Речь о деталях: возможно ли выпустить хороший российский смартфон

Нужно заметить, что последние 15 лет география мировой индустрии гаджетов сильно поменялась. В США есть Apple, Motorola и флагманы от Google, есть Южная Корея с «Самсунгами», есть огромный Китай, есть Япония, поддерживающая на плаву Sony и еще несколько марок для внутреннего потребления, есть Вьетнам, который понемногу проникает на внешние рынки. Есть, наконец, Турция и северокорейские смартфоны «Ариран» и «Пхеньян» (полностью сделанные в Китае).

Тех стран, которые мы привыкли считать развитыми, на рын- ке смартфонов уже давно нет. Умерла канадская марка BlackBerry,чьи аппараты так любил Барак Обама. Нет больше Sony Ericsson, с которых в свое время и начиналась индустрия смартфонов. Не сумев оптимизировать бизнес-процессы, окончательно затихла Nokia, которую не спасло партнерство с Microsoft. Британская Fly провела ребрендинг, но все равно делает теперь кнопочные телефоны. Еще живы французский бренд Wiko и словацкий Prestigio, но фактически это давно уже «китайцы» в европейской обертке.

Поэтому первый вопрос, который встает перед любым производителем гипотетического российского смартфона, – это «А зачем нужен российский смартфон?». И что еще в нем должно быть, кроме патриотизма, чтобы заинтересовать покупателя, если это не удается даже немцам и канадцам?

Алексей Королев,
эксперт по кибербезопасности:

«Китайские смартфоны когда-то выстрелили за счет дешевизны и массовости: почти как iPhone, но не iPhone, почти как Samsung, но не Samsung. Так было, пока китайская индустрия не наработала опыт производства базовых компонентов; на следующем этапе из всего множества китайских марок популярными стали четыре или пять. В первую очередь – за счет внутреннего китайского рынка, во вторую — за счет рынка бедных стран Африки.

Посмотрим на российский внутренний рынок. Это примерно 70–80 миллионов потенциальных пользователей смартфонов, исключая стариков, детей и тех, кто принципиально будет пользоваться только «кнопочниками». Из оставшихся ощутимый процент составляют условные «городские хипстеры», которые всегда предпочтут iPhone, пусть даже не последней модели. Примерно такой же сегмент занят премиальными аппаратами на Android от Samsung, Huawei и прочих. Средний ценовой уровень почти полностью отдан китайцам — Xiaomi, Honor, Realme; сейчас в эту нишу активно заходят вьетнамцы с Vsmart и Infinix.

Все эти бренды придется победить российскому смартфону, чтобы доказать свое право на существование. Стоит отметить, что начать сразу с премиум-сегмента не получит- ся – для него отсутствует технологическая база. Выстраивать ее придется долго, и здесь важно понимать, что для цифровой продукции важнейшей характеристикой является time-to- market — временной интервал между анонсом нового продукта и датой начала продаж. Почему проваливались попытки сделать «народный» смартфон на краудфандинговых платформах? Именно потому, что time-to-market у них составлял два-три года, после которых на рынок попадало морально устаревшее и при этом слишком дорогое устройство.

В настоящий момент у России вообще нет собственных технологий для телефонов — ни процессоров, ни матриц для камер, ни самих камер. Вероятно, можно было бы делать корпусы и наладить отверточную сборку. Хуже всего с процессорами: есть «Байкал», копия устаревшего китайского MediaTek, перепакованная для смартфонов, и делать на та- ком процессоре современный смартфон затруднительно — пользователь в конце концов захочет посмотреть YouTube или зайти в TikTok, а с этим возникнут проблемы».

И все-таки отечественные смартфоны существуют — точнее говоря, уже были. Самым успешным стал YotaPhone от одного из подразделений «Ростеха». Основным преимуществом аппарата был второй экран на «электронной бумаге» (e-ink), с которого можно было читать книги и просматривать сообщения, почти не расходуя заряд аккумулятора. Успели выпустить всего три модели тиражом примерно в 105 тысяч штук, а потом как сама Yota Devices, так и вложившаяся в нее китайская компания China Baoli за несколько лет обанкротились. Производили YotaPhone на Тайване — обещания перенести сборку в Россию остались обещаниями.

