Я и сам своего рода ученый: как постмодерн убил экспертность
Одна из главных задачек для первокурсника журфака: как выбрать подходящих знатоков для гипотетического материала? Под рукой нет универсального каталога с тематическими рубриками, фотографиями и отзывами: «Пять баллов этому эксперту за оперативность и развернутость ответа, а еще он симпатичный». Учебники рекомендуют опираться на объективные критерии, которые помогают оценить знания, опыт и квалификацию человека в определенной области. Где условный эксперт учился, есть ли у него ученая степень; какой у него опыт работы и сколько книг он написал на эту тему; что о нем говорят коллеги, сформировалась ли его профессиональная репутация настолько, что каждый обратится к нему за советом, — кажется, что, если кандидат проходит по всем параметрам, лучше мы не найдем. Почему же сегодня этот алгоритм не работает?
Раньше редакции справлялись с этой задачей двумя способами: либо эксперт был единственным в своем роде и выбирать не приходилось, либо на каждую тему журналисты заводили де-факто штатного эксперта, который был вынужден комментировать все подряд в своей области в угоду стабильности генеральной линии. В 2011 году Юрий Сапрыкин написал колонку о том, что эксперты закончились, а в 2023-м от них нет отбоя, потому что складывается ощущение, что каждый человек может выступать экспертом в той или иной сфере — достаточно получить минимальный медийный вес (завести телеграм-канал или снять полтора выпуска YouTube-шоу). Получается, что сегодня понятие это ужасно размыто — и объяснить кризис экспертности может только теория постмодерна.
Постмодерн возникает в ситуации переизбытка всего: мнений, возможностей, источников и продуктов; благодаря ему мирно сосуществуют различные интерпретации, например возникновения всего живого: вы можете считать, что жизнь на Земле зародилась благодаря инопланетянам, и никто вас не осудит. Таким образом, спокойно соседствуют откровенная глупость и блестящее исследование. И то и другое могут иметь заинтересованную и благодарную аудиторию. Как состояние общества, постмодерн в медиа выражается через протест против единого авторитета, против абсолюта. Одна из его характерных черт — сомнение в общепринятых понятиях, нарративах и идеях существующей истины. Поэтому и эксперта в большинстве ситуаций единого, как раньше, быть не может.
В России снижению роли экспертов поспособствовали политические перипетии: чтобы поддержать повестку или создать нужные настроения среди общественности, эксперты порой конструируются, создаются с нуля. И транслируют то, что отвечает запросам государственной системы: зарубежные гости, политологи и директора институтов, существующих только на бумаге. Обесценивание экспертности произошло в первую очередь в самом народном СМИ — на телевидении. Должности и компетенции тех, кто регулярно выступает в различных ток-шоу, далеко не всегда подтверждаются реальными достижениями. Одно из самых известных разоблачений (которое при этом на статусе эксперта не сказалось никак) — это американский журналист Грег Вайнер, настоящее имя которого — Григорий Винников, а деятельность, предшествовавшая появлению в телевизионных эфирах, — туристический агент.
То же происходит и в сети: американский YouTube, например, перенасыщен каналами, на которых авторы от первого лица высказывают свое мнение обо всем на свете. Ценность их персон, харизма, умение экспрессивно излагать свои мысли становится выше содержания роликов. Это явление получило название helicopter view, то есть «вид с вертолета»: не вдаваясь в подробности и в детали, они узнают общую картину или суть новости и комментируют ее с позиции непререкаемой уверенности, а на деле опираются исключительно на собственные ощущения. Климатологи, антипрививочники, критики демократической партии или любители конспирологических теорий — их популярность растет как дрожжах, несмотря на несоответствие критериям эксперта.
Более того, сертификаты и лицензии экспертов-психологов могут оказаться подделкой, рассказы бизнес-гуру о прошлом опыте — враньем. Постмодерн — это полифония, в том числе и мнений. Он акцентирует важность разнообразия голосов и перспектив, но приводит это в том числе и к демократизации экспертных дискуссий.
С развитием социальных медиа каждый человек может легко создавать и распространять контент. Это открыло возможность каждому высказывать свое мнение и делиться информацией независимо от наличия реальной экспертизы. В результате демократизация становится чрезмерной: мнение человека, у которого бóльшая аудитория в соцсетях, может быть более весомым, чем мнение профессионала с опытом и знанием. В постмодернистском контексте трибуна открыта для всех: все могут представлять разные точки зрения, но аргументация и экспертиза становятся все более неоднозначными.
Это глобально подчеркивает относительность знания и правды. Раз нет абсолютной истины, знание всегда зависит от контекста, социокультурных условий и точки зрения. Поэтому и эксперты рассматриваются не как носители объективной правды, а как представители определенных точек зрения или интересов. И мы все чаще можем видеть аналитиков с противоположными, даже взаимоисключающими взглядами на жизнь.
Как следствие, критерии отбора экспертов упрощаются, в учебник больше никто не заглядывает. Начинается цепная реакция: журналисты стремятся привлечь бóльшую аудиторию, это приводит к упрощению контента и к тому, что они отдают предпочтение разрешенным и популярным мнениям. Эксперты, в свою очередь, считают главной задачей угодить «заказчику», а не ответить на вопросы правильно, иначе в следующий раз не позовут. Их редко дисциплинирует институт репутации, они не боятся допустить ошибку: в постмодерне рациональная критика невозможна: все интерпретации произвольны, главный инструмент постмодернистского эксперта сегодня — легкость, с которой можно отвести любое возражение: «В тех условиях такой-то прогноз казался верным», «Мои слова неправильно трактовали», «Это не подходит лично вам, потому что все в мире субъективно».
Существует даже новый тип экспертов, который активно обсуждают в медиасообществе, – эксперт надежды: он предлагает что-то обнадеживающее, какой-то позитивный взгляд в будущее, отчего его приятно слушать аудитории, в СМИ на него возникает высокий спрос. А еще очень хочется ему верить, даже несмотря на то, что его мнение граничит с абсурдом.
И последнее, но самое главное, что постмодерн перевернул в нашем мире, — это распределение ролей. Плавный переход авторитета от автора к читателю, который описывает Ролан Барт в «Смерти автора», подчеркивает: неважно, что скажет эксперт, — важно, как это поймет каждый отдельный читатель. У постмодернистского текста нет не только автора, но и первоисточников, авторитетов, поскольку всякий источник отсылает к другому — и так до бесконечности. Тезис о том, что произведение является текстом в широком понимании только для читателя, ставит проблему произвола чтения: для одного эксперт — непререкаемый авторитет, для другого — вечный раздражитель, а третий возьмется перепроверять все позиции, потому что не доверяет никому.
Получается, что в постмодерне производство смысла возложено на читателя. Не просто потребление, но формирование текста, соавторство и перепроверка. А значит, и эксперта он определяет для себя сам. По всей видимости, опытным путем, в силу своего образования и медиаграмотности, разнообразия источников и дотошности. Журналист, о чем бы он ни писал, остается дилетантом по сравнению с любым из своих героев – будь то сталевар или актриса. Поэтому читателю так важно осторожно оценивать информацию из различных источников, обращая внимание на экспертизу, факты и проверенные данные, чтобы принимать информированные решения и формировать собственное мнение.
Постмодерн не просто оказал влияние на роль эксперта и понятие экспертности, он сдвинул акцент с объективности и абсолютной истины к относительности, множественности и разнообразию голосов, подвергнул сомнению установившиеся нарративы и доминирующие системы знаний. Но зато дал надежду на то, что аудитория воспитает в себе критическое мышление. А там и журналисты «врать» перестанут.