Экономический бумт: история кризисов в дореволюционной России

Давняя национальная традиция в любой непонятной ситуации сметать с прилавков соль имеет исторические корни. 11 июня 1648 года москвичи из-за соли чуть было не разгромили весь город. Произошло это так: главой правительства молодого царя Алексея Михайловича стал его воспитатель, боярин Борис Иванович Морозов, известный вполне олигархическими замашками: кроме того что он занимал важные государственные должности и был владельцем огромного хозяйства (245 деревень, 85 сел, 55 тысяч душ крепостных, пивоварни, лавки, амбары, кабаки), боярин Морозов имел интересы в производстве железа и кирпича, а также вкладывался в крупные соляные промыслы. Стремясь повысить доходы своего бизнеса, Морозов пролоббировал новые налоги на поставку соли.
Соль подорожала в четыре раза и начала пропадать из лавок, а многие купцы вообще ушли с рынка из-за нерентабельности. Возмущенные таким положением дел москвичи собрались на Красной площади. По свидетельству летописца, «приходили посадские и всякие черные люди скопом во дворец с великим невежеством». Собравшиеся закидывали стрельцов камнями, те в ответ задержали 16 человек и посадили в Константино-Еленинскую башню Кремля. На следующий день стало еще хуже: «разграбили многие боярские дворы и окольничих, и дворянские, и гостиные». Грабя поместье Морозова, толпа уничтожила один из царских подарков – «свадебную карету, обтянутую золотой парчой, подбитую дорогим соболем и окованную везде вместо железа чистым серебром». А Китай-город вообще подожгли.

На третий день бунтовщикам пришлось выдать авторов соляного налога, в том числе формального инициатора решения дьяка Назария Чистого и судью Земского приказа Леонтия Плещеева (причем Плещеева митингующие от полноты гражданских чувств забили дубиной на месте). Налог в итоге отменили, а стрельцам на всякий случай подняли зарплату. Боярина Морозова сослали, но потом вернули обратно и вместо налогообложения поставили реформировать законодательство, что получилось у него гораздо лучше: созданный им свод законов с успехом действовал следующие 200 лет.

Медный бунт

Такие же прочные исторические корни имеет и страх перед гиперинфляцией. Через десять лет после Соляного бунта молодые реформаторы из команды Алексея Михайловича решили усовершенствовать монетарную систему. Золотых и серебряных рудников в России тогда не было, и монета чеканилась из импортных металлов. Поскольку шла затяжная война с поляками за Украину, боярин Федор Ртищев предложил чеканить медные деньги и пускать их в обращение по цене серебряных. Эксперимент не удался: товары первой необходимости стали дорожать, медные деньги – обесцениваться: за одну серебряную копейку давали 12-15 медных. Крестьяне отказывались продавать зерно за медь, прилавки опустели. Медные деньги подделывали, причем делали это с размахом. Стрельцам, к сожалению, платили теми же стремительно дешевеющими медными деньгами.

Утром 4 августа 1662 года на Лубянке были обнаружены первые пропагандистские листовки, в которых неизвестные, не скупясь в выражениях, обвиняли бояр в экономическом саботаже и государственной измене. К бунту довольно быстро присоединились «попы и причетники, монахи, гости, посадские, крестьяне, холопы, даже солдаты и некоторые офицеры». Собралась толпа «тысяч в пять человек», которая на этот раз отправилась не в Кремль, а в Коломенское, где царь отдыхал с семьей. Условия властям бунтовщики выдвигали, держа монарха за пуговицу кафтана, а потом потребовали от царя побожиться и ударить по рукам.

После того как переговоры зашли в тупик, стрельцы загнали толпу в реку и перебили. Следственные мероприятия по этому делу имели беспрецедентный размах: в частности, по одной из версий, всем грамотным москвичам пришлось сдать на экспертизу образцы почерка, чтобы установить автора экстремистских листовок. Медные деньги после этого случая чеканить перестали и изъяли из обращения, причем государство выкупило их у населения по пять копеек за рубль. Боярин Федор Ртищев впоследствии прославился меценатством, крупными благотворительными проектами и реформой образования.