Вторым более или менее массовым отечественным смартфоном стал «Яндекс. Телефон» — тайваньский, что и не скрывалось. Российской была программная на- чинка, погружавшая пользователя в экосистему «Яндекса». В качестве операционной системы в нем использовалась сборка Android от «Яндекса», запускавшаяся через «Яндекс.Лаунчер», разобраться в телефоне и в окружающем мире помогала «Алиса», для внешнего хранения данных использовался «Яндекс.Диск», в качестве платежной системы были выставлены по умолчанию «Яндекс.Деньги», а номер звонившего определял «Яндекс.Справочник». Продать удалось всего 20 тысяч штук. В 2019 году проект был закрыт.

Третья попытка — TaigaPhone от компании InfoWatch Натальи Касперской.

Аппарат позиционировался как защищенный и предназначался в основном для сотрудников госслужб, а одним из первых его оптовых покупателей стало правительство Северной Осетии. Всего было выпущено около пяти тысяч экземпляров.

TaigaPhone стал наиболее массовым из целого семейства «российских корпоративных смартфонов». Помимо него, существуют также INOI R7 – для «Почты России» и ряда госпредприятий, MIG C55 — для РЖД, силовиков и госкорпораций, QTECH QMP-M1-N и QTECH QMP-M1-N IP68 — для чиновников, МЧС, полиции, медицинских служб, инженерно-технического персонала и бизнеса и F+ R570 – аппарат, защищенный не только от взломов и прослушек, но и от падений и воды, также рассчитанный на корпоративного потребителя. Помимо всех вышеперечисленных, на рынке присутствует модель AYYA T1 с возможностью аппаратного отключения камеры и микрофона. Большинство этих смартфонов работают на отечественной ОС «Аврора».

Почему ни один из проектов не стал коммерчески успеш- ным? У аналитиков есть стандартный ответ: «В России от- сутствует культура инноваций».

Григорий Баженов,
кандидат экономических наук, преподаватель НИУ ВШЭ и ведущий YouTube-канала FuryDrops:

«Важно понимать разницу между изобретением и инновациями. Изобретение – это прототип, опытный образец, который еще далек от серийного производства. А инновация — это коммерчески эффективный продукт. Если у нас есть поисковик, созданный где-то в недрах военного агентства DARPА, то это изобретение. А "Яндекс" и Google, которы- ми пользуются сотни миллионов людей, — это инновации.

Есть страны, где нет ни изобретений, ни инноваций, есть такие, где есть изобретения, но инноваций мало, а есть те, где хватает и тех, и других. Возьмем, к примеру, СССР. Там были свои прорывы. Но мы о них хорошо знаем именно по- тому, что они были точечные. Все знают о космосе и ВПК, но мало кто вспомнит о прорывах в гражданском секторе. Почему развивались именно эти отрасли? Потому что шла холодная война. И в системе, где ресурсы распределялись плановым образом, прорывы происходили там, где имела место внешняя конкуренция.

В общем, первый фактор — это наличие конкурентного окружения. Именно конкуренция дает стимул к тому, что- бы бежать быстрее, искать то, что станет революцией и позволит выиграть предпринимательский джекпот. Вот у нас есть Вася и есть Джек. Вася живет в стране, где всеми инновациями ведает комиссия по инновациям. Допустим, она состоит из очень компетентных людей, но и компетентные люди могут ошибаться. А Джек живет в стране, где нет никаких комиссий, но есть множество разных инвесторов, которые индивидуально принимают решение об инвестициях. Васе и Джеку приходит в голову одна и та же идея. Вася идет в комиссию, а там его идею заворачивают. Джек же может обратиться к разным инвесторам, каждый из которых стремится заполучить в портфель ценную идею. И довести свою идею до практической реализации Джеку проще, чем Васе.

Однако тут важно понимать, что сама по себе конку- рентная среда не возникает, более того, она бывает разного качества. И здесь уже речь идет об институтах. Любое изо- бретение, которое в перспективе может стать инновацией, требует от человека уверенности в том, что потраченные усилия не будут напрасными. Обычно с верой в собственные силы проблем нет, но в отношении политической системы такой уверенности может и не быть. Если права собствен- ности не гарантированы, если вы не можете рассчитывать на устойчивость правил игры и экономики в целом, такие вложения становятся маловероятными.

