Как Лев Троцкий из «лучшего большевика» превратился во врага советской власти?

Бесшумного убийства не получилось. Троцкий проявил невероятную живучесть, закричал и набросился на своего незадачливого убийцу. Зачем тот выбрал такой экзотический способ покушения, неизвестно до сих пор, — у него был с собой пистолет. Прибежала охрана, скрутила киллера и принялась его избивать. Троцкий жил еще сутки — он умер уже утром, в больнице. А Монар оказался, разумеется, не Монаром, а испанцем Рамоном Меркадером, агентом НКВД.

Одно из самых заметных течений в мексиканском искусстве — так называемый мурализм, масштабные фрески на стенах общественных зданий, воспевавшие прогресс, гуманизм и демократию. Основоположниками мурализма называют «большую тройку» художников. Первым в этой тройке называли Диего Риверу, легендарного возлюбленного Фриды Кало, и он не нуждается в представлении. Вторым был Хосе Клементе Ороско, которого один чилийский нобелевский лауреат однажды сравнил с вершинами Анд. Третьим великим муралистом считается Давид Альфаро Сикейрос.

24 мая 1940 года Сикейрос и два десятка его боевиков ворвались на виллу в пригороде Мехико, где жил опальный революционер Лев Троцкий. Нападавшие, переодетые в полицейскую форму, обезоружили пятерых телохранителей, а затем открыли беспорядочную стрельбу из автоматического оружия. Сикейрос, вероятно, знал, что делает, — в конце концов, он был на испанской гражданской войне и даже дослужился там до полковника. У его людей с опытом было похуже. Они изрешетили все стены и мебель в доме, но самого Троцкого не нашли. Во время налета он вместе с семьей прятался под кроватью. Пострадал его внук: получил пулю в ногу. Сам вождь Четвертого Интернационала остался невредим.

Шло раскаленное мексиканское лето. Пулевые отверстия заделали, и жизнь в сонном и пыльном Койоакане, в тени огромных пальм, потекла по-прежнему. Троцкий, когда-то командовавший миллионами красноармейцев, делил время между литературным трудом — он бичевал предателей революции — и разведением кур и кроликов. К сельскому хозяйству у него обнаружился вкус и даже некоторый талант. Что касается бичевания, то в особенности доставалось Сталину, отцу народов и корифею всех наук. Когда-то эти двое вместе обороняли город Царицын от белогвардейцев, но потом превратились в смертельных врагов, а Царицын был переименован в Сталинград. Троцкий обвинял Сталина в том, что он «некоронованный негус», превративший «государство рабочих» в «деградирующую восточную деспотию». Сталин же именовал Троцкого не иначе как «бесстыдная рожа» и «шпион Гитлера».

В 1920-м в молодой советской республике не было человека страшнее и могущественнее, чем председатель Реввоенсовета, нарком по морским и военным делам Лев Давидович Троцкий. Может быть, только Ленин — да и то смотря кого спросить. «Товарищ Троцкий — вождь Красной Армии», — заучивали красноармейцы из устава. Энергичный оратор, в Петрограде он выступал в цирке «Модерн», собирая многотысячные толпы солдат и матросов, с восторгом встречавших его обещания выявить всех буржуев, у которых по две пары сапог, и одну пару отдать трудящимся. Троцкий изобрел агитационные поезда, и сам без устали летал в таком с одного фронта гражданской войны на другой, поднимая боевой дух Красной армии и вселяя революционный страх в ее командиров. Из анархической красноармейской массы он в короткие сроки сумел сковать серьезную боевую силу, применяя, в частности, изобретенный им институт военспецов — бывших царских офицеров, чьи семьи для надежности брались в заложники.

Троцкий вообще изобрел много такого, что в общественном сознании прочно связано с большевиками и коммунистами, а не с именем Троцкого, включая даже слово «нарком». Он был автором теории перманентной революции и практики красного террора (которую обосновал в работе «Терроризм и коммунизм»). Он же придумал приговаривать к смертной казни условно, но иногда практиковал и децимацию — римский способ наказания проявивших трусость военных частей через казнь каждого десятого солдата. В экономике Лев Давидович тоже придерживался мнения, что все новое — это хорошо забытое старое, и выступал за прикрепление рабочих к заводам и принудительный труд в составе так называемых трудовых армий. Правда, называл его не рабским, а «общественно-нормированным»: «Мы знаем труд вольнонаемный, который буржуазия называет свободным. Мы же противопоставляем этому труд общественно-нормированный».

