Сдавленный смех: Сергей Минаев — о том, как смеяться в эпоху всеобщей политкорректности
Роберт Манкофф, бывший редактор раздела комиксов The New Yorker, рассуждая о природе юмора, рассказывал о том, как во время презентации он продемонстрировал аудитории карикатуру, на которой изображены виселица и ступени, ведущие к ней. А рядом — специальный пологий подъем для инвалидов. Когда аудитория увидела картинку, раздались смешки: «пфф», «пфф». Если бы люди смотрели на карикатуру без свидетелей, они смеялись бы во все горло. Но в коллективе все вспоминают, что смеяться над инвалидами нельзя, казни — это плохо и вообще эту карикатуру нужно осудить — чтобы все забыли про сдавленное «пфф» в самом начале сцены.
С юмором в двадцать первом веке тяжело. По большому счету, шутить стало вообще невозможно без риска нарваться на неприятности. Одни остроты теперь неполиткорректные, другие — сексистские, третьи — нетолерантные. Здесь ты можешь задеть национальный вопрос, там — поддеть патриотизм, а тут вообще издеваешься над великой историей страны. Но и бегство с политической поляны в социальную не спасает. Нельзя шутить про женщин, геев, лесбиянок, патриотов, веганов, сектантов, либералов, трансгендеров, людей старых и людей молодых, нельзя шутить про тупых, толстых, худых и так далее.
Единственный безопасный объект — богатый белый мужчина средних лет, пышущий здоровьем. Высмеивать его теперь считается хорошим тоном. Да что там высмеивать, лучше бы его, конечно, травить и всячески над ним издеваться всем толерантным обозом. Но это довольно трудно сделать в силу того, что медийные загоны для коллективной травли в основном принадлежат тем самым богатым белым мужчинам средних лет.
Справа юмор теснит цензура, слева — нетерпимость гражданского общества. И вместо того чтобы посмеяться над собой, люди выбирают путь лицемерного покаяния.
Человечество, ранее каявшееся в церквях, теперь предпочитает делать это на площадках телевизионных ток-шоу. При этом каждый грешник предлагает зрителям смотреть на свое покаяние так, будто оно все еще происходит в церкви. Для полноты картины в какой-то момент в шоу действительно появляются попы, и все смешивается. Весь стандартный эмоциональный арсенал, принятый в ток-шоу, допустим: можно сопереживать, кричать, радоваться, проклинать, оскорблять и плакать. Нельзя лишь смеяться. В самом деле, смех оскорбляет покаяние. Дискредитирует его. Люди стесняются собственного смеха, как собственного пуза на пляже (впрочем, последнего теперь можно не стесняться: быть толстым — теперь значит быть бодипозитивным).
Во время подготовки «юмористического» номера мы попытались разобраться в том, что происходит с новыми именами, новыми темами и форматами и куда индустрия смеха движется. Главным открытием для нас стало то, что юмор по большому счету всем только мешает. Оскорбляет чувства верующих, разгибает моральные скрепы, издевается над святыми вещами (список святого постоянно дополняется).
Поэтому со всех сторон люди с хорошими лицами тянут руки, чтобы наложить их на дергающийся кадык юмора и придушить. Но юмор все равно выскальзывает. Он растекается в телеграм-каналы, YouTube, паблики ВК, частные залы для стендап-комедии — в любые закоулки, недоступные пока ревнителям общественной морали. И чем сильнее душат юмор, тем больше вокруг слышится «пфф», «пфф», «пфф».
В конце концов только это «пфф» и остается.