Огонь его чресел

Это не самая приятная из историй. В середине восьмидесятых я делал для еженедельника New Statesman серию карикатур под названием «Упадок» о человеке из среднего класса, который ответил на экономический спад тем, что лег в постель да так в ней и остался. Такой гибрид Энди Каппа Энди Капп — персонаж из серии карикатур в газете Daily Mirror, бездельник из рабочего класса.и Обломова. Другого заработка в то время у меня не было. Эпоха электронных средств связи еще не наступила, мотокурьеров к мелюзге вроде меня не посылали, и я сам возил свои картинки в редакцию.

Часто в такие утра я чувствовал себя скверно: напитки и наркотики прошлого вечера были чернильной лужей разлиты по моему переднему мозгу. Однажды, сдав работу, я поехал заправить мой «Ситроен 2CV» (тогда еще можно было покупать бензин на жидкие унции, иначе мне вообще не по карману было бы водить машину). Я так плохо соображал, что ткнул наконечником трубки в кузов и здорово облил себе брюки. Несмотря на этот душ, лучше соображать я не стал и, поехав дальше к Кингс-кроссу, взял сигарету, достал зажигалку Zippo и зажег.

С громким «пых!» мои пробензиненные джинсы полыхнули так, что пламя лизнуло ветровое стекло. Несколько секунд я как во сне продолжал ехать, потом свернул к бордюру и выпрыгнул на тротуар. Мое положение от этого сильно не улучшилось. Я видел сцену словно со стороны: на Фаррингдон-роуд стоит мужчина, у которого весь низ охвачен огнем, как будто он решил изобразить собой картинку с обложки Pink Floyd. Я понимал, что еще несколько секунд — и мне обеспечены серьезные ожоги. Может быть, непоправимые.

Но тут вмешалось Провидение. Со скрежетом остановился фургончик, и из него выскочил тот, кого моя мать назвала бы «Рыцарем большой дороги». Он завопил мне: «Ложись!» — и, когда я повалился навзничь, сдернул с меня горящие брюки. Не успел я опомниться, как мой спаситель впрыгнул обратно в свой фургон; я же, благодарный и потрясенный, остался на месте. Разумеется, никаких трусов я в то утро надеть не потрудился и теперь стоял на Фаррингдон-роуд в начале обычного буднего дня совершенно голый ниже пояса.

Ожоги я все равно получил приличные, но, если бы не рыцарство, я бы просто обуглился. Однако я рассказал обо всем этом только потому, что мои тогдашние огненные яйца кажутся мне теперь чрезвычайно символичными. Более того, я без преувеличения могу назвать молодого человека (которым был я сам), стоящего в таком виде в безводном русле Фаррингдон-роуд, предвестником и даже олицетворением надвигающегося всеобщего кризиса мировой нефтедобычи. Ибо что такое весь наш глобализированный мир, как не озадаченный полуголый субъект, чьи репродуктивные органы опалены огнем от подожженного по глупости бензина?

На днях я ездил в Телфорд поучаствовать в местных теледебатах. К северу от Бирмингема земля была покрыта снегом. Южнее мы лет, наверно, десять не видели снега, который продержался бы дольше одного-двух дней. Телфордский снег не был хлопьевидной слякотью, от которой ничего не останется после завтрашнего дождя, — это было нечто более долговечное. Он лежал заостренными буквами V в развилках деревьев. На ветках блестел иней. На боковых железнодорожных путях намело целые сугробы — это был снег моего детства. Очень странно было видеть нынешнюю Англию такой: словно я залез в волшебный платяной шкаф и оказался в некой постиндустриальной Нарнии, где мистер Тамнус на славу потрудился под руководством Белой Колдуньи.

На телепрограмму вместе со мной пригласили одного нелепого старого заслуженного тори — назовем его сэр Бафтон-Тафтон. В какой-то момент разговор, конечно, зашел о возобновляемых источниках энергии, и сэр Бафтон заявил, что находит ветровые электростанции, которые были предложены для установки в Озерном крае, совершенно неприемлемыми, поскольку они испортили бы естественный природный ландшафт.

— В каком смысле естественный? — поинтересовался я. — Пейзаж Озерного края в такой же степени дело человека, как и угольно-промышленный район, где мы находимся. Это результат вырубки лесов ради пашен и пастбищ.

— Да, — отозвался сэр Б., — но когда их вырубили?

— Большей частью, — сказал я, — вероятно, в эпоху римлян.

— Так это же было ужасно давно! — воскликнул сэр Б., как будто всю эту человеческую деятельность можно было приравнять к миллионам лет формирования каменноугольных залежей.

Я рассказал об этом только потому, что мне трудно отделаться от воображаемой картины: сэр Бафтон стоит в чем мать родила, и его пропитанные бензином яйца полыхают ярким пламенем. Зрелище эстетически куда менее привлекательное, чем ветряные турбины, верно?