Китай идет на обгон: как китайская экономика вытесняет западный бизнес

Китайская экономика выходит из сектора экономик «догоняющего развития». Китайский средний класс сформировался: с 2013 по 2019 год его численность выросла с 270 млн до 490 млн человек, а к нынешнему году перевалила за полмиллиарда. У многих китайских семей появились собственные накопления и даже более существенные, чем в странах Запада: норма сбережений в КНР в полтора раз выше европейской и почти в два раз выше американской. На сегодня перед нами классическая среднеразвитая страна, которой для окончательного рывка в первый мир необходимо выполнить последний, самый сложный маневр: на следующем технологическом переходе выбрать специализацию и занять достойную, высокодоходную нишу на мировом рынке. Но есть нюанс: в Китае живут 1,4 млрд человек, а значит, он займет не одну нишу, а все.

После реформ Дэн Сяопина, которые перевели предприятия на принцип рентабельности и открыли Китай для международной торговли и иностранных инвестиций, Пекин долгое время придерживался политики «скрывай свои возможности». С начала реформ и до прихода Дональда Трампа на президентский пост в США он ни разу не конфликтовал с экономическим гегемоном мира. Стратегия китайских компаний, вполне согласованная с партийной линией Китайской коммунистической партии (КПК), была направлена на максимальное сотрудничество. И долгое время это приносило обоим странам обоюдную выгоду: американские компании выводили свое производство в Китай, сохраняя за собой приоритетные ниши в цепочках стоимости. Например, если в начале нулевых пришли джинсы Levi’s, то в конце декады, в 2010 году, первый завод за океаном открывает Intel — и Китай начинает постигать производство чипов. Все права на интеллектуальную собственность при этом принадлежат головным компаниям в Америке, что гарантирует им основную долю в прибыли от продажи. По имеющимся оценкам, в 2000-х корпорации США, ведущие бизнес совместно с китайскими партнерами, генерировали от $200 млрд до $500 млрд чистой прибыли благодаря такому разделению труда.

Такая стратегия вызвала большое неудовольствие США, чьи технологические компании увидели потенциал для появления реальных конкурентов в лице китайских компаний на мировом рынке. На короткий миг соединив интересы с военно-политической элитой, американская экономика выбрала на пост первого лица Дональда Трампа, который и попытался бороться с планом Дракона через заградительные пошлины и ограничения для заокеанских компаний. В 2017 году президент официально признал Китай в качестве «главного соперника» в Стратегии национальной безопасности США и начал действовать. Громче всех была история с Huawei: компанию прямо обвинили в промышленном шпионаже и ввели против нее санкции.

Претензии к Huawei у американских властей были как минимум с 2018 года — тогда конгломерат спецслужб США выпустил предупреждение для американских граждан и компаний, не рекомендуя им пользоваться техникой и телекоммуникационным оборудованием Huawei. В качестве аргумента приводилась угроза якобы шпионажа, кражи данных о технологиях и пользователях и кибератак.

В конце того же года Вашингтон направил просьбы странам-союзникам не использовать продукцию компании.

В 2019 году Министерство юстиции США официально предъявило Huawei обвинения в промышленном шпионаже и нарушении условий договора с американским оператором T-Mobile. Китайская компания попыталась оспорить обвинения в суде, а МИД КНР назвал происходящее «безосновательным притеснением» бизнеса.

Вскоре после этого в процесс вмешался лично президент Дональд Трамп, который своим указом ввел в США чрезвычайное положение по защите информационной инфраструктуры в связи с угрозой национальной безопасности. После этого американские компании начинают массово рвать все связи с Huawei. В ответ руководство китайского гиганта заявляет о давлении на своих сотрудников со стороны спецслужб США и серьезных убытках. Компания постепенно начинает терять доступ к технологической базе, которая на 60% состоит из иностранных патентов.

После двух лет запретов и ограничений, которые окончательно оформились в федеральный закон, подписанный уже Джо Байденом, Huawei удалось заменить более 13 тыс. компонентов на китайские аналоги и начать производить смартфоны на собственной базе. Экспорт оборудования Huawei также удалось сохранить: продукция компании теперь поставляется в развивающиеся страны, в первую очередь на Ближний Восток, в Индонезию, Россию и Турцию.

Целый ряд китайских корпораций оказались отрезаны от американского рынка и могли торговать только после выдачи специальной лицензии Минторга США.

Однако Китай, который играл давно и в долгую, было уже не остановить — даже несмотря на все трамповские запреты, которые оставил в силе обвинявший во всех смертных грехах своего предшественника новый президент Джо Байден. Ведь к началу двадцатых за Пекином стояли не политические программы, а цифры. В 2020 году в Китае произвели 1 млн электромобилей против 410 тыс. в США. В том же году страна потеснила Германию с первого места по экспорту автомобильной машиностроительной продукции. Через год Китай превзошел США по количеству новых зарегистрированных патентов интеллектуальной собственности: 68,7 тыс. против 59,2 тыс. Пекин переманил более 3 тыс. инженеров и менеджеров тайваньской TSMC, лидера в области полупроводников. И даже подсанкционный Huawei стал лидером в технологии 5G, а 86% пользователей этой технологии в мире — китайцы.