Увы, Троцкий был хорош в Гражданскую, в эпоху пламенных речей и психических атак, но она ушла под лед вместе с последними кронштадтскими матросами. К середине двадцатых даже самые лихие буденновские кавалеристы мечтали о нормальной жизни, как они ее понимали: чтобы без буржуев, но с кафешантанами и выдайте обещанные сапоги, пожалуйста. Начался НЭП. Троцкий же, на бумаге имевший все шансы стать преемником Ленина, вчистую проиграл внутрипартийную борьбу хитрому аппаратчику Сталину. Отчасти дело было просто в смене стиля эпохи. Троцкого подвела его интеллигентность — относительная, конечно. Он был человеком латиноамериканского типа, обаятельным людоедом с теоретической базой и бойким пером. Однако к концу 1920-х никакая теоретическая база уже не требовалась.

В первую советскую декаду внутри партии еще были группы, дебаты и конкуренция, да и состояла она из людей с самыми причудливыми биографиями и взглядами, как это обычно бывает с революционными организациями во все времена. Позволялось спорить с Лениным и даже поругивать его, не говоря уже о прочих товарищах. К концу двадцатых в партию набрали несколько десятков тысяч рабочих (официально это называлось «призыв от станка»), а словосочетание «образованный марксист» превратилось в ругательство и синоним бесполезного болтуна. Полемика была признана излишней, свернута и для экономии средств и времени заменена продолжительными овациями. На смену деятелям латиноамериканского формата, чей режим мог быть бесчеловечным, но при этом бессистемным до попустительства, постепенно пришла безличная бюрократия с ее системой рациональной деспотии, почти древневосточной по стилю.

Неслучайно товарищ Меркуров, первый главный советский скульптор, прямо вдохновлялся египетской и ассиро-вавилонской архитектурой — где-то даже сохранился его Ленин в образе сфинкса. Теоретизировать и полемизировать теперь не требовалось, цели были ясны, задачи определены, и состояли они в том, чтобы взять лопату, отправиться с ней на великие стройки и там копать канал. Иосиф Виссарионович Сталин и по характеру, и по стилю управления вписывался в этот мир как нельзя лучше — на фоне монументальных сооружений он смотрелся как родной, причем как в бронзе или мраморе, так и во плоти. Троцкий же был теперь ни к чему. После безуспешных попыток организовать левую оппозицию коммунистам (включая нелегальные собрания в лесах и подпольные типографии) он был заклеймен, лишен всех постов и званий, а названные в честь него населенные пункты (около десятка) переименованы обратно. Но времена были еще относительно травоядные, и в 1929-м Льва Давидовича на пароходе «Ильич» (бывший «Николай II») под конвоем отправили в изгнание в Стамбул.

Началось десятилетие его скитаний. Пока дома шла охота на троцкистов, мнимых и настоящих (так, один из сыновей Троцкого был расстрелян за то, что, по версии следствия, пытался отравить рабочих генераторным газом, что бы это ни значило), Лев Давидович был поселен на Принцевых островах. В 1933-м он с большим трудом перебрался во Францию, в 1935-м попытался переселиться в Норвегию. Визы ему давали неохотно — так, на норвежцев советское правительство давило, угрожая прекратить закупки сельди. Наконец, в 1937-м его согласилась принять Мексика, где пришел к власти президент-социалист. Это был удачный ход, потому что у Мексики с Советским Союзом еще не было дипотношений, то есть угрожать было нечем.

У трапа трансатлантического парохода Троцкого с женой и сыном встречала местная знаменитость — Фрида Кало. Ее муж Диего Ривера не смог приехать. В Мексике, где совсем недавно закончилась собственная гражданская война, которая выглядела ровно так, как представляется при словах «гражданская война в Мексике», Лев Давидович был исключительно уместен. Неизвестно, принял ли его Ривера в розенкрейцерскую ложу «Кецалькоатль», которую, если верить биографам, возглавлял сам, но с четой знаменитых художников Лев Давидович сдружился. Ривера, бывавший в СССР и даже постоявший на трибуне Мавзолея, к тому времени из правоверного коммуниста сделался троцкистом. С 29-летней Фридой же у 59-летнего Троцкого завязался короткий, но исключительно страстный роман. На вилле у художников Троцкий прожил два года, а затем переехал в собственный дом.

Нужно отметить, что к концу 1930-х Троцкий превратился в главного и самого известного оппонента советской власти. До революции, до того как Лев Давидович начал водить в бой полки, он был журналистом, и неплохим. В изгнании он снова взялся за перо. Получилось удачно: одна только его автобиография с лаконичным названием «Моя жизнь» была практически сразу переведена на пять языков и принесла хорошие гонорары, позволявшие относительно безбедное существование. Человек, делавший знаменитую революцию, разоблачает соратников — это ли не готовый рецепт для сенсации? Троцкий активно критикует Сталина и даже собирается написать книгу «Сверх-Борджиа в Кремле», в которой обвиняет Сталина в отравлении Ленина.

