Каково это — признаться себе и другим, что ты неизлечимо болен
Моя аутоиммунная болезнь начиналась медленно, а потом обрушилась на меня всей мощью в один момент.
В начале 2014-го я начал худеть. Я все время чувствовал себя измотанным и постоянно хотел пить, просыпался от того, что у меня сводило мышцы. Мне приходилось покупать новую одежду, потому что старая больше не подходила по размеру. Однажды я вдруг осознал, что все происходящее — повод для беспокойства. Я пообещал себе больше есть и вернулся к обычной жизни.
В конце концов я попал к врачу с простудой, которая никак не проходила, и между делом я упомянул остальные симптомы. Доктор отправил меня на анализ крови. Неделю спустя, когда я брал важное интервью перед довольно большой аудиторией, я получил от своего врача сообщение с просьбой срочно перезвонить. Я извинился, вышел на улицу и позвонил в клинику. Медсестра прочла результаты, отметив, что показатели зашкаливают и я должен приехать немедленно. Я спросил, есть ли у меня время закончить интервью. Она вздохнула и взяла с меня слово прибыть в клинику утром. Я вернулся и, кажется, закончил интервью. Я его не помню. Все, что я могу вспомнить, — охватившая меня паника.
Четырнадцать месяцев, дюжину лекарств и один ложный диагноз спустя мои врачи (к тому моменту их стало больше одного) официально определили, чем я болен. Прежде чем написать этот текст, я сообщил о своей болезни нескольким людям: моей жене Салли, родителям, брату, его жене, их двум детям, паре друзей детства. Я убедил себя, что со всеми остальными этой историей нужно будет поделиться, когда настанет правильный момент.
И так как тема нашего нового номера «Что нас сделало такими, какие мы есть» и сразу несколько авторов обнажают наши страхи и проблемы, я решил, что правильный момент настал — пора поделиться своим диагнозом с двадцатью миллионами моих ближайших друзей.
У меня диабет 1-го типа.
Ну вот, не так уж и сложно было. (На самом деле сложно.)
Я узнал свой диагноз, только устроившись на новую работу. До рождения моего первого ребенка оставалось четыре недели. В лодке моей жизни появились пробоины, вода стремительно прибывала, и если бы не беременная Салли, которая не только мотивировала меня вычерпывать эту воду, но и вычерпывала ее за меня, когда я не мог справиться сам, меня бы сейчас с вами не было.
Я хранил свою болезнь в секрете, потому что воспринимал ее как слабость. Нет, у меня и раньше бывали проблемы со здоровьем: в старших классах я сломал ногу на регби, а в юности мне делали операцию на мозге, чтобы удалить доброкачественную опухоль. Оба раза я быстро пришел в себя. Я победил болезнь. Но диабет 1-го типа победить невозможно. С огромным трудом я примирился с мыслью о том, что это хроническое, что диагноз будет со мной всю оставшуюся жизнь. Признаваться в этом другим людям было еще труднее. Стиснуть зубы и идти вперед — в тот момент казалось, что так должен поступать мужчина. Мужчин учат так мыслить, и казалось, что подобное отношение позволяет мне сохранить хотя бы немного контроля над проблемой, которую я не могу преодолеть. На самом деле я провел последние пять лет на грани панической атаки.
Написать этот текст меня подтолкнуло эссе нашего редактора Дейва Холмса, в котором он размышляет о том, почему мужчины никогда не говорят о подобных вещах. У Дейва тоже диабет 1-го типа. Я знал об этом и поделился с ним своим диагнозом. Но я не ожидал, что он так подробно напишет о своем собственном опыте и о том, почему он так долго отказывался от эмоциональной поддержки. Его текст меня поразил. Мне хватило двух параграфов, чтобы понять: дальше — моя очередь.
Центральный вопрос нашего номера — «Что нас сделало такими, какие мы есть?». Я хотел бы рассказать, чтó я за человек и как живу с диабетом 1-го типа. Я делаю себе как минимум пять уколов инсулина в день. На моем теле всегда закреплено устройство, которое следит за уровнем сахара в крови и отправляет данные на мой смартфон. Я проживу так остаток своих дней. Награда за всю эту утомительную возню — я не умру. Бывают хорошие дни, когда я полностью контролирую свое тело. Но бывает, что уровень сахара в крови падает так низко, что я хватаю что-нибудь сладкое — чаще всего яблочный сок моей дочери, уже почти ничего не видя и дрожа, в то время как сердце выпрыгивает из груди. А бывает, что сахара в крови столько, что я чувствую себя тонущим в киселе, а мозг почти не работает.
Это моя жизнь. Мне приходится внезапно уходить со встреч. Незаметно жевать конфеты. Однажды я чуть не потерял сознание на улице, когда катал свою дочь в коляске, потому что не хотел просить помощи у посторонних. Рассказывать обо всем этом страшно. Но страх проходит, и я чувствую, что готов к следующей главе своей жизни.
Этот номер Правила жизни был придуман и собран еще до того, как планету накрыла эпидемия коронавируса. Я заканчивал свое письмо редактора за обеденным столом у себя дома в Нью-Йорке, в первый день удаленной работы, когда карантин еще казался просто временным неудобством. Но теперь число умерших в США приближается к 25 000, и, несмотря на проблески надежды, каждый день приносит новый ужас. Я плохо сплю. Однажды я заплакал, когда услышал по радио Night Moves Боба Сигера (обычно такого не случается). Признаться, что боишься — не значит потерять мужество. Если в вашей жизни есть что-то подобное — хроническая болезнь, внезапная травма, панические атаки из-за того, что происходит в мире, — обещаю: все, что кажется вам слабостью, все, что вы храните в секрете, — все это сделает вас сильнее, как только вы с кем-нибудь этим поделитесь.
Материал был впервые опубликован в Esquire US.