Екатерина Великая, Cперанский и бумажные деньги

Екатерина Вторая, прогрессивно мыслящая императрица, не только переписывалась в Вольтером, но и одной из первых в Европе ввела в обращение бумажные деньги – в 1769 году. На ассигнациях был девиз: «Любовь к Отечеству действует к пользе онаго». Мера была передовая, у бумажных денег имелись серьезные достоинства: во-первых, для того чтобы перевезти 1000 рублей налоговых поступлений, теперь не требовалось две телеги, груженых мешками с медной монетой, а во-вторых, бумажные деньги можно было печатать. Что как раз требовалось – шла шестая (из двенадцати) русско-турецкая война, Российская империя присоединяла Крым, что влекло за собой значительные расходы. К сожалению, кроме достоинств, у первых русских ассигнаций были и недостатки: во-первых, они представляли собой просто листы белой бумаги с текстом, и их тут же начали нещадно подделывать – не помогло даже введение смертной казни за изготовление фальшивых банкнот. Во-вторых, бумажные деньги можно было печатать, что правительство и делало по каждому удобному поводу.

Первоначально планировали напечатать 2,5 млн рублей, но к концу царствования Екатерины оказалось, что бумажных рублей уже 150 млн. Наследники Екатерины продолжили эту смелую монетарную политику. К 1810 году ассигнаций в обращении оказалось полмиллиарда бумажных рублей, один бумажный рубль стоил 20 копеек серебром. Годовой доход бюджета в этом году составил около 120 млн рублей, а расходы – порядка 250 млн. Кроме того, причиной кризиса стали жесткие санкции, которые Россия вслед за остальным мировым сообществом вынуждена была наложить на Англию, отчего пострадал экспорт.

После того как расходы на содержание царского двора пришлось сократить в два раза, была собрана комиссия специалистов во главе с Михаилом Сперанским, предложившая жесткие меры бюджетной экономии. Расходы бюджета начали сокращать, обесценившиеся бумажные деньги – выкупать у населения и жечь. Их, правда, пришлось напечатать еще некоторое количество, потому что в страну вскоре вторглась армия Наполеона, но в целом меры оказались действенными, а Сперанский, починив экономику, принялся за законодательную реформу. На новых серебряных рублях любовь к отечеству уже не упоминалась – было написано просто: «Государственная российская монета».

Козни Адама Смита

В середине XIX века экономика России пострадала от чрезмерного либерализма. Император Александр II, большой сторонник либеральных реформ, не только освобождал крестьян, но и в духе модных тогда идей Адама Смита о полностью свободном рынке отменял разного рода пошлины, стремясь интегрировать Россию в глобальную экономику. Расцвели всякого рода акционерные общества. Газета «Вестник промышленности» сообщала: «Петербургские капиталисты обменяли все свои миллионы кредитных билетов на сотни и тысячи других бумаг более крупных форматов, более красивых, подающих такие заманчивые и блестящие надежды; обменяли деньги и продолжают обменивать их на акции... В Петербурге у богачей нет больше денег, у них есть акции; деньги остались только у бедняков».

Интеграция в мировую экономику почти удалась, но в 1857-м рухнули акции американских железнодорожных компаний. Крупный американский банк Ohio Life Insurance and Trust Company перестал платить по обязательствам – выяснилось, что топ-менеджеры всю ликвидность пустили на спекуляции с ценными бумагами. Следом лопнул пузырь на рынке жилищных кредитов, и глобальный рынок посыпался по цепочке. Акции европейских и американских банков обесценились, обанкротилось несколько крупных железнодорожных компаний, закредитованный бизнес начал массово разоряться. В конце концов кризис докатился и до России: совокупный убыток крупнейших акционерных обществ составил 16 млн золотых рублей, акции Главного общества российских железных дорог упали со 110 до 85 рублей, банкирский дом «Штиглиц и Ко» приостановил работу, процентная ставка по кредитам за год выросла с 2% до 9,5%. «Современник» писал: «В эту-то незабвенную эпоху неслыханного роста акционерный мир, вместе со всеми прочими, вдруг принял размеры огромного пузыря с цветами радуги, обещавшими радужные депозитки, и дулся от натуги, дулся донельзя... Время счастья и надежд! Время сладких заблуждений! Пора веры в акции, пора денег в карманах – денег до того лишних, что их можно было бросать на акции! Пора золотая была, да сокрылась!».

