Лучше подавать холодным: обозреватель The New York Times рассуждает о том, почему каждому мужчине нужны враги
Я литературный критик, наживать врагов — моя работа. Конечно, я делаю это не специально, как-то само получается. Я живу хорошей литературой, но чтобы дать ей больше почвы, приходится выкорчевывать плохую. Я пишу для читателей, а не для писателей (и любой критик, поступающий иначе, должен сесть и хорошенько призадуматься), что довольно часто приводит в ярость того или иного писателя. Многие хотят со мной сделать то же, что Берт Рейнолдс некогда сделал с офисом журнала National Enquirer — а именно сесть в вертолет с полным трюмом лошадиного дерьма и опорожнить его. Но я пишу эту статью не для того, чтобы рассказать о профессии литературного критика (может, только изредка я буду затрагивать эту тему). Как правило, в реальной жизни со мной общаются только те писатели, чьи произведения я хорошо оценил и тем самым дал старт их карьере. Остальные же сидят по домам и воплощают в жизнь план мести Ширли Джексон (писательница, наиболее известная по рассказу «Лотерея». — Правила жизни) издателю Альфреду А. Кнопфу. Она сделала куклу вуду и втыкала в нее булавки. Вскоре после этого Кнопф сломал себе ногу, когда катался на горных лыжах.
Но вернемся к теме этой статьи. Главным образом, в ней мы поговорим о таком несколько устаревшем понятии как враги. Хотя сегодня мы чаще используем его синонимы, например, такие слова как «соперник» или «конкурент». Персона Ричарда Никсона была бы куда более заурядной, если бы вместо списка врагов он вел список соперников.
«Ничто не доставляет человеку такое наслаждение, радость и не пробуждает в нем жажду к жизни, как непрерывная, упрямая, омерзительная вендетта, сохраняющаяся между враждующими до последней капли крови и в итоге изматывающая обе стороны», — писал журналист-разоблачитель Джек Андерсон, один из самых главных врагов Никсона. В наше время таких людей, как Никсон и Андерсон, уже не делают. Это вам не конкуренция между Boeing и Airbus, то была кровавая вражда на уровне Монтекки и Капулетти. В качестве одного из вариантов устранения Андерсона агенты Никсона рассматривали автокатастрофу, вызванную вдыханием паров ЛСД, которым должен был быть пропитан руль машины журналиста. Эта история угроз и увещеваний напомнила мне о моменте из книги Уоррена Роберта Пенна «Вся королевская рать», в котором политик-популист Вилли Старк хочет расправиться со своим врагом так, чтобы «даже неродившиеся праправнуки этого ублюдка в годовщину его смерти мочились себе в штаны и не понимали, отчего это произошло!»
Запоминающимися историями о врагах располагают писатели — потому что они сами писали о них, и весьма красноречиво. В конце 1980-х Том Вулф и Норман Мейлер сцепились друг с другом после слов Мейлера: «Что-то запредельно глупое есть в мужчине, который постоянно ходит в белом костюме, особенно в Нью-Йорке». Вулф ответил: «Ведущая собака в стае — та, которой остальные псы все время норовят вцепиться в зад», на что Мейлер с невозмутимостью парировал: «Истекающий кровью зад не означает, что ты лидер стаи». В 1983 году в статье для Правила жизни Эрика Йонг вспомнила, что критик Пол Теру в рецензии на ее роман «Страх Полета», обозвал писательницу «циклопической вагиной» (на самом деле, Теру говорил о Айседоре Уинг, главной героине романа). Йонг ответила: «Поскольку господин Теру не имел возможности собственнолично ознакомиться с обозначенным им органом, мне остается только догадываться, отразилось ли на этой рецензии его беспокойство по поводу собственной анатомии?»
