Гаремы славянских князей: как на Руси уживались сразу с несколькими женами

В дохристианский период у восточных славян существовало две формы брака: моногамная и полигамная. Из-за бедности древних источников языческая семья изучена довольно слабо. Однако княжеские церковные уставы X-XI веков свидетельствуют о наличии многоженства и беспорядочных сожительствах родственников. Летописец Нестор с явным неодобрением писал, что «радимичи, и вятичи, и северъ... имяху же по две и по три жены». При этом у полян, по свидетельству летописей, уже сложилась моногамная семья, тогда как у других славянских племен сохранялась полигамия.

О распространенности многоженства свидетельствуют арабские источники IX-X веков. Ибрагим ибн Якуб писал о гаремах славянских князей, которые держат взаперти 20 и более жен. По описанию ибн Фадлана, в княжеском тереме постоянно находились четыреста мужей-богатырей, у каждого из которых были две девушки: одна для услужения, другая как наложница. А сам князь имел 40 девушек для своей постели и мог приглашать их даже в присутствии своих сподвижников.

Впрочем, здесь восточные славяне отнюдь не были «впереди планеты всей» — полигамия существовала и у западных, и у южных славянских народов. У польского короля Мешко до принятия христианства было семь жен, некий поморянский князь имел несколько жен и 24 наложницы, множество жен было у чешского князя Славника. Святому Войтеху даже пришлось покинуть чешскую землю из-за того, что он так и не смог победить многоженство.

Среди простого населения многоженство встречалось реже — не из-за моральных принципов, а по экономическим причинам. Содержание нескольких жен и наложниц могли позволить себе только состоятельные люди.

В отношении к браку у древних славян на первом месте стоял физический элемент, связанный с удовлетворением чувственных потребностей, рождением детей, со взаимной помощью в ведении хозяйства, а также с обеспечением семьи пищей, жильем, одеждой.

Самым известным многоженцем древнерусской истории был князь Владимир Святославич. До принятия христианства у него было пять «водимых» (официальных) жен и огромное количество наложниц: 300 — в Вышгороде, 300 — в Белгороде и еще 200 — в сельце Берестове. По мнению историка А. В. Карташева, под наложницами подразумевались пленницы, служившие развлечением для князя и его дружины, а также предметом торговли. Летописец Нестор отмечал, что Владимир «был ненасытен в этом [в блуде], приводя к себе замужних женщин и растляя девиц». При этом законные жены от наложниц отличались лишь тем, что первых приводили в дом супруга с совершением всех обязательных обрядов.

История одной из жен Владимира — «грекини» Предславы — особенно показательна. С детства она не хотела становиться женой и матерью, стремилась в монастырь и уже была монахиней, когда на обитель налетели воины князя Святослава. Монастырь разрушили, монахинь взяли в плен. Предславу выбрал себе в наложницы сам князь Святослав. Когда она ему надоела, он выдал ее замуж за своего сына Ярополка. Девушка подчинилась — что еще ей оставалось? Утешало одно: муж очень интересовался ее верой и много с ней об этом разговаривал. В Иоакимовской летописи о князе Ярополке Святославиче можно прочесть: «... Муж кроткий и милостивый ко всем, любящий христиан». После убийства Ярополка Владимиром беременная Предслава была вынуждена стать наложницей убийцы своего мужа. Она родила Владимиру еще троих детей.

Трагически сложилась и судьба другой жены Владимира — полоцкой княжны Рогнеды. Она приняла предложение киевского князя Ярополка и согласилась выйти за него замуж. Но пока готовились к свадьбе, приехали сваты от Владимира. Когда отец передал Рогнеде новое предложение, она ответила: «Не хочу разуть робичича (сына рабыни), но Ярополка хочу». Оскорбленный Владимир собрал войско и пришел к Полоцку. Захватив город, он изнасиловал 12-летнюю княжну на глазах ее родителей, а потом убил ее отца и мать и вырезал весь ее род. После этого у Рогнеды появилось новое имя — Горислава.

Позже она пыталась отомстить Владимиру — однажды ночью бросилась на спящего князя с ножом, но тот проснулся и смог отвести удар. Владимир велел ей надеть нарядные одежды и уже поднял меч, но Рогнеду спас их сын Изяслав, с мечом в руках кинувшийся защищать мать. По совету бояр князь отправил их обоих в Полоцк. Так образовалась полоцкая ветвь Рюриковичей.