По итогам золотой поры экономика пришла состояние застоя, в котором пребывала до середины 1860-х. Биржевые кризисы, вызванные яростной спекуляцией на рынке ценных бумаг, произошли в 1866-м, 1869-м, 1873-м и 1881-м. В том же 1881-м на престол взошел уставший от либерализма император Александр III – при нем труды Адама Смита попали в список экстремистской литературы. В 1893-м Россия вступила в эпоху продолжительного промышленного роста.

Деньги и столетний коньяк в эпоху революций

Глубоко укорененный в русской культуре ужас перед революцией, войной и вообще любыми экстремальными политическими переменами тоже вполне объясним. В Первую мировую войну Россия вступила с необычайным патриотическим воодушевлением, охватившим все слои общества, с твердым золотым рублем и полным запретом на спиртное, а вышла из нее с кокаиновыми кабаре и деньгами, стоившими дешевле бумаги, на которой они печатались. Сухой закон был введен в августе 1914 года в числе прочих патрио­тических мер и, несмотря на отдельные случаи погромов винных складов и отравлений техническим спиртом, позволил населению, по оценкам министерства финансов, сэкономить на алкоголе до 1 млрд рублей в год. В столице среди охваченного патриотическим порывом среднего класса стало модно замуровывать свои винные погреба.

Ни патриотические меры, ни национальная экономика не пережили двух последовательных революций. Сразу после первого переворота февральское Временное правительство принялось неистово печатать деньги: кредитные билеты 1917 года (примечательные тем, что на них была изображена свастика) и так называемые керенки (примечательные тем, что дизайн для них создал художник Билибин) обесценивались так быстро, что хлеб успевал подорожать, пока за ним стояли в очереди. Пришедшие вслед за Временным правительством большевики и вовсе планировали когда-нибудь отменить деньги – и, надо сказать, сразу начали делать для этого все возможное: вместо денег выпускали «совзнаки», которые вовсе ничего не стоили, а в частном порядке обобществляли все, что могли найти, с таким рвением, как будто коммунизм уже наступил.

Недвижимая собственность доставалась государству, движимая – в основном украшения, автомобили, шубы и тому подобное – переходила комиссарам, красноармейцам, революционным матросам, их любовницам, знакомым и друзьям. Лучшие московские особняки засквотировали отряды анархистов – элитная недвижимость превратилась в наркопритоны и храмы свободной любви. К тому же анархисты были хорошо вооружены и выписали сами себе полномочия по борьбе с контрреволюцией (и осуществляли эту борьбу при помощи безудержных грабежей). Выкуривать этих борцов за новый мир новым московским властям пришлось с помощью латышских стрелков и артиллерии.

Город пил, как будто завтра никогда не настанет – замурованные погреба вскрывались, и вино превращалось в валюту. Участник этих событий позже вспоминал: «Отец звал повара и заказывал роскошный ужин по вину. "К этому вину нужен рокфор, а к этому – оленье седло с шампиньонами... Пате-де-фуа-гра непременно с трюфелями. Конечно, кофе..." Это когда кругом голодали и достать ничего нельзя было. Но за вино все доставалось. "Обратите внимание, – говорил отец, – это настоящий бенедиктин, сделанный еще в монастыре, а не на фабрике. Уника... А это столетний коньяк, такого вам уже в жизни пить не придется... А вот бургундское, шамбертен". – "Эх, – сказал кто-то из старших, – этот шамбертен нужно бы пить на коленях, а они его лакают стаканами. Дикие времена!".