Ну и конечно, если мы заговорили о культуре, тут важно отношение к коммерциализации идей. В России на это смотрят странно. Далеко не все считают, что на идеях можно и нужно зарабатывать. Есть такой показательный пример. Еще в конце XIX века великий русский инженер Павел Яблочков задолго до Эдисона создал ночное освещение для центра Парижа. (Да, друзья, залитый огнями ночной Париж — это русское изобретение!) Но пока Эдисон думал, как ему заработать на своих лампочках, Яблочков бегал по кружкам марксистов и мечтал о революции, потому что пошли вы к черту, клятые буржуи, вот почему. Конец предсказуем: Яблочкова не знаете даже вы, Эдисона знает весь мир».

Олег Комолов,
доцент Финансового университе- та при Правительстве Российской Федерации, автор и ведущий YouTube-канала «Простые числа»:

«В России инновации заторможены в силу периферийно- го характера экономики. О каких инновациях может идти речь, когда такой показатель, как износ основных фондов, который у нас уже перевалил за 50%? То есть каждый второй станок, каждая вторая машина или линия электропередачи изношены и требуют замены. А это в свою очередь показатель нехватки прямых инвестиций и паразитического характера российского крупного бизнеса, который получает прибыль в форме ренты от эксплуатации природных ресурсов и советского промышленного наследия. Прибыль российских капиталистов не зависит от качества капиталовложений, а значит, у них нет никаких стимулов к тому, чтобы идти по пути инновационного развития.

В такой инфраструктуре любые инновационные проекты могут носить только единичный характер и появляться только в режиме ручного управления, в формате показных мероприятий, профинансированных из бюджета. Доля высокотехнологичной продукции в российском экспорте всегда была на уровне 5–7%, причем эта доля менялась не вследствие роста этих позиций экспорта, а в результате колебаний цен на нефть. Или можно посмотреть на объемы инвестиций в российскую науку со стороны бизнеса — они минимальны, порядка 25%, все остальное идет от государства. Российская экономика не востребует инновации, и эта ситуация сложилась не вчера, а 30 лет назад».

Итак, культуры инноваций у нас нет и в ближайшее вре- мя не предвидится. Что с этим делать? И можно ли с этим что-нибудь сделать? Почему бы не успокоиться и не забыть мечту о российском смартфоне навсегда?

Александр Королев,
эксперт по инфобезопасности:

«Начинать надо именно с того, что мы умеем делать хорошо, то есть с разработки софта. В первую очередь – срочно делать свою, российскую сборку "Андроида". Потому что в нашей сложной международной ситуации существует ненулевой риск того, что при следующем обновлении прошивки ваш телефон превратится в тыкву. Вендор прошивки или производители части модулей могут решить, что они больше не дружат с нашей необъятной родиной — и вуаля, у вас перестал ловиться диапазон LTE, прощай мобильный интернет. То, что все попавшие под санкции российские банки вылетели со своими приложениями из App Store, а некоторые даже из Google Play — это был первый звоночек. Завтра могут вообще перестать принимать сертификаты подлинности от любых российских приложений. При этом мировая смартфонная индустрия в последнее время стремится к жесткому огораживанию своей полянки. Тот же Google хочет вообще запретить любую установку приложений из посторонних источников. И российский пользователь должен быть от всего этого застрахован. Заодно мы получаем эффективный инструмент для выпроваживания со своего рынка всех тех, кто станет играть по санкционным правилам. "Уважаемый Samsung, вы не желаете с нами работать? Окей, на ваших телефонах отсутствует сертифицированная в России версия ОС Android, под которой работает приложение "Госуслуги". Пройдите, пожалуйста, за калитку".

Разумеется, нужно развивать сегмент смартфонов с наложенной безопасностью, то есть аппаратов, гарантирующих отсутствие утечек через твой телефон. Только не заказывать для этого мелкотиражные «российские» аппараты китайцам, а создавать свой программный комплекс, который можно будет установить на любой смартфон. Наконец, есть планшетный рынок, который у нас не освоен. И есть огромный потенциальный спрос, прежде всего со стороны школ и вузов. И вот когда все это будет сделано, можно уже решать, чего мы хотим добиться на рынке смартфонов. И возможно, поймем, что и хотеть-то там особо нечего».

Таков парадоксальный вывод: положение не так безнадежно, как кажется, и если индустрия будет ставить себе понятные и достижимые цели, а не пытаться превзойти Apple в гараже, то «российский смартфон» однажды станет возможен и даже желателен. И может быть, даже начнет, к вящей национальной славе, бороздить просторы международного рынка.