За этими цифрами стояли не менее внушительные инвестиции: с 2010-го по 2020-й Китай увеличил вложения в НИОКР с 706 млрд до 2,44 трлн юаней, а к 2025 году планирует довести эту цифру до 3,4 трлн — это $815 млрд (для сравнения: у США в последние годы в среднем $650 млрд, у России — $50 млрд). Если в 2000 году только 23% китайских студентов, уехавших учиться за границу, вернулись служить родной партии, то в 2010-м возвращался уже 41%. В 2019-м — 82%. Усилия прошлых лет и программа «Сделано в Китае — 2025» окупили себя, а американская реакция позволила председателю Си выбрать в приоритет технологии, которые были действительно нужны стране: реактивные турбины, прецизионная фотолитография для полупроводников, высокоскоростные подшипники для станков и несколько других ключевых технологий из области квантовой информатики, ИИ и солнечной энергетики.

Чтобы завершить переустройство технологических и производственных цепочек и окончательно выдавить западные компании (а сейчас бежит из Китая уже ⅕ списка Fortune 500 — от обувной Crocs до Apple), китайской экономике нужен надежный источник инвестиций — и таким, по замыслу советников Си, становится внутренний спрос. К сожалению, государство уже не годится в качестве основного поставщика денег в экономику: последние инфраструктурные проекты и займы застройщикам оказались неэффективными. И если про пустующие новостройки слышали многие, то вот рентабельность почти всех высокоскоростных железных дорог, которые так часто ставят в пример нашей стране, наверняка удивит: почти все они не только не окупили строительства, но и остались убыточными до сих пор. Аналогичная история и с автомобильными трассами: объем трафика на маршрутах, построенных по государственным транспортным проектам, составил только 59% от ожидаемого. А значит, меньше ожидаемого был и экономический эффект.

Для закрепления успеха у Пекина остался один путь: цепи производственных цепочек в стране должны удлиниться и охватить всех участников рынка, средние и малые предприятия, а также сельские районы и, конечно, конечного потребителя — источника средств для окончательной трансформации страны. За период с 2010 по 2020 год доля конечного потребления в ВВП возросла с 49,4 до 54,3% — это свидетельствует о том, что оно уже становится главным источником роста. Но есть ли у китайских компаний человеческий ресурс – достаточно взрослые, обеспеченные и квалифицированные люди, чтобы стать новыми сотрудниками и потребителями?

Чуть менее распространенный, чем «фабрика мира», стереотип — это «два Китая»: один, технологичный, открытый и богатый, — на побережье; другой, грязный, промышленный и нищий, — в глубине материка. В описанной выше ситуации соединить эти две страны — дело проблематичное и может означать существенные риски для прогноза роста: зачем вам 5G, если у вас нет денег на смартфон?

Китай подготовился и к этому сценарию. И если раньше стереотип был отчасти правдив, то в 2013 году трансформация от ресурсоориентированной экономики стимулировала страну принять План устойчивого развития ресурсных городов страны. Ресурсные города — это те же наши моногорода, однако куда крупнее по размеру: с населением от 1 млн до 3 млн. Всего их по стране 262, и здесь хуже все основные экономические показатели: в два раза ниже среднего выдача патентов, низкий уровень импорта и экспорта на городском уровне, утечка мозгов. Но низкий уровень — это высокий потенциал, и благодаря плану постепенно они выходят из кризиса: за десять лет, к 2020 году, их ВВП увеличился более чем в полтора раза, а среднегодовые темпы роста составили 6%. Дополнительный стимул окажет завершение проекта «Один пояс — один путь», который с каждым годом все больше стимулирует торговлю по сухопутным маршрутам.

По расчетам Morgan Stanley, именно такие территории скрывают в себе наибольший процент роста внутреннего спроса: здесь люди не обременены большими тратами на транспорт и недвижимость. Такие населенные пункты составляют примерно треть общего числа городов в Китае и будут только расти: правительство намерено снять ограничения на постоянную регистрацию в них для работников-мигрантов с сельской пропиской. Так они смогут еще увеличить потребительскую активность этих территорий. И в итоге дать китайским компаниям завершить начатое дело — выстроить суверенную экономику на базе внутреннего спроса с лидирующим положением во всех (ну или почти во всех) ключевых технологических отраслях.

Единственной неизвестной переменной в плане Дракона остается упомянутая в начале статьи склонность китайцев к сберегательной модели поведения. Прошедшее через 150 лет кризисов и войн китайское общество остается очень консервативным в вопросах расходования личных запасов и почти невосприимчивым к брендам, и расшевелить его КПК будет трудно. Пекин уже принял существенные налоговые послабления для компаний и целый пакет мер по поддержке внутренней торговли — от модернизации торговых центров до поощрения городских ярмарок. Тем не менее радикального роста внутреннего спроса пока не происходит: во многом эффект политики оказался смазан из-за эпидемии COVID-19 и китайского метода «нулевой терпимости». Кажется, финальный эпизод этой истории — успеха или трагедии — мы увидим в ближайшие пять–десять лет.

Современный Китай напоминает Россию начала XX века. Несмотря на отдельные страшилки вроде стареющего населения (сейчас в Китае) или отсталости в сельском хозяйстве (тогда в России), это динамично развивающая страна, которая создала необходимую базу и знает свою стратегию для выхода на первое место в мировой экономике. Во многом успех Пекина будет зависеть от доверия китайского общества курсу КПК, но в деле эффективности информационной политики нашему соседу есть чему поучить и современную Россию. Остановить Китай может разве что серьезное политическое потрясение, которое приведет к радикальной смене курса, — или внутреннее, или внешнее.