Невеста с предательством

В разделе «О себе» я написала: меня зовут Мелоди, я живу в Тулузе (тогда я там действительно жила). Больше никакой информации про меня не было, возраст я тоже не указывала. Вместо фотографии на аватарку поставила принцессу Жасмин из диснеевского мультфильма «Аладдин».

Удивительно, насколько легко было подружиться в «Фейсбуке (Социальная сеть признана экстремистской и запрещена на территории Российской Федерации)» с моджахедами. Вычислить их можно по слову «Абу», по-арабски — «отец», которое они все добавляют к своим вымышленным именам. Я добавила в друзья около сотни моджахедов, опубликовала на странице несколько отрывков из Корана на арабском (но только те, что призывают к миру) — и мой профайл стал выглядеть вполне убедительно. Потом я еще перепостила пару статей, критикующих президента Башара Асада за использование химического оружия в Сирии. Это, наверное, единственное, что у меня есть общего с «Исламским государством»: и я, и они осуждают Асада.

Поизучав профайлы, я поняла, что онлайн-джихадистов можно поделить на две категории. Первые — так называемые «чистые сердца». Такие ребята либо очень набожные, либо наивные, либо просто необразованные. Они искренне верят в то, что делают большое и хорошее дело. Но таких немного. Вторые — очень самовлюбленные парни. Их эго раздуто донельзя, они жутко хотят прославиться и уверены, что обретут статус звезды, став джихадистами. Они уже отсидели в тюрьмах, и в Европе для них нет будущего, только осуждающие взгляды кругом. Когда-то я по работе изучала жителей неблагополучных городских окраин и видела много преступников, которые не имели ничего общего с религией, но становились исламистами, не видя другого выхода. В Сирии не будет тюрьмы, никто не упрекнет прошлым, наоборот, там они заслужат уважение. Все это куда круче уже надоевшей PlayStation.

Иногда я получала сообщения от джихадистов — спрашивали, есть ли у меня парень. Но писали мне молодые ребята лет двадцати-тридцати. Я знала, что в ИГИЛ высокие посты занимают только старшие, связываться с какой-то мелочью было неохота, и я их сообщения игнорировала. Но одним апрельским вечером, около десяти часов, я получила сообщение. «Ас-саляму алейкум, сестра. Ты мусульманка? Как тебе моджахеды? Хочешь в Сирию?» Это был Абу Билель, помощник главы «Исламского государства» Абу Бакра аль-Багдади. Я ответила ему, что недавно перешла в ислам, хочу быть хорошей мусульманкой и поставила кучу смайликов. Ему это явно понравилось.

Я уже знала много историй девочек, которые уезжали в Сирию за джихадистами. Такие девочки делились на три категории. Первые делали это, просто чтобы ощутить хоть какой-то вкус к жизни, вырваться из серости своего квартала. Вторые хотели стать звездами: во Франции ты просто девочка из бедной семьи, а если на тебя обратил внимание боевик, ты получаешь новый статус, куда выше прежнего. И третьи — чувствительные, ранимые и совершенно потерянные в жизни девочки. Для своего образа я выбрала третий вариант, потому что он больше всего похож на меня. Сказала, что мне 20 лет — девочки в этом возрасте много думают о будущем, и им легко заморочить голову. Добавила, что росла без отца, что моей маме не до меня, что я одинока и несчастна.

Настоящее имя Абу Билеля — Рашид, ему 38 лет, он француз с алжирскими корнями, вырос на севере Франции, а в начале нулевых уехал воевать в Ирак. Теперь он жил в сирийском городе Ракке, столице «Исламского государства», причем не только воевал, но и собирал налоги. Он перешел в атаку с первого сообщения: «Ну все, готовься к джихаду. Отныне ты будешь под моим крылом». Билель вел себя агрессивно и даже не думал уважать мои личные границы. Вскоре он уже присылал мне свои фотографии, а через три дня после нашего знакомства предложил поговорить по скайпу.

Мне стало страшно: вдруг я скажу что-то не так и выдам себя? Все-таки я на десять лет старше выдуманной Мелоди. Но у него не возникло никаких сомнений. Передо мной был чистый и ухоженный мужчина с дорогущим смартфоном. Он звонил из своей машины, и чтобы убедиться, что он действительно находится в Сирии, я попросила его направить камеру на улицу. Он сделал это — и я увидела руины. Потом машина остановилась, к нему подошли какие-то боевики, и он по-французски начал отдавать команды.