Положение наложниц мало чем отличалось от положения рабынь. Они были столь же бесправны, а муж мог даже завещать их кому-нибудь, как вещь. После крещения и женитьбы на византийской царевне Анне Владимир распустил свой гарем. Вышеслава, рожденного от Оловы, княжны варяжской, отправил в Новгород; Гориславу с Изяславом — в Полоцк; Ярослава (будущего Мудрого) — в Ростов; Всеволода — во Владимир; Предславу с сыном Святополком — в Туров; Мальфрид с сыном Святославом — в Овруч; Адиль с сыном Мстиславом — во Тмутаракань. Прочих жен и дочерей отдал в жены своим приближенным.

Впрочем, объяснять практику многоженства у князей, включая Владимира, простой похотью было бы в высшей степени наивно. Количество официальных жен князя часто соответствовало числу подвластных ему земель. Каждая «водимая» жена символически представляла определенную территорию. В индоевропейской традиции женщина часто выступала как воплощение земли («волости», территории), а мужчина — как воплощение власти над этой землей. Их взаимоотношения трактовались как супружеские, что отразилось даже в русской пословице «Без царя — земля вдова». Даже более поздний обряд венчания царя на царство был напрямую связан с обрядом венчания супругов.

Это представление нашло отражение и в русском сказочном фольклоре, где широко распространен сюжет воцарения главного героя после женитьбы на царевне. В некоторых сказках тесть-царь добровольно передает зятю власть, в других — старого царя убивают.

Сакральный смысл брака как символа власти над территорией ярко проявился в истории с корсуньской княжной. После взятия Корсуни в 987 году Владимир «князя корсуньсково и с княгиней поимал, а дщер ихъ к себе взял въ шатер, а князя и княгиню привяза у шатерныя сохи, и съ ихъ дщерию их пред ними безаконство сотвори. И по трехъ дьнех повеле князя и княгиню убити, а дщер их за боарина Ижберна дал со многим имением, а в Корсуне наместникомъ постави его». Заключается своего рода священный брак между наместником и покоренной землей, чьим олицетворением была княжна.

Подобным образом складывались отношения и с Рогнедой: после захвата Полоцка она стала женой Владимира, а территория вошла в состав Киевской Руси. По мнению историка Дмитрия Прозоровского, даже Малуша, мать Владимира, не была рабыней, как часто пишут, а приходилась дочерью древлянскому князю Малку (Малу) и была законной женой Святослава. Презрительное «робичич» было лишь оскорблением в адрес Владимира, но едва ли отражало его социальный статус.

Княжеские браки часто заключались для укрепления дружественных отношений между знатными родами. Чем больше у правителя жен, тем больше влиятельных союзников, на которых можно опереться в случае войны.

В отличие от классических восточных гаремов, где жены жили вместе на женской половине дома, на Руси была распространена система параллельных семей. Мужчины заводили их открыто, не таясь. Каждая жена с детьми жила отдельно. Исключение составлял, пожалуй, только князь Владимир, чьи наложницы действительно размещались централизованно в определенных загородных резиденциях.

В XII веке многоженство еще оставалось обыденностью для всех сословий. Великий киевский князь Святополк II Изяславич спокойно возвел на владимирский престол своего сына Мстислава, рожденного от наложницы, и это не вызвало ни у кого вопросов. А в конце XII века у галицкого князя Ярослава Осмомысла было две жены: официальная супруга и некая Настаска (Анастасия). Правда, в этом случае недовольные бояре устроили мятеж, схватили и сожгли Анастасию, а князя заставили поклясться, что он будет жить в согласии с законной женой.

После принятия христианства в 988 году церковь получила монопольное право утверждения брака. Христианская церковь внесла в древнерусское общество свои представления о браке и семье. В Кормчей книге (XV век) брак определялся как «мужеве и жене сочетание, сбытие во всей жизни, божественныя и человеческия правды общение». В греческом Номоканоне это определение сопровождалось важным замечанием об основных составляющих брака: о физической (моногамный союз лиц разного пола), этической («общение жизни» — общение во всех жизненных отношениях) и религиозно-юридической («соучастие в божеском и человеческом праве»).