Постепенно Лев Давидович превратился в точку притяжения левых всего мира, недовольных сталинизмом (и в прототип сразу двух персонажей Оруэлла: Голдстейна из «1984» и Снежка из «Фермы животных»). Все это называлось «Четвертый Интернационал», в пику Третьему ленинскому, по мыли Троцкого захваченному сталинистами и неспособному таким образом привести рабочий класс к победе в мировом масштабе. Штаб-квартира Четвертого Интернационала находилась сначала в Париже, а затем переехала в Нью-Йорк. Там же располагалось самое активное и многочисленное отделение организации, и в мексиканский период секретари и телохранители Троцкого были исключительно американцами.

Это его в конечном итоге и подвело. Весной 1940 года в окружении Троцкого появился симпатичный бизнесмен — бельгиец Жак Монар, богатый наследник, сделавшийся социалистом, чтобы насолить папеньке, бельгийскому консулу в Тегеране. У Монара был паспорт на имя канадца Фрэнка Джексона — якобы для того, чтобы скрыться от призыва на военную службу. Как бы то ни было, Джексон — Монар совершенно очаровал соратницу Льва Давидовича, американскую марксистку Сильвию Ангелофф, и вскоре на ней женился (сестра Сильвии, Рут, была одной из секретарш Троцкого). Джексон приехал в Мексику, как он говорил, «по делам фирмы», утверждал, что он пламенный троцкист, и оснований ему не верить не было. Когда 20 августа 1940-го канадо-бельгиец заехал «к Старику» на виллу, охрана его пропустила. В кабинете Троцкого Джексон — Монар дал ему какие-то листки: мол, написал политическую статью, Лев Давидович, очень хочу вам показать. Когда Троцкий погрузился в чтение, гость достал принесенный с собой альпинистский ледоруб, размахнулся и ударил вождя революции в голову. Осень патриарха подошла к концу.

Бесшумного убийства не получилось. Троцкий проявил невероятную живучесть, закричал и набросился на своего незадачливого убийцу. Зачем тот выбрал такой экзотический способ покушения, неизвестно до сих пор — у него был с собой пистолет. Прибежала охрана, скрутила киллера и принялась его избивать. Троцкий жил еще сутки, он умер уже утром, в больнице. А Монар оказался, разумеется, не Монаром, а испанцем Рамоном Меркадером, агентом НКВД. Впрочем, реальная биография его была не менее экзотической: он действительно был сыном богача, железнодорожного магната, и в революцию ушел от скуки, причем завербовала его собственная мать. Товарищ Меркадер, исполнитель операции «Утка», подготовленной товарищами Судоплатовым и Эйтингоном, легендами советской разведки, получил максимальное наказание — 20 лет тюрьмы, которые отсидел полностью.

Освободившись в 1960-м, он выехал в Советский Союз, где получил звезду героя, четырехкомнатную квартиру на Соколе и дачу в поселке Кратово. В СССР к тому моменту четыре года как развенчали на ХХ съезде культ личности Сталина, то есть Троцкий, можно считать, победил. Что подумал об этом Рамон Меркадер, неизвестно, но в конце концов он переехал на Кубу по приглашению Фиделя Кастро, где и умер в 1978 году от саркомы легкого. «Я всегда его слышу. Я слышу его крик. Я знаю, что он ждет меня на той стороне» — такими, по свидетельству очевидцев, были последние слова товарища Меркадера, но здесь чувствуется любовь испанцев к драматическим преувеличениям.

С ледорубом тоже произошла интересная история. Несколько лет он пролежал в архивах мексиканской полиции как вещдок, а потом пропал. О том, что с ним стало, ходили разные слухи: говорили даже, что мексиканские президенты используют его как пресс-папье. И только в 2005 году ледоруб нашелся: оказалось, что его похитил мексиканский спецслужбист («желая сохранить для истории») и прямо так, с пятнами засохшей крови, держал под кроватью, завещав дочери. На находку отреагировал внук Троцкого Эстебан Волков — тот самый, которому люди великого муралиста Сикейроса когда-то прострелили ногу. Волков предложил предоставить ДНК для анализа при условии, что реликвия будет безвозмездно передана дому-музею Троцкого в Койоакане. Владелица артефакта, однако, предпочла продать ледоруб частному коллекционеру из Вашингтона. Свой поступок она объяснила так: «Я хочу на этом заработать. Такая историческая вещь чего-нибудь да стоит, а?»