верным себе, то пожелаем ему равняться на грохочущие арт-блокбастеры «Это всего лишь конец света» и «Смерть и жизнь Джона Ф. Донована». Пускай их страсти были кричащими, музыкальные номера — бесстыжими, а интимность операторской работы — заставлявшей робеть. По крайней мере, во всем этом была жизнь.