Отношение к браку в христианском вероучении было неоднозначным. Взгляд на человека как на существо изначально греховное требовал ради спасения души отказаться от любви к миру. Как говорилось в грамоте константинопольского патриарха Луки Хрисоверга великому князю владимирскому Андрею Боголюбскому, «Брака убо вышни есть и много честнейши девство... не оженивыйся вышши есть женившагося». Понятное дело, что брак, как важный общественный институт, церковь запрещать не собиралась. Но вот с многоженством боролась беспощадно.

Князь Владимир подал пример отказа от полигамии, обратившись к своей жене Рогнеде: «Я крещен теперь, принял веру и закон христианский, теперь мне следует иметь одну жену, которую и взял я в христианстве, ты же избери себе кого-либо из моих вельмож, и я тебя выдам за него». Гордая полоцкая княжна, по словам летописца, заявила: «Царицей была, а рабыней быть не хочу» — и постриглась в монахини под именем Анастасия.

Однако борьба церкви с многоженством растянулась на века. В XI веке митрополит Иоанн II писал о необходимости отлучать от причастия тех, «которые бесстыдно и не краснея допускают общение с двумя женами», называя это явление «далеким от нынешнего благочестия и благопристойного ромейского жития».

Особое неудовольствие духовенства вызывали люди, которые, забывая об обязанностях перед своей семьей и детьми, уходили в монастыри не по зову души, а по бедности. С другой стороны, апостол Павел утверждал, что «неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене. Незамужняя заботится о Господнем, как угодить Господу, чтоб быть святою и телом, и духом; а замужняя заботится о мирском, как угодить мужу».

В XII веке диакон Кирик спрашивал епископа Нифонта о наложницах: «...А вот владыка, некоторые заводят явных наложниц, и рожают детей, и живут как со своей женой, а другие тайно со многими рабынями — что из этого лучше?» Епископ ответил: «Не добро ни то, ни другое».

Особенно сложно христианские нормы брака приживались среди простого населения, особенно вдали от Киева. В XII веке митрополит Иоанн с горечью признавал, что простые люди «поимають жены своя с плясаньемь и гуденьемь и плесканьемь». В грамоте митрополита Кирилла от 1274 года говорилось: «И се слышахомъ: в предлех новгородьскых невесты водять к воде. И ныне не велим тому тако быти; аще ли, то проклинати повелеваем».

Церковь установила строгую систему наказаний за нарушение брачных норм. За второй брак накладывалась епитимия на два года, за третий — на пять лет. Самой страшной епитимией считалось отлучение от евхаристии — Святого причастия. Для сравнения: убийц и «колдунов» отлучали на 25 лет, гомосексуалистов — на 15 лет, а прелюбодеев — в среднем на десять лет.

В Церковном уставе Ярослава Мудрого содержались специальные статьи, посвященные наказанию за многоженство. Однако необходимо отметить, что ни в коем случае нельзя преувеличивать роль христианского влияния на древнерусскую семью. Большинство населения, особенно его низшие слои, жившие вдалеке от центра христианства — Киева, не понимали и не принимали христианского взгляда на брак, отказываясь от выполнения над собою брачных обрядов. Древнерусская знать по этому вопросу разделилась: одна ее часть идеализировала некоторые предписания и заповеди церкви, другая же воспринимала их весьма поверхностно.

По мнению исследователей, проблема искоренения многоженства не была решена даже к концу XVI столетия. Отцы церкви еще долго продолжали обвинять русский народ в многоженстве, следы которого сохранились даже в былинах. Так, многоженцем был и былинный Илья Муромец, имевший детей сразу от трех женщин: Омельфы Тимофеевны, Авдотьи Горычанки и бабы Латыгорки.

Таким образом, апеллируя сегодня к якобы нашим «исконным традициям» для оправдания многоженства, нужно иметь в виду, что православная церковь осуждала эту практику с самого принятия христианства на Руси, поэтому человек, считающий себя православным христианином, и тем более прихожанин РПЦ, многоженцем быть не может по определению. Другой щекотливый момент, который может не понравиться многим современным сторонникам подобных отношений, заключается в том, что, даже когда практика многоженства на Руси была нормой, муж обязан был содержать всех своих жен и детей в достатке. Но никак не заставлять их всех ютиться в крохотной горнице и ограничивать их потребности в целях экономии средств.