Начиная от противостояния Бога и Сатаны в поэме Джона Мильтона «Потерянный рай» и заканчивая ненавистью Ахава к белому киту в «Моби-Дике», тема вражды во все времена находила отклик в произведениях лучших писателей человечества. Если говорить о наших современниках, то примечательной будет сцена малокалиберной мести из романа Мартина Эмиса «Информация». Чтобы прочувствовать великолепный вкус этой сцены, нужно подержать в руках старую новостную газету. Это сейчас они тонкие, а тогда они были увесистые, как автомобильная шина, и состояли из бесчисленного количества разделов и подзаголовков, и управиться с ними по дороге на работу было под силу только многоруким индийским божествам. Герой романа Эмиса посылает своему заклятому другу такую махину, а именно воскресную газету Los Angeles Times, с пометкой «Тут для тебя кое-что есть». Естественно, он не говорит, на какой странице находится это «кое-что».
В отличие от Никсона, я не веду список своих врагов. Однако я прекрасно знаю и помню, что в моей жизни есть люди, насолившие мне в работе и личной жизни; стоит мне вспомнить пару имен, и мои очки уже покрываются паром. В младших классах со мной учился один мальчик. Он был симпатичнее, умнее и богаче меня, и он просто обожал зажимать меня у шкафчиков, когда рядом проходила девочка, в которую я был влюблен, и держал меня в тисках до тех пор, пока я не повторял все глупости, что он меня заставлял говорить. В колледже со мной учился один поэт-мыслитель, вечно смотревший на меня свысока из-за того, что я занимался... (тут вступает жуткая органная музыка) журналистикой. До сих пор, не могу не отметить, он остается крайне невостребованным у издателей. Еще есть одна женщина, которая дружила с моей женой и привнесла в эту дружбу много яда. Про нее я скажу только то, что она была удивительно низкого роста. Я уверен, что даже среди собак и метрдотелей найдутся мои враги. Бывает, человек не нравится с первого же взгляда, и эту неприязнь невозможно объяснить. Ты словно инстинктивно ощущаешь перед собой врага. Эзра Паунд (американский поэт, переводчик, литературный критик. — Правила жизни) как-то раз сказал, что не знает ни одного редактора, которого отказался бы поджарить на масле. Подобной злости я не испытываю, однако одного человека, который поступил со мной очень плохо, я бы все-таки охотно поджарил. Хотя, нет, я бы обошелся без раскаленного масла. Мне бы вполне хватило того, что когда-нибудь этот человек будет прозябать в Северной Дакоте и промышлять написанием статей про шампуни для овец для какой-нибудь сельской газетенки. Как говорил Джон Леннон, либо ты кого-то имеешь, либо имеют тебя. На самом деле, единственная месть, которая имеет значение — с профессиональной точки зрения, — это как можно лучше писать.
Кому не доставляют радости истории о мести? Однажды один из моих знакомых открутил лейку от душа и вставил туда бульонный кубик, пока хозяина квартиры не было дома. А другой как-то раз проезжал по мосту «Золотые ворота» и обратил внимание, что люди, ехавшие навстречу, грозили ему кулаком, либо вовсе показывали средний палец. Он долго силился понять, в чем дело, пока, наконец, не вышел из машины. Кто-то приклеил к бамперу его автомобиля стикер со словами «СМЕРТЬ НИЩИМ!». Также я знаю одну женщину, которая, приходя на вечеринку, прямиком отправляется к человеку, которого подозревает в неприязни к себе, и сама заводит с ним разговор. Твиттер, фейсбук (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации) и инстраграм дали нам новые орудия для ведения межличностных войн. Комментарии к твитам или случайные лайки могут ранить не хуже ножа, именно поэтому в последнее время я стараюсь не пользоваться твиттером. Жизнь коротка, поэтому, как говорит народная мудрость, нечего метать бисер перед свиньями.
Мы живем в сумасшедшие времена, когда президент США вместе с своей политической партией сделали своим врагом знания. Наука, этика, экономика, искусство, политика — эти вещи взаимосвязаны подобно скалолазам, сцепленным единым тросом с вершиной отвесной горы. На покорение этой горы у нас ушли столетия. Стоит сорваться одному, под угрозой окажутся уже все остальные. Я хочу сказать спасибо своим квази-врагам за то, что те постоянно держат меня в тонусе и способствуют моему самосовершенствованию. Но, возможно, пришло время оставить все обиды в прошлом и объединиться. В условиях этого времени, враг моего врага становится моим другом.