С тех пор мы стали общаться каждый вечер. Перед нашими разговорами я стирала всю косметику, чтобы выглядеть моложе, и надевала паранджу. Я не готовилась специально, больше импровизировала. Старалась только не путаться в деталях. Абу Билель рассказывал, как прошел его день, сколько человек он убил, как участвовал в казнях и пытках. А я после наших разговоров часами проверяла достоверность его историй. Все сходилось — число убитых, место и время боев. Я быстро стала настоящей звездой джихад-комьюнити. Мне стало приходить много писем от девочек, которые паковали чемоданы в Сирию, где их уже ждали женихи. Самой старшей женщине, с которой я общалась, было 29 лет. Самой младшей — 16. Девушки спрашивали, стоит ли им брать с собой соблазнительные трусики: «Я хочу понравиться мужу, но не хочу, чтобы он меня принял за подстилку». Некоторых беспокоили вопросы гигиены: «Стоит ли мне с собой взять побольше тампонов?» Про религию не было ни одного вопроса. Сколько таких девочек отправляются в Сирию, сказать трудно. Кажется, их не очень много, но в последние месяцы становится все больше. Самый крупный поставщик жен для джихадистов — Бельгия. Следом идут Великобритания, Франция, Германия и Дания.

Абу Билель обещал, что когда я перееду в Сирию, то заживу как принцесса: я буду богатой, у меня будет роскошный дом, а жены всех его друзей ждут не дождутся встречи со мной. Хвастал своим высоким положением в иерархии ИГИЛ. Я в ответ рассказала, что ушла из школы, когда мне было 17, но очень хотела бы вернуться к занятиям и выучиться на медсестру. Он ответил, что мне не нужны никакие занятия, а на должность медсестры он устроит меня и так. Сказал, что я буду помогать сиротам и боевикам, которых война сделала инвалидами.

Один раз я спросила его, как в Сирии развлекаются 20-летние девушки, но он разозлился и сказал, что я плохая мусульманка, раз интересуюсь таким. Я поняла, что целыми днями мне предстоит ждать дома мужа и прихорашиваться к его приходу. Билель все время повторял, что во Франции мне ничего не светит, а когда я наконец приеду в Сирию, на моей улице начнется праздник. Он не говорил «если я приеду» — только «когда».

Конечно, никуда ехать я не собиралась. Я прекрасно понимала, что это билет в один конец. Но это не мешало нам строить планы. Абу Билель объяснял, что сначала я полечу в Амстердам, чтобы замести следы и не вызвать подозрений. В аэропорту выброшу старый телефон, куплю новый и сообщу ему время прилета в Стамбул. Там меня встретит провожатая — он называл ее «Мамочкой», — с которой мы полетим в Сирию. Он давал точные инструкции: не лететь в хиджабе, а спрятать его в чемодан, не оставлять никаких записок, не пытаться ничего объяснить семье — просто исчезнуть. И не забыть купить ему в дьюти-фри парфюм Chanel Egoiste.

В последний момент я решила, что все-таки долечу до Стамбула — мне очень хотелось увидеть «Мамочку», заглянуть в лицо этой мадам. Я уже добралась до Амстердама, когда Абу Билель сообщил, что у «Мамочки» не получится меня встретить, а потому мне нужно добраться до Стамбула, купить за наличные билет на рейс до города Шанлыурфа на юге Турции и там получить новые инструкции. Чтобы ободрить меня, он добавил: «Не переживай, десятки европейцев проделывают этот путь каждую неделю». Я села в самолет, но полетела не в Стамбул, а обратно в Париж.

Когда Абу Билель позвонил вновь, он был очень зол и предупредил, что найти и убить меня не составит труда. Вскоре вышла моя статья — под псевдонимом Анна Эрель, — но проклятия и угрозы начали сыпаться и на мои настоящие аккаунты. Моя семья была в ужасе, мне пришлось несколько раз сменить номер телефона, а потом редакция решила на полтора месяца спрятать меня в Латинской Америке. Впрочем, угрозы доходили и туда. Когда я вернулась, ко мне приставили охрану. Полиция даже забрала мою собаку — она редкой породы, и они решили, что с ней меня слишком легко вычислить.

Говорят, в ноябре прошлого года Абу Билеля убили, но я по-прежнему живу под охраной, а после атаки на Charlie Hebdo ко мне вообще приставили команду вооруженных до зубов полицейских. Из дома я все равно выхожу, несмотря ни на какие предупреждения. Но теперь мне приходится скрывать лицо.