Каково это — работать на красных кхмеров, которые разлучали камбоджийских подростков с родителями

Мой отец был учителем, а мама продавала рыбу, которую ловил дедушка. Мы были бедными, но не знали, что такое голод. Однажды дедушка взял меня с собой в столицу, там были красивые дома, которых я ни разу до этого не видел. Еще мне запомнились просторные и светлые кафе, где ели французы.

До 12 лет я ходил в школу, а по выходным продавал рыбу вместе с мамой. Иногда по будням папа разрешал мне пропускать занятия, чтобы помогать маме или дедушке.

Однажды рано утром в нашем городе появились военные. Вечером того же дня к нам домой пришли несколько молодых мужчин, один из них сообщил, что оставаться в городе опасно и что мы должны собрать свои вещи и поехать с ними. В грузовике с открытым верхом сидели еще несколько десятков человек — все наши соседи и знакомые. Спустя час мы приехали в какой-то поселок. В ту ночь я впервые в жизни спал на земле. С утра моих родителей и дедушку забрали военные. Тогда я еще не знал, что вижу их в последний раз.

Меня и моих сверстников собрали в одном ангаре и спросили, голодны ли мы. Каждому разрешили набрать вареного риса из казана, что стоял на выходе. Все вещи, которые я взял с собой из дома, забрали. После рис в моем рационе лишь иногда сменялся картофелем или кукурузой.

Каждое утро начиналось с разучивания песен, восхваляющих режим. Мы должны были знать их наизусть. Наши инструкторы проводили уроки по идеологии. По их словам, все люди делились на «правильных» и «неправильных». «Неправильные» были вредны для нового общества и не допускались к обучению. Они считались материалом, с помощью которого «правильные», то есть мы, смогут построить великую Кхмерскую империю. В один из первых дней обучения учителя насмерть забили палками моего сверстника за то, что он недостаточно громко пел утреннюю песню. Я сразу усвоил самый важный урок: послушание и строгое следование правилам — гарантия выживания.

Моя первая работа заключалась в том, чтобы контролировать людей, занятых на рисовых плантациях. Мне выдали четкие инструкции, которым все должны были следовать. Для тех, кто выполнял работу недостаточно хорошо, предусматривалось два вида наказаний: одних били палками, других душили. Я видел много казней. Все тела сбрасывали в большие ямы. Каждые два-три дня «неправильные» копали новые ямы.

На плантациях работали только «неправильные», практически все из них были взрослыми. Ими командовали «правильные», в основном это были дети и подростки.

После рисовых полей я успел поработать на вырубке джунглей. Я умел хорошо считать и писать, поэтому мне доверили подсчет людей, которых забирали на работы. После смены я должен был сверять, все ли на месте. Многие умирали от физического истощения и болезней. Численность бригад постоянно сокращалась, а тела погибших оставались лежать в джунглях.

Я работал хорошо, никогда не делал грубых ошибок. Послушание и прилежность спасли мне жизнь. Спустя почти два года один из моих начальников попросил вести для него таблицы и записи. Так я стал его секретарем и следил за продуктами и инструментами, поступающими в лагерь. Часто я помогал ему с домашними делами, мне даже позволяли спать на первом этаже его дома.

Спустя еще несколько лет начальник сказал, что нам придется переехать в Пномпень — по-видимому, тогда он перешел на сторону вьетнамцев. Я никогда не задавал ему лишних вопросов и просто делал свою работу. В его доме часто бывали военные, они подолгу обсуждали будущее Камбоджи. Я проработал у него 19 лет, занимаясь бумажной работой. Мой начальник был связан с политической партией «Сам Рейнси», в которую я сам позже вступил. После его смерти я смог остаться на партийной работе.

Сейчас я состою в Партии национального освобождения Камбоджи и отвечаю за один из районов своего города Кампонгчнанг. У меня есть двое взрослых детей и жена. Мне не о чем жалеть, я просто старался выжить и делал это как мог. Я спокойно сплю по ночам, моя совесть чиста.